Ксандр, тоже серьезно, ответил:

– Уран породил Крона, а Крон – Зевса.

Критон глянул на Сократа – глаза того улыбались – и сказал полувопросительным тоном:

– Все возникает из чего-то, все – от кого-то…

– Безусловно, – кивнул Ксандр. – Это как непрерывная цепь. Зевс с Герой и многими смертными женщинами наплодил кучу законнорожденных и внебрачных богов и полубогов, которые опекают нас от первого вздоха и до посмертной жизни.

– Непрерывная цепь? – повторил Сократ. – Стало быть, продолжают рождаться новые боги? А как быть с Афиной, милый Ксандр? Говорят – она родилась из головы Зевса, но осталась девственной. Так что же – может, она еще выйдет замуж и родит детей?

– Не знаю.

– И про Диониса, которого Зевс выносил в бедре, ты тоже не знаешь, будут ли у него потомки? – усмехнулся Сократ.

Ксандр признался, что не знает и этого, но полагает, что больше никакие боги рождаться не будут.

– А я вот слышал, что и в недавние времена родился новый бог, и расскажу вам об этом. Жил раб по имени Самолксид из Фракии. Любимый раб Пифагора, он имел большие возможности – и использовал их. Научился читать и писать, много знаний перенял от своего господина. Пифагор жил на острове Самос, где тогда правил тиран Поликрат, который хотел заставить ученого строить военные машины для битв с неприятельским флотом. Понимаете вы? Чтоб великий Пифагор выполнял приказы надменного тирана? Никогда! В самосском порту стояло на якоре судно, готовое ночью отплыть в южноиталийский Кротон. Если Самолксид поможет Пифагору бежать, он будет отпущен на волю и получит кошелек серебра. Самолксид помог Пифагору перебраться на судно, а сам вернулся на родину в суконной шапочке вольноотпущенника. Всеобщее ликование, а в доме опасения: сами нуждаются, а тут лишний рот. Как одолеть беду? И что же происходит? Однажды на глазах у односельчан Самолксид падает мертвым. Под причитания плакальщиц, под стенания родных и соседей его хоронят в том месте, которое он назначил сам: в саду за его домом. Жизнь пошла дальше. В годовщину его похорон пришли люди к могиле – ба! Каменная плита сдвинулась, и Самолксид восстал из гроба, бледный, но живой и здоровый.

– Ты шутишь, Сократ, – с упреком сказал Симон. – Какая чепуха!

– Не может быть, – подхватил Пистий.

– Тише, – остановил их Критон. – Дайте ему досказать.

– Все это время, – продолжал Сократ, – Самолксид тайно скрывался в подземелье, куда брат носил ему еду, и там он обдумывал свои планы. Фракийцы тяжело переживали, что их легендарный земляк и герой Орфей был убит молнией Зевса за то, что осмелился наделить богов человеческими страстями и пороками. Фракийцы горели негодованием на Зевса, отнявшего у них почитаемого героя, самого знаменитого певца, который пением своим трогал сердца людей, диких зверей и даже завораживал деревья и камни. И вот Самолксид, поднявшись из могилы, встал на надгробную плиту и воскликнул: «Фракийцы! Почтенные граждане, слушайте меня! Я явился возвестить вам нового бога!» – «Возвести! – закричали в исступлении люди. – Кто он?» – «Это я», – молвил Самолксид. Люди удивились, но стали слушать дальше. Самолксид сумел им внушить, что древний бог Крон вселился в его тело и восстал из мертвых. И пошел Самолксид излагать пифагорову мистику цифр: единица – это разум, семерка – здоровье, восьмерка – любовь, десятка – счастье, и блаженство, и прибыль. Он говорил им, что высоту звука можно выразить математически в соответствии с длиной колеблющейся струны. Ошеломленные такими таинственными словами, люди слушали и услышали, что квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равняется сумме квадратов катетов…

Юноши покатились со смеху, хлопая Сократа по спине. Но тот повернул рассказ в другую сторону:

– Эта смесь учености и мистики окружила Самолксида божественным ореолом, но приязнь людей он приобрел тем, что, используя знания Пифагора, лечил их и давал добрые советы. По каковой причине жил бог Самолксид в полном благоденствии, почитаемый повсеместно во всей Фракии.

Нахохотавшись всласть над богом Самолксидом, друзья спросили Сократа, кто поведал ему про такое чудо?

– Анаксагор, – ответил Сократ, волнообразным движением ладони от подбородка вниз намекая на окладистую бороду философа.

