Итальянские фирмы контролируют некоторые предприятия черной металлургии, в т. ч. Череповецкий и Новолипецкий металлургические комбинаты. Здесь ситуация та же, что и с группой Д. Рубина: российский металл сбивает цены, российский металл идет по демпингу. Низкая цена — результат отсутствия инвестиций в производственный сектор. Российские предприятия были куплены за столь низкую цену, что их разрушение принесет больше прибыли, чем развитие.

Инвестиционный банк CS First Boston в Лондоне во главе с содиректором в Москве Борисом Йорданом — самая интересная иностранная команда в России. По нанесенному ущербу она может сравниться разве что с американской авиацией в Ираке.

Один пример: банк приобрел крупнейший в Европе Балахнинский бумажный комбинат, по оценкам специалистов, стоимостью свыше сотни миллионов долларов. Стоимость только одного станка по производству бумаги около 10 миллионов долларов, а в Балахне таких стояло несколько. Сейчас производство остановлено, растаскивается и разрушается. Весь комбинат был куплен за 7 миллионов долларов. Возглавлял приватизацию Немцов в бытность губернатором.

Комбинат был серьезным конкурентом иностранным бумагопроизводителям — и потому гораздо выгоднее оказалось его разрушить, чем эксплуатировать. Сомнительно, что за это удовольствие платил Йордан — он просто выполнял заказ бумагопроизводителей, а кто платит — тот и заказывает музыку профессионалам и прагматикам.

Все участники этой «бомбардировки» пошли на повышение: Немцов был приглашен в правительство, а Борис Йордан, изначально специалист в области росссийско-американских экономических отношений, основал финансовую группу «Ренессанс Капитал» и стал ее президентом. Теперь занимается еще и нефтекомпанией «Сиданко», где планирует привлечь к управлению специалистов British Petroleum.

Ликвидация российской экономики была проведена профессионально и прагматично. И по тому, что все ликвидаторы поднимались к вершинам власти, можно сделать вывод о ликвидаторстве как государственной практике управления, максимально выгодной в настоящий исторический момент. Предатели и шпионы всегда были и будут, и заговор — это их заговор. Того же Йордана в свое время можно было нанять и для развития производства. Иностранцы — просто наемники. Страна принадлежит корпоративной системе, и экономика будет умирать до тех пор, пока у нее не появится биологически состоятельных владельцев, пусть даже не профессионалов, но главное — не прагматиков и не врагов народа.

ПРОСТРАНСТВО ЗАГОВОРА

Такое событие, как заговор, нельзя вырывать из контекста всемирной истории. Пространство заговора — это историческое время распада русской нации и мировое время агрессивных империй. Пространство заговора — это кабинеты, коридоры, банки и заграницы. Но прежде всего это русский народ — среда, в которой заговор произрос и без которой он не может существовать. Это могло произойти где угодно в мире, и где-нибудь произойдет в самом ближайшем будущем — России просто не повезло в стечении неблагоприятно сложившихся совпавших обстоятельств. Очень большие военные потери, диктатура, конкурентная изоляция, крепостное право большевиков, достижения медицины, экология, социальные депрессивные воздействия — все обрушилось одним большим потоком. Нация биологически ослабла. Корпоративная чума выбрала самую ослабленную нацию — из тех, которых никто не смог завоевать.

Корпоративная система не возникла из воздуха. Она произошла именно из русской нации — из той, что была всегда, и из той, во что эта нация в последние десятилетия превратилась. Спланирован заговор — но он спланирован в корпосистеме. Корпосистему спланировать было невозможно. Она явилась результатом череды неблагоприятных обстоятельств, свалившихся на русский народ в начале — середине 20 века.

Россия заболела корпоративностью — заболела, в отличие от Запада или Азии, — из-за сильного ослабления генофонда, истребления сильных представителей нации как во внутренней, так и во внешней борьбе, из-за появления в результате психических перегрузок мало способных к борьбе вымирающих групп, снизивших и без того слабую сопротивляемость национального организма. Страна заболевшая — страна слабая, лакомый кусок для сопредельных наций. Избежать агрессии в подобном случае невозможно.

