Скиф, однако, не собирался сдаваться.

– Знаю я вас! Бродяги! Бездельники! Дармоеды! Клопами к Афинам присосались!

– Заткнись, морда! Я-то здесь дома – проваливай с моего места!

Скиф опрометчиво брякнул своим коротким мечом, опрометчиво прокричал что-то насчет примерного наказания тюрьмой или штрафом.

Тогда шевельнулись кусты, из-за обломков стены стали подниматься еще и еще несчастные.

– Кто тут орет?!

– Это я только начинаю! – закричал мужчина, почувствовав поддержку. – Ты чего тут свой меч дергаешь? Я тебя так дерну, что душа с телом расстанется! Видали невежу? – обратился он к сотоварищам. – Вздумал наказывать нас за то, что нам негде жить! Дай нам дом, как у Анита, покажем мы тебе тогда такое, чего тут не увидишь, только приди! А еще говорят – свобода в Афинах… Хороша свобода – прогонять нас с нашей свалки!

Обитатели ям один за другим выползали из-за развалин. Кучка оборванцев двинулась к скифу. Тот попятился:

– Да я что… Я, граждане, только хотел предупредить этих супругов… Дурного и в мыслях не было – в их же интересах… Вот этот старик – свидетель…

Но Сократ молчал и не двигался, и скиф поспешил унести ноги.

Оборванцы повернулись к Сократу, но тот, не сказав ни слова, медленно пошел прочь, сопровождаемый учениками.

По дороге обсуждали то, что видели и слышали. Бездомные люди живут и любятся на городской свалке, заменившей им дом. Закон же это запрещает. Вместе с тем он допускает, чтоб были люди, которым негде приклонить голову. Ксенофонт спросил:

– Найдешь ли тут виноватого? У этого человека нет иной возможности, кроме как поселиться в развалинах. Он не может быть виноватым. Кто же тогда? Что же тогда, Сократ?

Сократ печально глянул на него и сказал только:

– Пойдем дальше.

Они остановились у источника Каллирои. Сократ сел на бережку ручья, вытекавшего из водоема, в котором перед свадьбой окунаются невесты. Омыв ноги, он обратился к друзьям:

– Вот и хорошо, что вы подошли поближе: увидите, сколько грязи у меня на ногах. Но грязь уже унесла вода… А какая вода унесет худшую грязь Афин?

– Грязь – неподобающее слово, когда речь об Афинах, учитель, – возразил Платон.

– Ты ее не видел, правда? – Сократ встал. – Пойдемте, я поведу вас, как обещал…

– Куда?

– Чтоб вы видели.

– Но я спросил – куда ты нас поведешь?

– В Тартар.

– Что это еще за чудачество? – тихо спросил Антисфена Федон.

Пошли.

Чем дальше проникали они в квартал, где поселились безземельные, тем уже и извилистее становились улочки; тут и там, словно щели, оставшиеся после выбитого зуба, зияли пустыри на месте обвалившихся лачуг.

На их развалинах, на кучах камней рос репейник, но под ними сохранились подвалы. В подвалах – тьма, крысы и холод, на поверхности – отбросы и смрад.

– Приподними гиматий – запачкаешь подол…

Перекресток. Куда дальше?

Сократ сказал:

– Здесь – вход в Тартар. – Он показал рукой на улочки, по которым сновали толпы нищих, изможденных женщин и рахитичных детей. – Вот река Стикс, река ужаса, там – Ахерон, река вздохов, а это – Кокит, река плача… Воздух здесь как на гноище.

– Не хватает Леты, реки забвения, – вымолвил Антисфен.

Федон:

– Лета – всегда в конце…

– Бросимся в волны Ахерона, – предложил Сократ.

Они медленно двинулись вперед – странные фигуры на этой улочке, тонущей в волнах вздохов.

– Где ты, мой виноградник на склоне горы? Созрела ли хоть единая гроздь? Или затоптали тебя без следа?..

– Я был сам себе хозяин… Было у меня поле, пастбища, был дом. Стада коров, множество добра, а нынче я за весь день не выклянчил даже на ячменную лепешку!

– О моя оливовая роща, как сладостно было отдыхать в твоей тени! Когда поспевали оливки, как славно было собирать их! А теперь? Теперь перед глазами моими – одно уродство…

– Перестань ты вздыхать! Уж лучше утопиться…

Лающий смех с мусорной кучи:

– Да где тут утопишься? Разве что в грязи, ее тут больше, чем воды в Илиссе!

