Хмурые морщинки на лбу Колберта разгладились и потеряли свою суровость, да и сам он, похоже, расслабился.

- Я купил это отребье не для того, чтобы он занимался лошадьми, Келли. Поищи себе другого.

- Это была всего лишь задумка, дядя, – примирительно проворковала Келли.

- В другой раз, миледи, – успел сказать Мигель, сопроводив свои слова легким поклоном.

Глава 10

Три дня братья работали на сахарном заводе, на прессовке уже срезанного и убранного с плантаций сахарного тростника. Они быстро убедились, что здешняя работа была не менее, если не более, изнурительной, чем работа в полях. Снопы тростника привозили сюда на телегах, аккуратными рядками укладывали под вальцовый пресс, и жернова начинали дробить стебли, выдавливая из них сок. Оставшиеся после этого отходы не пропадали даром, они использовались для поддержания огня в перегоночных котлах.

Поместье “Подающая надежды” было весьма процветающим. Для нормального ведения хозяйства необходимо было производить двести бочонков сахара, но в действительности удавалось получить гораздо больше. Судя по тому, что слышали братья, чтобы добиться подобного результата требовался рабочий скот в количестве двухсот пятидесяти негров, восьмидесяти волов и шестидесяти мулов.

- Интересно, к какому виду скота относимся мы? – зло и с горечью иронизировал Мигель. В ответ на это Диего молчал.

Братья уже пережили этап, именуемый плантаторами “садом”, а проще говоря, работу в полях. Теперь Колберт велел им работать на дробилке. Было ясно, что он хотел испытать братьев. Рабы, направленные на сахарный завод к котлам и дробилкам, не занимались уборкой урожая, но их труд был очень тяжелым, выматывающим все силы, и крайне опасным. Немало работников по неосторожности или от усталости было раздавлено огромными вальцами пресса, дробившего тростник, но из-за подобной малости работа не прекращалась. Останки несчастного убирались с ленты конвейера; чтобы смыть кровь, на нее выливалось несколько ведер воды, и нескончаемо-монотонная работа возобновлялась.

Мигель положил один из снопов между вальцов дробилки и собирался взять еще один, но его остановил голос надсмотрщика:

- Ступай, принеси хворост, и подбрось его в огонь, чтобы горело пожарче.

Измученный непосильной работой и жаром, исходящим от котлов, Мигель ничего не ответил, а молча положил охапку тростника и, опустив плечи, устало зашагал к выходу. Он знал, что этот приказ был для него отнюдь не подарком. Вязанки хвороста были слишком увесисты для его разбитого тела, но он возблагодарил предоставившуюся ему возможность хоть ненадолго покинуть этот богом прóклятый ад и хоть немного освежиться, вдохнув легкий, прохладный воздух.

Истерзанные мышцы нестерпимо болели. Мигель побрел в заднюю часть заводского помещения, куда складывался хворост. Его, как и траву на корм скоту, собирали сами рабы либо на рассвете, перед тем как приступить к повседневной работе, либо же после нее уже ночью. Вернувшись заполночь с дополнительной повинности, люди в изнеможении валились на свои соломенные тюфяки.

Однако, несмотря на все мытарства, некоторые из рабов умудрялись возделывать крошечный участочек земли, выделенный хозяином. Этот маленький огородик давал им свежие овощи, и это был единственный способ немного обогатить их скудное питание пусть даже ценой собственного отдыха.

Никто из невольников не оказывал сопротивления вооруженным, не знающим жалости, надсмотрщикам, но Колберт, казалось, помешался. Он жил в вечной одержимости идеей возможного бунта, поэтому все рабы находились под неусыпным контролем, и их постоянно подвергали наказанию. Старик лично правил поместьем с помощью своего сына, вместо того, чтобы нанять управляющего. Они сами следили за порядком и дисциплиной на полях, за покорностью и смиренностью рабов, а раз в неделю их громилы-телохранители осматривали невольничьи хижины в поисках возможного оружия. Колбертов называли надзирателями; вооруженные до зубов, верхом на лошадях они с завидной регулярностью объезжали поля, и у Мигеля начало закрадываться сомнение в возможности побега.