Разгром

Россия проиграла холодную войну. Она досталась противнику, которого можно назвать «силами регресса» — ибо Россия отброшена в прошлое. И началось это не в 1985-м, а несколько раньше; с перестройкой рухнули последние фронты. В конце 70-х запад прорвал технологический фронт — наметилось отставание; в начале 80-х рухнул фронт индустриальный; с началом перестройки — информационный; к концу 80-х — геополитический. И после этого — война не проиграна? Россия соперничала с Западом — и мир свидетель, чем кончилось соперничество — мировая держава повержена, России нет, есть российская катастрофа.

В русских патриотических кругах именуют правительство «оккупационным», и при этом возмущаются: «Мы ведь не проиграли войну!» Увы, то, что приходится наблюдать, сравнивая с прошедшим — горестная картина. Это — последствия войны; это — последствия разгрома. Без войны ВВП на душу населения не может упасть в два раза за семь лет (1990 — 5867$, 1997 — 2740$). Запад прошел смерчем и оставил оккупационное правительство. А то, что он вламывался в российские форпосты не танками, а блестящими «мерседесами», дело вряд ли меняет.

Развал страны в основном отождествляется с развалом промышленности. Но промышленность, за исключением сотни-другой предприятий, была уже разрушена, морально устарела, работала в режиме зомби — пока барабан бил о ее успехах. Социализмы и капитализмы ни при чем — экономику съел протекционизм, он сделал ее неэффективной. Вроде работала, народ как-то кормила — и ладно. Заводы умерли не в 90-х годах; основные фонды должны обновляться каждые 8 — 15 лет. И если последний раз они обновлялись в 1965 году, то реально производство умерло в году 1980-м. Дальше — расходы выше доходов, изнуряющие ремонты, и так как специалисты по развитию не нужны — возможность подавляющего протекционизма на всех уровнях управления. А строить предприятия новые, современные тоже смысла не имело — хозяйственники-строители все равно превратили бы их в кормушки-долгострои. Круг замкнулся, выхода действительно не было.

Застой — он был воистину застой. Мало того, он корпорации сформировал — при тогдашней системе на лучшие места попадал все худший человеческий материал. Общественный корпоратизм создал строго иерархическую систему — талантливым в ней места не оказалось. В науке сложились свои корпорации, в систему набились дураки — и технологический фронт рухнул. Гражданская наука держалась на честном слове, военная хоть и стимулировалась гонкой вооружений, сгнила вместе с обществом. Пошла конверсия — пропали и технологические объедки, питавшие «гражданку» — вот и крах индустриальный.

Россия покатилась по пути регресса, и на сцену истории вышли рудиментарные (обреченные на отмирание в индустриальном обществе) структуры: многосотенные «семьи», общины, кланы, последний модифицированный вариант — корпорации и их союзы — картели.

Где корпоративное общество, там отставание. Оно происходит из-за распыления сил на межкорпоративную борьбу и внутреннюю конкуренцию, не связанную с объективными результатами деятельности.

Россия может жить и развиваться только при максимальной, при глобальной интенсификации труда и управления. В первую очередь из-за климата и территориальных особенностей.

Россия клановая физически не может интегрироваться в мировое сообщество — ее товары, обремененные корпоративной наценкой, неконкурентоспособны; если же Россия интегрируется единственно возможным способом — как сырьевая страна — внутренний рынок лишится оставшихся товаров — их станет не из чего делать.

Путь только один — к натурализации хозяйства. И опять учитывая климатический фактор — натуральное хозяйство не сможет обеспечить выживаемости населения. Есть природные ресурсы, но, например, нефти на человека добывается 2 тонны в год, и если всю ее продать, получится 11 $ в месяц. А в посление времена и добыча золота стала малорентабельной.