— Какая разница, где и как убивать врага, — заметил Хагу сдержанно. — Однако кто тебе набрехал обо всем этом?

— Старик, что живет на берегу Уссури, — пытливо глядя на него, сказал Юсэк. — Он вас хорошо знает. Не думаю, что старец хотел посеять вражду между нами, сообщив об этом.

При упоминании о старике Хагу передернуло от злобы. Наполнив стакан вином, он не спеша осушил его и придал лицу трагическое выражение.

— Да, да, что-то припоминается. Кажется, было что-то подобное. Но, клянусь, этот парень первым в нас стрельнул. Можешь спросить моих людей. Я приказал ему причалить к берегу, а он ответил огнем. Тогда и я, конечно, не удержался. В тебя стреляют, а ты что — любоваться будешь? Ну хватит о нем, поговорим лучше о своих бедах. Не ровен час — и нас самих-то могут прикончить.

Юсэку очень хотелось, чтобы это случилось — и как можно скорее. Его не пугала собственная смерть, пугало убийство, которое он должен совершить как акт возмездия. Он не был готов к убийству и думал о нем с ужасом. Легко ли это сделать, лишить жизни человека, если твое сердце каждый раз немеет при виде страданий? Но ведь Хагу, по его же словам, делал это очень легко. Стало быть, в его груди бьется не человеческое сердце. И ему, Юсэку, предстоит убить не человека, а зверя — хищного и коварного…

— У тебя слишком чувствительная душа, и это меня беспокоит, — сказал Хагу, глядя в застывшее лицо Юсэка. — Боюсь — не погубило бы оно тебя. Жизнь, мой друг, жестокая штука. Она не щадит слабых. Я тоже когда-то глядел на мир наивными глазами и не знал, что кроме красоты есть еще нечто другое. И красивые маки источают яд. Понял, но поздно. Вот почему я теперь гляжу на людей, щурясь.

— Зачем вы мне все это говорите? Вам нужно, чтобы и я ожесточился?

— Я хочу предостеречь тебя, мой братишка.

— От чего? …Да, я должен был вас застрелить. И не смог! Не смог! Благодарите небо, что я такой…

Хагу чувствовал свою власть над ним и верил, что рано или поздно этот парень будет стрелять. И стрелять в его, Хагу, противников.

Придвинувшись, Хагу погладил его по голове:

— Не перед небом, перед твоей омони я склоняю голову. Это она одарила тебя честным и чувствительным сердцем. Это ей я, в первую очередь, обязан своим спасением. И потому я должен оберегать и любить ее сына. — Он вздохнул и закончил: — Вот почему трачу так много времени и слов, чтобы внушить тебе простые истины этого мира. Да и сам ты видишь, отчего я стал несчастным. Уж слишком доверился своему сердцу.

— Стало быть, по натуре вы добрый человек? — спросил Юсэк.

— Конечно! Злой не подобрал бы вас с Эсуги тогда, не спас. К плохому человеку люди не тянутся. А ко мне идут. Ты сам видел, с какой сердечностью принял меня мой хуторянин, Чунсеб, — отец этого сосунка.

— Если вы в самом деле добрый — отпустите Чангера.

И без того смуглое лицо Хагу стало черным. Сквозь узкие веки глядели уже совсем другие глаза.

— Ты хочешь, чтобы я его отпустил? — переспросил Хагу спокойно.

— Да… — Юсэк замер в ожидании.

— Ты можешь помочь Чангеру избежать его участи, — сказал Хагу.

— Что я должен сделать? — насторожился Юсэк.

— Об этом позже, — сказал Хагу. — А сейчас могу тебе позволить навестить его. Хочешь?

Юсэку очень хотелось повидать Чангера. Однако что-то его удерживало, пугало.

— Ну, что приуныл? Пойди, послушай, что он тебе скажет. Может, ты не станешь после этого свидания страдать за него? — сказал Хагу, поднимаясь из-за стола.

Выйдя из избы, они подошли к широкой двери сарая. Не спеша, вынув из кармана безрукавки связку ключей, Хагу отомкнул замок и сказал, подставив Юсэку раскрытую ладонь:

— Положи сюда свой пистолет. Ты получишь его после свидания.

Юсэк и сам не понял, почему протянул пистолет Хагу. Но ему показалось, что он лишился друга, на которого мог положиться. Хагу толкнул его в спину:

— Ну, чего заробел? Проходи, полюбуйся на своего друга.

Сдерживая волнение, Юсэк шагнул в сарай. Увидев неподвижно лежащего на сене Чангера, он с ужасом стал всматриваться в его изуродованное лицо. Сейчас, как никогда, как ни перед кем он терзался угрызением совести. Испытывая к себе ненависть, он хотел уйти, но тот, открыв вдруг глаза, спросил:

— Кто ты?!

