«О счастье не могло быть речи…»
О счастье не могло быть речи,
Когда, чтоб не страдать в плену,
Народ страны взвалил на плечи
Отечественную войну.
Чтоб кумачовые знамена
Зашелестели веселей,
Погибло двадцать миллионов
Отважных наших сыновей.
Однако позабыв все беды
И грусть четырехлетней тьмы,
День исторической Победы
Как счастье ощущаем мы!
Фильм «Александр Невский»
Шагали тевтоны
Дорогой врагов —
Вступали стотонно
В поверженный Псков.
Предатель Твердила
Их в город впустил —
Резвились верзилы
У свежих могил.
На поприще веском
Наш князь Александр
По прозвищу Невский
Крушил их фасад.
С умением русским
Тот рыцарский сброд
На озере Чудском
Отправил под лед!
Мне дни боевые
Познать суждено,
Когда я впервые
Снимался в кино.
Когда с дерзновенным
Сражался врагом
В году довоенном,
В том тридцать восьмом.
Вращался пропеллер,
Вздымая метель,
И вихри пропели:
«Мы те ли, мы те ль?
Из пыла и мела
Мы веем слегка,
А вьюга имела
Снега да снега!..»
Мне меч мой из древа
Надежно служил —
Направо, налево
Ландскнехтов крушил.
Разил их, взгляните,
Как будто зимой,
А солнце в зените
Струило свой зной.
Проворно и ловко
Фанерой гремя,
Массовка массовку
Теснила, громя.
Простой и высокий —
Не нужен мне грим, —
Я в русской массовке
Служил рядовым.
Привязан к телеге
Твердила-злодей.
Кричали коллеги:
— Предателя бей! —
Удары не слабли,
Долбали всерьез —
И капали капли
Действительных слез.
Ни в чем не повинный
Страдал наш актер.
— Полсотни накину! —
Сказал режиссер.
Тот вспомнил, рыдая,
Жену и детей
И снова удары
Сносил, как злодей!
Себя на экране
Найти я не смог,
Когда поле брани
Смотрел как знаток.
Себя было сложно
Узнать со спины…
Все сделал, что можно:
Спасал честь страны.
«Желаю стать таким опять…»
Желаю стать таким опять,
Каким я был лет в двадцать пять,
Когда сложил немного строк,
Но бегать мог и прыгать мог.
Мечтаю, впрочем, я о чем?
Я не был лучшим силачом:
С простуд чихал, от стужи дрог,
Но драться мог, бороться мог.
Себя счастливым не считал.
Чего желал? О чем мечтал?
Мечтал, что буду я велик,
Желал издать десятки книг.
О чем мечтал, того достиг,
И с опозданием постиг,
Что я неправильно мечтал
И потому устал и стар.
Творю печатную строку,
Но бегать, прыгать не могу
И стать желаю, как балда,
Таким, каким я был тогда!
Тутанхамона видел я в гробу
Е. В. Стаднику
Как редкостная птица марабу
И как жуки степные — скарабеи,
Он был людей сегодняшних глупее —
Тутанхамона видел я в гробу!
Позабывая важную борьбу,
Он утолял тщеславие пустое:
Хлестал придворных плетью золотою —
Тутанхамона видел я в гробу!
С печатью величавости на лбу
Он золота имел посмертно много,
Но выглядел напыщенно, убого —
Тутанхамона видел я в гробу!
Мои друзья, знакомые, коллеги,
Живущие в двадцатом бурном веке,
Зря не пеняйте на свою судьбу —
Тутанхамона видел я в гробу!
Наш век свою имеет похвальбу,
Свои золотоносные распадки,
И благородней наших дней порядки —
Тутанхамона видел я в гробу!
Емеля
(Из детских воспоминаний)
Снега растаяли в апреле,
На север отступили валенки, —
Бедняк воинственный Емеля
Торчал на солнечной завалинке.
Шел мужичок — у мужичка
Емеля клянчил табачка,
Сворачивал себе цигарку,
Емеле времени не жалко.
Вещал: — От праведных трудов
Не будет каменных домов. —
Емеле возражали бабы:
— А ты б у собственной избы
Давно прогнившие столбы
Сменил на новые хотя бы!
— Сменить столбы давно бы мог,
Кабы всурьез не занемог, —
Ответствовал Емеля. —
Ксплотатор на моем хребте
Поездил вволю в годы те,
Хожу я еле-еле!
— Емелюшка, подумай прежде,
Чем говорить одно и то ж.
Кто на тебе захочет ездить?
Ты никуда не довезешь!
— Не довезу. А был когда-то
Резвее резвого коня!
С того ослаб, что тот ксплотатор
Все соки выжал из меня!
— Нет! — возразила тетя Поля. —
С тобою я училась в школе,
Эксплуататор ни при чем.
Всегда ты отличался ленью,
Не знал таблицу умноженья,
Единой книжки не прочел!
— Да, к чтенью не имел влеченья,
Тогда мне было не до чтенья,
Учился я на медный грош,
Не знал совсем обеспеченья,
Жил без пирожных, без печенья,
Бывало, хлеб один жуешь!
— И мы, Емеля-пустомеля,
Не больше твоего имели,
Кутить не ездили в Москву!
— Тогда подайте мне краюшку,
Да молочка налейте кружку,
Да кружку хлебного кваску!
Вот так и жил Емеля праздно,
Кто знает, может быть, напрасно,
Хлеб клянчил, квас и самосад.
Зимой, в году двадцать девятом,
В своем домишке небогатом
Емеля помер, говорят.