– Ох как больно! Больно! Нарыв с каждым днем взбухает… Что же это со мной? О великая Гера, спаси меня, помоги!..

Видят ли вздыхающие, как руслом Ахерона проходит группа теней? Или это – люди? Кое-кто в группе одет красиво, даже богато, но вон тот молодой человек – в дырявом плаще, а ведет их босой старик в потрепанном гиматии…

– Что им тут надо?

– Чего надо, эй! – яростно крикнули им. – Вы не наши! Были б наши – не так бы выглядели!

И женщина – пронзительно:

– Убирайтесь!

И снова волнами вздуваются вздохи…

Сократ с друзьями свернул в улочку направо.

– А что это за река, Сократ?

– Сам на знаю, погоди, Аполлодор, увидишь…

В начале улочки – пустырь на месте обвалившейся хижины, только старая олива торчит еще… но что это? Какой странный плод свисает с нее…

– Удавленник! – ужаснулся Платон. – О боги!

Под оливой лежит, рыдая, женщина.

Сократ подступил к ней, тихо молвил:

– Позволишь спросить – что здесь произошло?

– Повесился! Мой муж это! У нас пятеро детишек… Понял?!

– Понял, – ответил вместо Сократа Платон и сунул монету в руку несчастной.

Она развернула ладонь, глянула – да так и обомлела…

– Пошли дальше, – поторопил Платон.

Вдоль стены тащится оборванец, за ним крадется другой такой же, в лохмотьях, – с ножом в руке.

Первый круто оборачивается, успевает поймать уже поднятую руку с ножом, выкручивает ее, нож падает.

– Ты, Бассон? Убить меня хотел? За что?

Бассон стонет от боли в вывихнутой руке, дышит прерывисто:

– Тебе дали три обола! И ты еще ничего не истратил, я знаю, я следил за тобой…

Слезы текут у него. От боли? От стыда?

Навстречу бежит плачущая женщина, за нею – двое малых детей:

– Мама, мамочка, возьми нас! Не убегай!

– Я не ваша мать!

– Наша! Мама! Ты наша! Мы всегда были с тобой!

– Ищите себе другую маму, у которой есть чем кормить вас!

И женщина бежит дальше по кривой тропке между лачуг, дети с плачем – за ней…

– Это Стикс – река ужаса… – шепчет Аполлодор.

Старуха стучит в запертую дверь лачуги:

– Открой, Элиада, это я!

Голос изнутри:

– Сейчас, дай доползу до двери…

Старуха:

– Мне нынче повезло, у меня восемь оболов!

Голос изнутри:

– О боги, молчи! Как бы кто не услыхал!

Дверь приоткрывается. Старуха просовывает руку в щель:

– Возьми пять – с меня и трех хватит…

Платон:

– Мне холодно. Нельзя ли идти побыстрее, Сократ?

Аполлодор:

– Медленно течение Стикса…

Они прибавили шагу. Впереди них бредет, качаясь, пожилой человек – и вдруг падает лицом вниз.

Сократ склонился к нему:

– Что с тобой? Что случилось?

– Не могу больше… Не держусь на ногах… Дышать нечем… Пить! Воды!

Федон кинулся к лачуге:

– Человек упал! Идите скорее! Дайте ему воды!

– А тебе-то что? – ответил изнутри грубый мужской голос.

Федон:

– Дай напиться упавшему… Может, он умирает!

– Это наше дело. Не твое. Проваливай!

– Река ужаса… – повторяет Аполлодор.

Завернули в следующую улочку. Быстро смеркается. Скоро станет совсем темно. Со всех сторон доносятся крики, плач, проклятия, жалобы, возгласы отчаяния…

– Почему они так жалобно кричат? – спросил Сократ человека, сидевшего перед хижиной.

– Больные они. Зараженные. Все тело в язвах, болячках, все гноится. Я ношу им холодную воду. Больше ничего не сделаешь.

– Идемте, – сказал Платон. – Заклинаю вас всеми богами, идем дальше!

Проходят мимо ограды. За нею слышится безутешный плач. Отворяют калитку – видят: низенький человек подобострастно склоняется перед верзилой, который, расставив ноги, мочится, как вол.

Рядом с низеньким человеком – обнаженная девочка, щеки ее пылают от стыда. Закрыться бы ей – ах, руки малы!

– Лучший товар, господин. Отличное качество. Ты только пощупай. И для тебя – всего за сто драхм. А стоит все четыре сотни. – Человечек оживляется. – Есть у меня еще одна, ей только десять… Замечательная! Сейчас приведу….