— Лучше позвольте мне. Но вы могли бы добавить несколько слов.

Это произошло в среду. Дуайт приехал в пятницу. Доктору Бенне сообщили, но он отказался присутствовать.

Дуайт сел у постели Морвенны и несколько минут просто разговаривал с ней, прежде чем задавать какие-либо медицинские вопросы. Они поболтали о Тренвите, о победе Джорджа на выборах и мопсе Кэролайн. Дуайт плавно перевел разговор к рождению Джона Конана и недомоганию Морвенны, а потом пригласил няню и занялся осмотром. Няня была шокирована его тщательностью. Дамам приходится вынашивать детей, но к ним редко прикасаются после родов. Когда простыни снова опустили, няню выпроводили.

Они побеседовали еще десять минут, Морвенна побледнела, потом снова вспыхнула, и румянец вновь угас, а кожа стала землистой. Затем Дуайт попрощался и спустился вниз, где Оззи разговаривал с Ровеллой. Когда девушка ушла, Дуайт сказал:

— Не вполне уверен, что происходит с вашей женой, мистер Уитворт.

Этой фразой Дуайт тут же уронил себя в глазах Осборна.

— Я не вполне уверен, но не думаю, что ваша жена страдает от послеродовой горячки или воспаления тканей матки, как предполагалось. Некоторые внешние признаки указывают на это, но будь это так, развилось бы воспаление. Раз его симптомов нет, это хороший знак, но миссис Уитворт очень слаба и уязвима. Хотя я убежден, что потеря крови во время родов не принесла ничего хорошего. Возможно, именно из-за дурной крови лечение было безуспешным. Но пока что в качестве эксперимента я посоветовал бы не пускать ей кровь и прописал бы усиленную диету.

Оззи встал, сложив руки за спиной, и посмотрел в окно.

— Ежедневно она должна съедать по меньшей мере шесть сырых яиц, — продолжил Дуайт. — Неважно, что она будет давиться, лишь бы ела. И две пинты портвейна.

— Две... Две пинты... Боже, да вы превратите ее в забулдыгу!

Дуайт улыбнулся.

— И она так сказала. Но многие пьют и больше, и это не приносит вреда.

— Но она совершенно не привыкла столько пить!

— Давайте оставим ее на этой диете с месяц. Потом можно отменить, но к тому времени станет ясно, верен ли мой диагноз и принесет ли это пользу.

Оззи хмыкнул и подбросил в воздух полы сюртука.

— Десять минут назад прибыла миссис Уорлегган, так что лучше поведайте ей о прелестях своего лечения, ей польстит мысль, что она во всем разобралась.

— Есть еще кое-что, мистер Уитворт, — сказал Дуайт, застегивая саквояж, — и об этом я не стану говорить миссис Уорлегган.

— Вот как?

— Как я понял, вы возобновили супружеские отношения с женой.

— Боже мой, сэр, да что это с вами? И по какому праву миссис Уитворт разговаривала с вами на эту тему?

— Она об этом не упоминала. Это я ее спросил.

— Она не имела права вам отвечать!

— Она не сумела мне солгать, мистер Уитворт. А раз уж я доктор, это было бы совсем некстати. Так вот...

— И что же?

— Это должно прекратиться, мистер Уитворт. Пока что. По крайней мере, на протяжении месяца нового лечения.

Преподобный Уиворт раздулся от злости.

— По какому праву, я вас спрашиваю? По какому праву...

— Ради любви к жене, мистер Уитворт. Ее тело еще не восстановилось как следует. Как и нервы. Весьма важно, чтобы она была избавлена от любых супружеских отношений.

Взгляд Осборна остановился на долговязой фигурке Ровеллы, проходящей мимо окна в сторону огорода.

Он с горечью рассмеялся.

— Да кто может сказать, кто вообще может знать, здорова ли она, чтобы исполнять супружеский долг? Кто, я вас спрашиваю?

— Прошу вас, просто последуйте моей рекомендации, — холодно ответил Дуайт. — Если через месяц лечение не подействует, можете отказаться от моих услуг и пригласить кого-нибудь другого.

