— Если он извинится за эти звонки мне домой, совершенно ублюдочные, я извинюсь перед ним за то, что его отмудохал.

— Хорошо, — говорю. — И хватит дерьмо разводить. Вроде как мы все друзья. Надо по-человечески разобратца. Вечером, на карточной школе у Психа.

— А Ларри придет? — интересуется Малки.

— Если я ему скажу, то придет, — отвечаю.

Вот опять получается, что я совершаю по доброму делу в день, ну чиста весь из себя миротворец, нах. Если б не я, эти уроды уже давно бы друг друга поубивали. Все это хуйня, но у меня из-за этих дел, натурально, мигрень начинается, так что по дороге домой я забегаю в аптеку на Бульваре и беру нуро-фен-плюс. Звоню на мобилу Психу, чтобы напомнить, что сегодня вечером у нас карточная школа.

— Я во Франции, Френк, на Каннском кинофестивале, — отвечает мне этот мудак.

И до меня вдруг доходит, что он ни хуя, ни разу не шутит.

— А что насчет нашей карточной школы? Я же тебе говорил, что сегодня мы собираемся у тебя!

— Френк? Ты еще здесь? Алло?

— ЧТО С НАШЕЙ КАРТОЧНОЙ ШКОЛОЙ, БЛЯДЬ?! МНЕ СКАЗАЛИ, ЧТО РЕНТОНА ВИДЕЛИ В ГОРОДЕ! НАМ НАДО ПОГОВОРИТЬ, ТЫ, МУДИЛА!

— Ты еще здесь, Френк? Алло? Какую игру он затеял, этот пидорас…

— НАША КАРТОЧНАЯ ШКОЛА, БЛЯДЬ! Я ТЯ ПРИКОНЧУ, УЕБОК!

В трубке только трещит. А потом этот мудак говорит:

— Я тебя не слышу, и ты пропадаешь. Я тебе потом перезвоню, — и отключается, блядь!

НЕДОУМОК ЕБУЧИЙ!

Этот мудак что, считает, что можно со мной как с дерьмом обращацца, съебаться во Францию, улететь белым лебедем, нах, со всеми своими дружками из этого грязного клуба, с этим придурком Терри Соком и остальными ебучими извращенцами и отморозками… ну, блядь, я ему покажу, этому мудаку…

Так что, выпив чаю, я звоню Нелли, и Малки, и Ларри и говорю им, что этот мудила нас кинул, и забиваю всем стрелку в Центральном Баре. Когда я туда прихожу, Нелли и Малки уже на месте, только Ларри что-то не видать. Он звонит мне на мобилу и говорит, что чуток опоздает, но точно придет. Я думаю, это он для того, чтобы заставить Нелли еще подергацца. Видно, что крендель весь на нервах. По-любому мы достаем карты, усаживаемся в кабинке, и кружки «Гиннесса» пустеют одна за другой. Вообще-то я нечасто бываю в Центральном, но если уж захожу, то кружку-другую уж выпью наверняка.

Время идет, от Ларри по-прежнему ни слуху ни духу.

У меня звонит мобила, но это не Ларри. Это наш добрый друг Псих, мудила. Ох, как я щас его расстрою… Я выхожу из бара, чтобы прием был получше. Да, это действительно Псих. Перезвонил все-таки. Вот и славно. Ему же лучше.

— Ты где, блядь, шляешься? — говорю. — Нам с тобой есть за что поговорить! Про нашу карточную школу!

— Да на хуй все это дерьмо, — кричит он, и я уже тоже собрался наорать на него, как положено, и тут он вдруг говорит: — Рентой вернулся. В Эдинбург!

Так это правда… я пытаюсь придумать, что мне на это ответить, и поднимаю глаза, и на другой стороне улицы вижу его! Этот рыжий ворюга стоит себе у банкомата, прямо напротив меня!

— Он… — Я просто, ну, блядь, ору в трубку. — ВОТ ОН, Я ЕГО ВИЖУ, БЛЯ! ОН ТУТ, ПРЯМО ЧЕРЕЗ ДОРОГУ!

Псих что-то вопит в телефоне, типа: «Не упусти его, мне надо с ним поговорить, когда я вернусь…», — а потом этот уебок Рентон смотрит прямо на меня, и я отключаю мобилу, нах.

76. Шлюхи из города Амстердама (Часть 11)

Вот блин, на фиг, чертов Урод! Я звоню ему сразу, как только возвращаюсь в Эдинбург. Он говорит, что отдал все деньги Али и чего, собственно, и следовало ожидать, спрашивает, не могу ли я дать ему в долг, ну, сотни три фунтов. Что на это сказать, кроме как «да, могу»? Он сидит дома, боится выходить на улицу.

