Доктор Альварадо привычным движением ногтя откинул крышечку чернильницы, обмакнул перо и аккуратно вычеркнул все одиннадцать строчек.
Автоматических ручек он не признавал, не говоря уже об этих ужасных машинках, на которых современные авторы так лихо выщелкивают свои скороспелые опусы (подумать только, Хартфилд даже письма к любимой наколачивает на ремингтоне. Чего можно ожидать от такой молодежи?). Трудно найти этому логическое объяснение, но факт остается фактом — искусство писать идет на убыль по мере того, как совершенствуются инструменты писания. Действительно, бессмертные произведения писались стилосом или гусиным пером, из написанного стальными перейдет к потомкам не так уж много, а книги, настуканные на машинке, живут, как правило, не дольше года. А теперь, говорят, изобрели еще и электронный версификатор — на бумажной ленте кодируется нужное содержание поэмы, потом нажимают кнопку — и готово. То-то будет бессмертная поэзия двадцатого века, электронный Петрарка.
Доктор Альварадо задумчиво вертел в пальцах старую ручку — оправленную в золото резную вещицу из пожелтевшей слоновой кости. Тоже своего рода реликвия. Этой ручкой подписывались когда-то документы государственной важности, а филигранная резьба попорчена на конце зубками Доры. Она получила ручку в день своего пятнадцатилетия и отнеслась к фамильной реликвии неуважительно: кусала ее, мучаясь над сочинениями и латинскими переводами, жаловалась на необходимость то и дело макать в чернильницу и в конце концов потихоньку от отца купила себе «паркер». Костяную ручку дон Бернардо нашел месяц спустя в ящике ее письменного стола, между программками кино и окаменелыми конфетами, обиделся и унес к себе. Теперешняя молодежь боится старого — идет ли речь о простой ручке или об отцовских советах… В этом, к сожалению, все дело.
Да, с Дорой что-то нехорошее. Не хотелось бы ехать сегодня в Ла-Плату, но его присутствие там будет необходимо. От сегодняшнего совещания с представителями флота зависит слишком многое, а он, признаться, не особенно доверяет всем этим коммодорам и контр-адмиралам. Сейчас, конечно, без единого антиперонистского фронта не обойтись, но основной проблемой будущего революционного правительства неизбежно станет проблема обуздания военщины. Если это правительство само не окажется составленным из адмиралов…
Он вздохнул и начал писать, часто макая перо в чернильницу и с привычным удовольствием ощущая его скольжение по плотной глянцевой бумаге.
Работа сегодня не спорилась, но он не разрешил себе встать из-за письменного стола до самого обеда, пока мисс Маргарет внизу не ударила в гонг. За обедом Дора была такой же молчаливой, ела без аппетита, прятала глаза. После короткой сиесты дон Бернардо проработал с час, потом долго одевался со стариковской неторопливостью, мучился с крахмальным воротничком, выбирал галстук построже. В пять часов он заглянул в комнату дочери — та лежала лицом к стене, спала или притворялась, — и уехал.
На этот раз ей действительно удалось поспать, но сон не принес отдыха — она проснулась совершенно разбитая. Солнца в комнате уже не было, красные лучи освещали крышу соседнего дома за садом. Было душно. Беатрис умылась холодной водой, включила настольный вентилятор и села рядом, подставляя щеки прохладной воздушной струе.
Нет, дольше бороться с собой невозможно. Будь что будет, она должна это сделать. «Будь что будет» — откуда эта фраза? Что-то связанное с историей…
Ее взгляд упал на картину. Ах да! Это же сказал мессир Робер де Бодрикур, провожая Жанну в воротах Вокулёра: «Va, et advienne que pourra»…
Вот именно. Поезжай, и будь что будет; ты должна ехать, это сознание гонит тебя так же, как пастушку из Домреми гнали ее таинственные голоса. Но ведь есть прямое запрещение падре Франсиско, едва слышно шепнул в ней внутренний голос. Да, есть, она о нем помнит. Но ей теперь все равно, она должна, и она поедет — advienne que pourra.
Двигаясь как сомнамбула, она пошла в гардеробную, переоделась, потом вернулась к себе, выдвинула один из ящичков испанского секретера и переложила в кошелек все деньги — сбережения на покупку новой сумочки.