Глава одиннадцатая

Хотя они это и не обговаривали, но само собой разумелось, что Элизабет не поедет в Тренвит до возвращения Джорджа. Но через неделю после его отъезда из Харроу вернулся Джеффри Чарльз — на две недели раньше окончания семестра из-за разразившейся в школе эпидемии скарлатины. Он перестал быть пухлым ребенком, стал отчаянно бледным и вырос на три дюйма. Элизабет сочла бы, что он болен, но весы доказывали обратное. Как она и опасалась, сын стал для нее почти что незнакомцем — без малого с нее ростом, хотя ему не исполнилось еще и двенадцати, и с какой-то печалью во взгляде, говорящей о переделках, в которых он побывал. Его очаровательная непосредственность тоже исчезла, но улыбаясь, он приобретал новое, вполне взрослое обаяние. Выглядел он лет на пятнадцать.

Джеффри Чарльз не хотел оставаться в Труро. В Труро скучно. У него здесь нет ни друзей, ни свободы. Пару раз навестив Морвенну и проведя день или два у реки, он заявил, что хочет поехать на побережье. Там он сможет кататься верхом, плавать, стянуть душащий шейный платок и наслаждаться летом. На той неделе Элизабет получила письмо от отца, где говорилось, что ее мать странно себя ведет, а прислуга совсем отбилась от рук, да и сам он чувствует себя неважно и будет рад повидаться с ней и обсудить неподобающее поведение Люси Пайп, которая после смерти тетушки Агаты стала присматривать за родителями Элизабет.

Мистер Чайновет писал каждый месяц, всегда жаловался и сетовал на болезни, но теперь к этому добавились требования Джеффри Чарльза и ее собственное раздражение на то, что за ее передвижениями по Труро следили лакеи Джорджа, и этого хватило. Элизабет уехала в субботу утром и взяла с собой лишь двух сыновей, няню Валентина Полли Оджерс и кучера. Гарри Харри и другим лакеям приказали оставаться в Труро.

Поездка по колдобинам, которые после нескольких дней ясной погоды стали как камень, была просто зубодробительной. Когда они добрались до старого поместья Полдарков, стояла редкая для побережья жара и сияло солнце. В качающихся колокольчиках жужжали пчелы, терьер Тома Харри истошно лаял, скрип кожаной сбруи резко стих, а изумленные слуги высунулись из окон, глядя на неожиданных визитеров.

Элизабет обрадовалась, что наконец-то дома. Хотя дом навевал противоречивые воспоминания, он все же куда меньше принадлежал Уорлегганам, чем дом в Труро или особняк в Кардью. Как только слуги поняли, что их не будут всерьез наказывать, они тоже искренне обрадовались хозяйке. Даже ее родители после долгой разлуки казались не такими утомительными. И наконец-то она избавилась от слежки.

Когда на следующее утро Джеффри Чарльз поскакал повидаться с Дрейком Карном, ее на миг охватили сомнения. Именно этого она и боялась, ведь дружбу невозможно просто запретить. Но Джеффри Чарльз вернулся к обеду куда счастливее, чем выглядел после приезда из школы, и так продолжалось несколько дней. В конце концов, теперь, когда Морвенна замужем, единственной преградой для дружбы между мальчиком и молодым человеком было низкое происхождение Дрейка, а также его родство с Россом Полдарком. Но сейчас, когда Дрейк жил с другой стороны от Тренвита, вряд ли он втянет их в отношения с обитателями Нампары, а его профессия и маленькое собственное дело слегка приподнимали его в статусе. Ведь и у самой Элизабет было несколько друзей в коттеджах Грамблера и Сола, она привыкла к ним заходить и болтать, по большей части эти люди служили в Тренвите еще при Фрэнсисе и его отце, или это были деревенские женщины из прихода. Невелика разница.

Одной из семей, по поводу условий жизни которой Элизабет всегда ощущала свою ответственность — и когда вышла замуж и вела жизнь состоятельной хозяйки, и во время долгих лет запустения, и позже, когда стала еще богаче во втором браке — было семейство преподобного Кларенса Оджерса. Нянька Валентина, Полли, была его старшей дочерью, но теперь и другие стали достаточно взрослыми, чтобы работать. Трое детей умерли, но осталось еще семеро, о которых нужно позаботиться. Элизабет послала за мистером Оджерсом в первый же вечер и, обменявшись приветствиями и новостями, пригласила семью к обеду во вторник. Когда они уходили, стоял теплый и чудесный вечер, и Элизабет решила проводить гостей до их крохотного и тесного коттеджа. Уже у двери мистер Оджерс рухнул в обморок.