Симон задумчиво почесал в затылке.

– А ведь ты, Сократ, рассказал не такую уж чепуху! К нам в сапожную мастерскую ходит много заказчиков, и от них я слыхал – люди-то все ждут какого-то спасителя…

Киреб согласно кивнул:

– Я тоже слыхал об этом в пекарне моего мастера. Многие верят, что когда-нибудь родится некто и все устроит так, чтоб никому на свете не бедствовать.

То же подтвердил и Пистий:

– И мне известно – люди ждут такого бога.

Сократ слушал молча. Знал и он: люди ждут. Но чего? Кого? Спасителя? Чуда? Улыбнулся глазами.

Обманщику Самолксиду никогда бы не сделаться идолом у фракийцев, если б он не облегчал их невзгоды. Следовательно, почему же люди ждут спасителя? Потому что ждут от него помощи. Помощи во всем. Помощи советом и делом. Но ждать, все время ждать, правильно ли это?

И Сократ заговорил:

– Чудес не бывало и не бывает. Однако время от времени являются люди, которые хоть немножко, да улучшают жизнь. Возьмите Перикла. Как он все расшевелил, и в стране, и на море… И ведь это только начало! То ли еще будет!

Если наших друзей занимали Самолксид с Периклом, то Эгерсида интересовал исключительно Сократ. Донесся до него слух, что Коринна ездила с ним в Гуди. Подкрепившись пшеничными лепешками, намоченными в тяжелом сладком вине, Эгерсид двинулся в путь, представляя себе, как он раздавит нынче Сократа, словно спелый финик!

Эгерсид мог себе позволить такую уверенность. Все у него было большое и широкое: рот, нос, плечи, грудь. Он шел – и земля стонала под его тяжестью. Раздавлю! Раздавлю! Очутившись во дворике Софрониска и увидев Сократа в кругу друзей, он еще решительнее повторил про себя: «Раздавлю!» И повелительно крикнул Сократу:

– Эй, ты! Выйди-ка со мной! Хочу потолковать с глазу на глаз!

Лицо и тон Сократа изобразили приятное удивление:

– А, это ты, Эгерсид! Присоединяйся к нам! Что за тайны? Все здесь мои добрые друзья, к которым, несомненно, относишься и ты. Ты самый мой дорогой друг, да что я говорю – мой почитатель! Я отлично знаю, мой милый, что твои уста произносят мое имя даже чаще, чем уста вот этих моих друзей. В каждой фразе твоей шипит этот самый «Сократ», каждым словом восхваляешь ты меня, распространяя славу обо мне. Рад тебя видеть, мой красильщик!

– Я тоже рад тебя видеть, – гулко прозвучало в ответ.

– Не говорил ли я? – оживленно подхватил Сократ. – О, Эгерсид – мастер красильного дела! Он, конечно, приукрашивает и меня в своих мыслях и речах, изображая замечательным юношей. Жаль, я этого не слышал!

– Не жалей! Твое имя вправду не сходит у меня с языка, как ты говоришь, да только с бранью, потому что ты вор – хочешь украсть у меня Коринну!

Симон встал между двумя петухами, одним разъяренным, другим зло насмехающимся.

– Что значит «украсть»?! – накинулся он на Эгерсида. – Сократ с детства знает мою сестру и любит ее!

– Может быть, а Коринна-то будет моей! – самоуверенно заявил Эгерсид.

Услыхав свое имя, Коринна взобралась на оливу.

– Зря он бахвалится, – трезво проговорил Симон, поворачиваясь к Сократу. – Коринне до него и дела нет. Это я слышал от нее самой.

Верзила нахмурился.

– Я тоже кое-что от нее слышал. Этот ученик каменотеса морочит ей голову, а у самого и положить-то ее некуда, разве что на камень.

– Ни твоя спальня, ни мои камни не определят, кого из нас будет любить Коринна. Она сама решит, – сказал Сократ.

– Ошибаешься, мой милый. Решать буду я. – Тут Эгерсид набрал полные легкие воздуху и выкатил грудь. – А тебя я сдуну с дороги, как цыпленка, и дело с концом.

– Глядите, как все просто, – спокойно заметил Сократ. – И когда устранишь меня, поступишь с Коринной, как со штукой сукна. Сунешь в кадку с краской, выжмешь, высушишь в тенечке, и станет Коринна такой, какой ты хочешь ее видеть: розовенькой, податливой, сладенькой…