Мисс Пэйдж встретила ее на лестнице и удивленно вскинула брови:
— Вы уходите?
— Я выйду погулять, мисс Пэйдж, у меня болит голова…
— Почему же вы не поехали с отцом, Дора, он ведь вам предлагал?
Беатрис пожала плечами и ничего не ответила.
На Альвеар она долго и безуспешно пыталась остановить такси; как всегда в субботу после обеда, транспорт был перегружен. Сообразив наконец, что здесь она свободного такси не найдет, Беатрис доехала троллейбусом до Пласа Италиа. После долгого ожидания ей удалось наконец поймать машину с красным флажком «свободно», но шофер наотрез отказался ехать за город. Она обратилась еще к двум, умоляла, совала деньги — все было напрасно. Наконец ей вспомнилось, что Линдстромы живут совсем близко, за Ботаническим садом; Норма звонила ей на прошлой неделе, только что вернувшись из Мирамара. Беатрис вбежала в будку, порылась в сумочке и торопливо набрала номер.
— Что угодно? — спросил вышколенный голос лакея.
— Антонио? Попросите к телефону Норму, пожалуйста… Скажите, что ее спрашивает Беатрис.
— Слушаюсь, сеньорита Беатрис, будьте любезны не вешать трубку.
Наступило молчание. Беатрис лихорадочно кусала губы, трубка в ее руке стала горячей и влажной.
— Ола, это ты, Би? — запищал наконец голосок Нормы.
— Здравствуй, Норма. Я…
— Ой, дорогая, как это мило с твоей стороны — еще пять минут — и ты бы меня не застала, мы едем с Качо куда-нибудь потанцевать! Не хочешь с нами? У нас сейчас сидит мой кузен, курсант военного колледжа. Бедняга остался без девушки, сидит мрачный и дует виски. Выручи его, Би, он, знаешь, танцует как бог…
— Прости, Норма, сегодня не могу. Я…
— Ой, как жаль, Би, дорогая. А ты знаешь, что я тебе расскажу про эту тихоню Хэйди? Вообрази, в Мирамаре…
Норма сделала многозначительную паузу. Воспользовавшись этим, Беатрис торопливо сказала:
— Прости, мне некогда. Я хотела спросить — ты не одолжишь мне машину на несколько часов? Мне очень нужно съездить в одно место, а наша занята…
— Ну конечно, Би, что за вопрос, ведь я тебе говорила — в любое время…
— Спасибо, Норма, так я зайду?
— Ага, приходи, я скажу Антонио, чтобы приготовил. Так ты никак не хочешь на танцы? Как жаль, Би, дорогая, боюсь, что не смогу тебя встретить — Качо уже полчаса как торопит. Ой, ты непременно приезжай завтра, я тебе расскажу про Хэйди, вообрази, она завела себе купальник «бикини» — совсем ничего нет, одни ленточки — и так кокетничала с…
— Хорошо, Норма, потом. Не забудь предупредить Антонио, я зайду через несколько минут.
Беатрис повесила трубку.
Подойдя к высокому новому дому, где Линдстромы занимали целый этаж, она убедилась, что Норма не забыла о своем обещании. Ее маленький «фиат» уже стоял у выезда из подземного гаража, лакей в желтой полосатой куртке похаживал около, крутя на пальце ключи.
Всю дорогу она старалась не думать о том, что произойдет в «Бельявисте». Она увидит Джерри, и все. А потом… Все равно, теперь уже она не остановится ни перед чем.
Только когда впереди показался знакомый столб с повернутым вправо указателем, ее вдруг охватил страх. Она провела машину через мостик и затормозила, глядя на темнеющие впереди эвкалипты. Ты еще можешь повернуть назад. Подумай еще, пока не поздно. Пока еще есть последняя возможность…
Нет, этой возможности уже нет. И ты это знаешь. Теперь уже поздно думать о благоразумии, о собственном достоинстве, о чести фамилии Альварадо. Теперь уже ничто не зависит от тебя, тебя уже вообще нет — есть только твоя любовь, в жертву которой ты сейчас принесешь все. Все без остатка.
С минуту она сидела неподвижно, закрыв глаза и беззвучно шепча слова какой-то молитвы. Сзади, по шоссе, с ревом пронесся автобус, Точно разбуженная этим шумом, Беатрис вздрогнула и включила мотор.