Мигель вышел наружу, чтобы немного освежиться и умыться. Он повернул за угол... и увидел ее. Мигель остановился и застыл на месте, глядя на девушку. Ему казалось, что если он начнет дышать, то милое видение рассеется. Сегодня утром в белом муслиновом платье и такого же цвета шляпке она была особенно красива.

Келли что-то почувствовала и обернулась. В ее сапфировых глазах внезапно мелькнуло опасение, и девушка нахмурилась. Она беспокойно дернулась, шагнула к Мигелю и снова отступила, будто передумав. Келли огляделась по сторонам, словно ища кого-то, но они были одни. Девушка боролась с собой, торопливо выбирая между желанием уйти и необходимостью остаться. Верх одержало превосходство занимаемого ею положения, так что Келли расправила плечи, вздернула подбородок и сделала Мигелю знак подойти. Мигель не двинулся с места и продолжал смотреть на нее.

Изрядно разозлившись, Келли решительно направилась к нему. Де Торрес ждал ее с кажущимся безразличием, хотя сердце его билось все чаще и сильнее по мере того, как девушка приближалась.

- Вы глухой? – спросила она.

- Ничуть.

- Я звала Вас.

- Знаю, но я помню, что дядя сказал Вам поискать другого... объездчика кобылок.

Келли сдержалась, проглотив непристойный намек.

- Отлично! У меня нет времени спорить с Вами. Помогите мне принести воду к хижинам. – Девушка пошла обратно, ожидая, что Мигель пойдет за ней, но обернулась, услышав за спиной:

- Я не могу.

- Что Вы сказали? – удивленно переспросила она.

- Если я сию секунду не вернусь с охапкой хвороста, миледи, меня отхлещут плетьми, так что даже ради Вас я не осмелюсь нарушить этот приказ.

Келли обдумала ответ Мигеля. Она знала, что далеко не всегда в обычаях надсмотрщиков было строго следовать распоряжениям ее дяди, зачастую они позволяли себе разные вольности. Пройдя мимо Мигеля, Келли направилась прямо в давильню, и широкие юбки колыхались в такт ее шагам. Мигель пожал плечами, подошел к куче хвороста, сгреб охапку и вернулся туда, откуда пришел. На секунду он забыл о своих горестях и бедах и улыбнулся: ему нравился воинственный вызов этих девичьих глаз, и в душе Мигель был рад, что именно он одной единственной фразой пробудил эти чувства.

Войдя в давильню, Келли на секунду задохнулась от жара, но тут же с еще большей решимостью направилась прямо к надсмотрщику. Мигель, вошедший следом, заметил, что они разговаривают между собой, вернее, о чем-то тихо спорят. Потом он увидел, что надсмотрщик, нехотя, дал свое согласие и презрительно глянул на него. Девушка ушла.

- Иди вместе с сеньоритой, – буркнул ему негодяй.

Мигель с опаской бросил ношу и вышел из давильни. Келли поджидала его, скрестив руки на своей прелестной груди, едва видневшейся в вырезе платья, и выглядела очень недовольной.

- Поживее, – поторопила она Мигеля. – Теперь с Вас не сдерут кожу. Идите за мной.

- В Вашу постель?

Келли выпрямилась во весь рост, словно ей залепили пощечину. Она подошла к Мигелю и пристально посмотрела ему в глаза, а потом подняла руку и ударила его по лицу. Мигель только моргнул, но в его спокойном голосе послышались угрожающие нотки.

- Больше не делайте так, сеньорита.

- Вы хам, но на этот раз я забуду Вашу грубость. Мне нужна вода.

- Ну так принесите ее сами! – взбунтовался Мигель, поворачиваясь к ней спиной.

- Черт возьми! – воскликнула Келли. – Там женщина вот-вот родит, и мне позарез нужна эта треклятая вода!

Келли не требовала, она просила, и Мигель снова повернулся к ней. Находясь рядом с ней, он испытывал глухую пустоту, которая была ужаснее ударов.

- Тогда Вам следовало бы поискать какую-нибудь женщину.

- Вы считаете, что я просила бы у Вас помощи, если бы могла обойтись без нее? Все женщины в полях. Нужно торопиться, – сказала Келли и добавила единственное слово, которое могло смягчить Мигеля. – Пожалуйста.