Проверка состояния боеготовности авиационных частей и соединений округа, постоянный контроль за техникой пилотирования, разбор разного рода неприятностей, случившихся на земле или в воздухе, и вместе с тем настойчивое внедрение полетов в сложных метеорологических условиях — всем этим были до отказа заполнены мои рабочие дни, а нередко и ночи.

По существующему положению принимать у летчика зачет на первый класс может только командир, имеющий такую же классность. В ту пору в ВВС Дальнего Востока только я среди истребителей имел первоклассную квалификацию. А офицеров, подготовленных к сдаче зачетов на первый класс, становилось все больше. Люди стремились летать в любую погоду, днем и ночью. Поэтому мне частенько приходилось работать, как говорится, на втором дыхании.

Второе дыхание… Такое определение пришло на ум теперь. А тогда я не думал об этом, летал и летал, норой не покидая кабину самолета даже во время его дозаправки горючим, воздухом и кислородом. Помню, однажды сорок минут непрерывно выполнял различные фигуры высшего пилотажа на высоте 6000 метров. Сел, дозаправил машину и снова повторил тот же комплекс. Выдерживать пяти-шестикратные перегрузки позволяли летная натренированность и физическая закалка, приобретенные за годы работы испытателем.

В середине 1953 года, в связи с сокращением моей должности, мне предложили стать начальником школы истребителей. Я отказался. К креслу и письменному столу всегда почему-то испытывал неприязнь. Согласился на перевод в Приволжский военный округ.

И вот вместо богатыря Амура передо мной матушка-Волга. Должность тоже пришлась по душе.

Наступила осень. По личному плану я выехал проверять работу новой, еще не закончившей формирования вертолетной школы. Там шла обычная учеба. Мне, одному из первых в Советском Союзе освоившему вертолетное дело на двухмоторном вертолете И. Л. Братухина, все было очень интересно: и организация полетов, и новые мощные «стрекозы» Михаила Леонтьевича Миля. Из инспекторов округа на винтокрылых машинах никто не летал. Логично, что мне, имеющему некоторый опыт в этом отношении, следовало первому освоить Ми-4, чтобы в дальнейшем самому проверять технику пилотирования руководящего состава.

Вертолет Братухина я практически в одиночку осваивал. У него имелось одно управление. На Ми-4 было их два, равноценных. Поэтому я решил взять лучшего инструктора школы и под его руководством пройти вывозную программу.

Для моих тренировок начальник школы выделил одного командира полка. Мы сразу же приступили к полетам. Намеченную программу прошли в течение двух дней. Инструктор почти не вмешивался в мои действия, поскольку я уже имел некоторый опыт, основательно проштудировал теорию и изучил каждую строчку руководства по летной эксплуатации Ми-4.

Предстояло совершить последние три посадки по-самолетному. На вертолете Ми-4 такой вид приземления является как бы аварийным, применяемым в случае отказа мотора.

Первую посадку я совершил вполне удовлетворительно. Вторую, из-за ошибки в расчете, с небольшим «недомазом». Но аэродром был огромный, ровный, и мы с инструктором не обратили на это особого внимания. Я решил не подтягивать — «недомаз» не превышал и ста метров.

Управление рычагом шаг-газа опущено в нижнее положение. Приземляю машину почти идеально.

Пробежав метров пятьдесят, вертолет вдруг плавно отделился от земли и оказался на высоте около десяти метров. Опускаю левую руку за шаг-газом. Пользоваться им не пришлось. Вертолет перестал подчиняться рулям и начал медленное горизонтальное штопорение в сторону, противоположную вращению лопастей. Одновременно аппарат постепенно наклонялся влево. Убрать мотор нельзя — произойдет резкое падение, возможна катастрофа.

Несколько томительных секунд, и лопасти полоснули по земле, запахло гарью. Привязные ремни оборвались. Командир полка навалился на меня, выбил себе зубы и сломал ногу. У меня вся голова в крови. Падение произошло в десяти метрах от посадочного знака. Нам мгновенно оказали помощь, погасили начинавшийся пожар.

…В госпитале хирург заштопал рваные раны и сделал рентгеноснимки позвоночника. Утром явился розовощекий подполковник медицинской службы — начальник хирургического отделения. Поздравил меня со счастливым исходом аварии и добавил:

— Скоро поправитесь. Нужно только регулярно заниматься лечебной физкультурой.

Я ознакомился с комплексом гимнастики и сразу приступил к занятиям. Упражнения причиняли резкую боль. Посоветовался с подполковником. Он говорит:

— Побольше ходите но госпитальному парку.

Начал ходить, постепенно увеличивая продолжительность прогулок. К концу месяца уже стал вышагивать по 25 километров в день. Окреп я сравнительно быстро. Но боли в пояснице продолжали беспокоить.

— Ну что же, — выслушав жалобу, сказал подполковник. — Сделаем еще снимок позвоночника.

На следующий день, после повторного снимка, дежурная сестра убрала с моей кровати матрац. Вместо него положили деревянный щит. Значит, позвоночник все-таки поврежден. Попросил устроить мне встречу с главным хирургом округа. Замену матраца щитом он назвал запоздалой паникой.

— Продолжайте свои двадцатикилометровые прогулки и вскоре будете совершенно здоровы, — резюмировал нашу беседу главный хирург округа.

Почему же все-таки произошла эта нелепая авария? Из акта расследования известно — она случилась вследствие разрушения хвостового стабилизирующего винта.

Обещание главного хирурга вполне оправдывалось. Но медицинская комиссия на этот раз наотрез отказалась допустить меня к летной работе. Летом 1954 года меня уволили в запас.

Переехал с семьей в Москву. Утрясаю всякие житейские необходимости и с завистью смотрю в небо…

Нет, рано на покой, «на завалинку в валенках». Звоню генеральному конструктору А. С. Яковлеву. Через двое суток уже стал работать у него начальником летной испытательной станции. Вскоре меня назначили исполнять и обязанности заместителя главного конструктора.

А через два года я все-таки решил расстаться с работой. Но распрощаться с авиацией, которой отдал тридцать один год жизни, так и не смог. Конечно, самолетный штурвал теперь уже не для меня. Его держат куда более крепкие молодые руки. Такова жизнь — одно поколение сменяется другим…

Но значит ли это, что мы, отлетавшие свое, можем полностью уйти на покой? Нет, и еще раз нет! У нас еще есть дела и на земле — ветераны советской авиации все свои силы и знания, весь свой опыт отдают молодежи, помогают ей растить могучие и стремительные крылья, учат беззаветно любить Родину, прекрасное советское небо.

Часто я встречаюсь с молодежью на заводах, в школах. Выступаю в печати, по телевидению в Москве и других городах. И всегда, везде зову молодых людей в безбрежье пятого океана, рассказываю о славной истории советской авиации, ее героях и боевых традициях. Получаю от юношей сотни писем. Многие сообщают, что решили посвятить себя воинскому труду, служению Родине в рядах ее крылатых защитников.

В этом — мое большое счастье, весь смысл оставшихся лет.

Познавшие небо — верны ему до конца.