Юсэк почему-то вздрогнул, испугался и, еще не придя в себя, сказал растерянно:

— Это я…

— Ах, вот ты где! — воскликнул Чангер, приподнимаясь на локти и глядя на него с отвращением. — А в отряде думают, что ты совершил ошибку по доброте своей. Да и я, осел, верил. Искать тебя кинулся. Мало меня били. Ты тоже пришел за этим? Бей, гад!

— Не говори так… — Юсэк не мог сказать, что пришел отомстить Хагу: в дверях стоял он сам.

— Уйди с глаз моих, — прошептал Чангер, трясясь от ненависти.

Юсэк пошел к выходу.

Заскрипела усохшая дверь, будто не желала затворяться. Щелкнул замок. Хагу уже было собрался вернуть Юсэку пистолет, даже полез за ним в карман и вынул его, но, заметив, с какой ненавистью юноша смотрит на него, раздумал и быстро направился к избе. Юсэк не знал, как поступил бы он сейчас, окажись в его руке оружие.

Юсэк злобно глядел на шторы, висевшие в проеме двери. Там, за этими шторами, спал Хагу. В карманах его брюк должны храниться ключи от сарая и пистолет… Осторожно ступая по скрипучим половицам, Юсэк подошел к двери, остановился, прислушиваясь к тихому и равномерному храпу, доносящемуся из-за штор. Лампа, казалось, излучала слишком много света, он вернулся, притушил ее. «А если Хагу проснется в тот момент, когда я полезу в карманы за ключами?.. Что я отвечу?..» — думал Юсэк, немея от страха. Он слышал лишь голос, исходящий откуда-то изнутри: «Спаси! Спаси! Спаси!» Нет, это был не голос, это билось сердце… Медленно приоткрыв шторку, в полутьме, Юсэк увидел Хагу, лежавшего лицом к стене. Юсэк прошел в комнату. Одежда была сложена на табурете, стоящем рядом с кроватью у изголовья. Скрипнула половица — Юсэк вздрогнул, будто кто-то толкнул его в спину. Еще шаг, еще. Непослушными руками он поднял с табурета брюки, полез в карман — карман был пуст, полез в другой — тоже. Нужно найти ватник. Ватник перекинут через спинку кровати у ног. Следует сделать еще несколько шагов. Первый сделан! Сделан и второй, третий. Обшарил карманы — ключей нет. Наверное, они под подушкой? Вернулся к изголовью. Медлить нельзя: в любую минуту Хагу может проснуться. Был бы пистолет… Теперь Юсэка не знобило, ему было душно. «Чего я боюсь? Смерти? — спрашивал он себя, отчаиваясь все больше и больше. — А если накинуться на него и силой взять ключи и пистолет? Ведь борьба будет равная, честная, один на один. А вдруг да и окажусь победителем?..»

Хагу заворочался, повернулся лицом к Юсэку и вдруг открыл глаза. Не узнав Юсэка, выдернул из-под подушки пистолет.

— Кто здесь? — крикнул он, вскакивая.

Юсэк не испугался, наоборот, распрямился, словно готовился принять удар.

— Я не боюсь вас! Ненавижу!.

Увидев Юсэка, Хагу успокоился, отбросил пистолет, подошел к Юсэку, вывел его в переднюю, где тлела лампа. Приподняв фитиль, он внимательно поглядел на Юсэка.

— Ты что задумал? — спросил Хагу, подняв его голову за подбородок. — Скажи, зачем ты вошел ко мне?

— Мне плохо, — Юсэк с трудом добрался до лежака.

— Отчего плохо-то? — наседал Хагу. Он подскочил к нему, готовый ударить. — Отчего? Говори же? Ну?!

— Оттого что я… трус, — пробормотал Юсэк.

Неожиданно успокоившись, Хагу присел к нему, потрогал лоб.

— Вот видишь, — воскликнул он, — до чего довела тебя твоя доброта! Ты даже заболел! Не можешь уснуть и шарахаешься по избе. А из-за кого? Из-за этой дряни, труп которого побрезгают клевать даже стервятники!

— Замолчите! — осмелев, выпалил Юсэк. — А вы? Вы хуже стервятника. Пьете кровь живого человека. Я говорю правду. Поступайте со мной как хотите. Можете бросить меня туда же, в сарай!..

— Что ты болтаешь? — Хагу с трудом сдерживал гнев. — Ты здорово обидел меня, но, как видишь, я не сержусь. Подумай: почему? Ты дорог мне, это я говорю честно. А обидел ты меня напрасно. Я ведь сказал, что отпущу Чангера.