Так что я из аэропорта еду к Диане, чтобы захватить кота. Пока запихивал эту тварь в переноску, весь обчихался — у меня на них аллергия, так что из носа течет в три ручья. Диана тоже не так чтобы очень уж любит кошек, так что я благополучно теряю терпение и просто хватаю зверюгу за шкирку, получая в ответ царапину на руке.

— Не делай ему больно, Марк, — говорит Диана, когда я запихиваю этот фырчащий ужас в переноску и закрываю дверцу. Диана уже собралась, так что я отвожу ее к Гэвину. Мы договариваемся встретиться в аэропорту в восемь, чтобы успеть на девятичасовой рейс, последний на Лондон, где мы пересядем на самолет до Сан-Франциско.

Я вполне понимаю Урода, мне тоже вовсе не улыбается светиться на улице, но ведь вот он я, еду в такси, прямиком в Лейт, с этим ублюдским котом. Голова у меня гудит, и я думаю: вот вам и здрасте, получается, я опять кинул Психа. Впрочем, так ему и надо. Я выхожу у банкомата на Пилриг.

Клайдсдейлский банкомат подвис, и рядом тусуется пожилой мужик, судя по акценту — из Глазго, стоит и в расстройстве попинывает автомат. Да еще и все эти такси куда-то подевались. Ни одного не видать. Так что я надвигаю шляпу пониже на лоб и, с некоторым внутренним трепетом, иду к Галифаксу в начале Бульвара. Кошачья переноска бьет меня по ноге при каждом шаге. Кот предательски мяучит, как будто специально стараясь привлечь внимание. Раньше я себя чувствовал на Бульваре как дома. Раньше я себя чувствовал здесь в безопасности. А теперь я как будто спустился в ад. Впрочем, я же не собираюсь здесь зависать, отдам Уроду его кота злоебучего и сразу же сяду в машину и поеду на встречу с Дианой, а потом мы с ней сядем в большую железную птицу и улетим прочь отсюда.

Настроение стремительно улучшается, когда я вижу, что банкомат в начале Бульвара работает. Рядом стоит какой-то алкаш, пытается что-то там делать. Я осторожно приближаюсь к этому кренделю. Я весь на нервах, меня чуть ли не трясет. Слышу, как какие-то парни громко угрожают друг другу на Джанкшн-стрит. В Амстердаме этого нет — этой атмосферы сдержанного и небрежного насилия и агрессии, источника паранойи. Ее там просто не может быть. По определению.

Давай, приятель. По-быстрому.

И тут я слышу знакомый голос, и мне натурально становится плохо. Неимоверным усилием воли я заставляю себя посмотреть в ту сторону.

Бегби.

Кричит что-то в мобильный телефон.

Потом он видит меня и замирает с отвисшей челюстью, на выходе из Центрального Бара. Он действительно замирает, словно его парализовало от потрясения. То есть нас обоих парализовало.

Потом он захлопывает телефон и ревет:

— РЕЕННТОООН!!!

У меня кровь леденеет в жилах, когда я вижу, что Френк Бегби мчится ко мне через дорогу, с лицом, перекошенным от ярости, и у меня возникает странное впечатление, что он сейчас пронесется мимо меня, совсем рядом, и оприходует кого-то другого, потому что теперь он меня не знает, у нас с ним давно уже нет ничего общего. Но я знаю, что это ко мне он несется, и что это будет печально и больно, и мне нужно бежать, но я не могу сдвинуться с места. В эти несколько секунд жизнь разлетается на миллионы осколков-мыслей. Я размышляю, какими нелепыми и безнадежными оказались мои претензии на владение боевыми искусствами. Все тренировки и практика — это не в счет. Одно выражение его лица сводит все на нет. Я не могу ничего сделать, потому что у меня в голове неумолимо играет кассета из детства: Бегби — Зло — Страх. У меня общий паралич воли. Те части меня, которые представляют себе, как надо принять стойку вадориу, блокировать его удар, вбить ему нос прямо в мозг одним быстрым ударом ладони или уклониться от его броска и ударить локтем в висок — да, они где-то и как-то присутствуют. Но их слабые импульсы заглушаются унизительным страхом, от которого я весь дрожу крупной дрожью.

Бегби идет ко мне, и я ничего не могу поделать.

Я не могу закричать.

Я не могу умолять.

Я ничего не могу, ничего.