— Ладно, можешь говорить, я готов тебя выслушать.
Тогда он робко взглянул на меня и сказал:
— Я очень благодарен вам, уважаемый Мен, за ваше сочувствие и заботу. Как было бы хорошо, если бы вы разрешили мне прорыть ход к вашему великолепному гнезду, чтобы в случае угрозы я мог там укрыться и спокойно переждать опасность.
Я обнажил зубы и презрительно свистнул.
— Ах, вот как! Всего лишь прорыть ход к моему дому. Не правда ли, послушать тебя, так это ничего не стоит сделать? Слышишь ты, зловонный, как сова, на это я не пойду! Не смей даже заикаться об этом. Сам вырыл такую мелкую нору, ну и подыхай в ней!
Вслед за этим я выпрыгнул наружу, нимало не думая о Чуи, и стал петь и веселиться, как всегда.
Однажды в предвечернюю пору я стоял у входа в мой дом. В последние дни прошли сильные дожди, и ближние водоемы, слившись с большими лужами, образовали целое море. Великое множество журавлей, бакланов, коричневых чирков и других птиц, слетевшихся отовсюду, носилось над водой в поисках поживы. Они шумно бранились и дрались между собой, выдирая друг у друга добычу. Здесь было много молодых журавлей, изголодавшихся и тощих. По-видимому, им приходилось очень туго, потому что они ссорились из-за каждой маленькой рыбешки. Прислонившись к стеблю травы, я размышлял об их жалкой участи. Вдруг я заметил большую Бакланиху, которая вынырнула из-под воды в нескольких шагах от меня: она вышла на берег и стала отряхиваться и хлопать крыльями.
— Эй ты, не хочешь ли немного развлечься вместе со мной?
— А как вы хотите развлекаться?
— Мы только подразним кое-кого, и все… А то мне что-то скучно сегодня.
— Кого же вы хотите дразнить?
— Вон ту большую Бакланиху.
Чуи высунулся из норки и, посмотрев на Бакланиху, спросил:
— Эту почтенную Бакланиху, которая стоит неподалеку от нас?
— Ага!
— О, что вы, уважаемый Мен! Я преклоняюсь… Я припадаю перед вами к земле всеми шестью лапками… Но я очень боюсь ее! Да и вам, по-моему, следовало бы ее опасаться.
Я выпучил глаза:
— Бояться, кого? Или ты не знаешь, негодник, что я, кузнечик Мен, никого на свете не боюсь!
— Ну что ж, уважаемый Мен, пусть будет по-вашему, но только увольте меня от этого. Прошу вас, развлекайтесь, пожалуйста, сами.
Тогда я стал ругать Чуи:
— Эх ты, жалкий трус! — кричал я ему. — И ты еще смеешь глядеть на меня своими противными глазищами!
В то же время я внимательно наблюдал за Бакланихой, и когда она, отвернувшись, стала смотреть в другую сторону, я запел во все горло:
Бакланиха, услыхав мою песню, задрожала от злости. Выпучив глаза и растопырив крылья, она направилась в мою сторону, приговаривая: «Кто это так отзывается обо мне? Хотела бы я знать, какой это негодяй смеет так отзываться обо мне?»
Я тут же юркнул в траву и быстро спрятался на самое дно своего гнезда. Про себя я приговаривал: «Хоть голову себе расшиби, а сюда тебе не пролезть!» Бакланиха же, не заметив меня, изумленно озиралась по сторонам и вдруг увидела Чуи, который пытался втиснуться в свою маленькую норку. Она сразу же закричала:
— Эй, Чуи! Ты что это там говоришь про меня?!
— Что вы, я не сказал про вас ни слова.
— Ах, ты еще отпираешься? Вот тебе! Вот тебе! — И после каждого «вот тебе!» Бакланиха ударяла Чуи клювом. Она стукнула его только два раза, но Чуи уже был близок к смерти и, лежа без движения, стал громко звать папу и маму. Тогда Бакланиха, сочтя себя отомщенной, полетела на озеро ловить рыбу, а я вылез из норы. При виде меня Чуи заплакал навзрыд:
— О, горе мне! О небо, о земля! Вы, Мен, погубили меня!
— Как? Почему? — спросил я.
— Разве можно было предугадать, что так случится? Я очень виноват перед вами. Если вы умрете, то я буду в этом виновен; но теперь я понимаю, как мне следует вести себя в будущем.
Чуи уже совсем ослабел, он только прерывисто дышал и вдруг совершенно неожиданно для меня сказал:
— Мне, видно, суждено умереть… Силы уже покидают меня… Нечего особенно сожалеть обо мне. Но, прежде чем закрыть глаза, я хочу объяснить вам, что к жизни нельзя относиться так легкомысленно… Думать всегда полагается перед тем, как делать что-нибудь…
Я наклонил голову и взволнованно произнес:
— Да, это будет для меня незабываемым уроком…
Тут Чуи испустил дух. Мне было очень жаль его. Скорбя о нем, я еще больше сознавал свою вину. Не вздумай я дразнить Бакланиху, Чуи остался бы жив. А не спрячься я так быстро в свою нору, мне самому пришел бы конец. Да, ради пустой забавы я совершил ужасную глупость! Чем больше я думал об этом, тем больше раскаивался…
Я похоронил бедного Чуи посреди лужайки, поросшей густой и бархатистой травой. Потом я воздвиг высокий надгробный холм, чтобы муравьи не могли осквернить его могилу. Долго еще стоял я перед этой свежей могилой, и слезы застилали мне глаза. Душа моя была полна скорби и печали.
ГЛАВА II
Начинаются чудесные приключения. — Я становлюсь игрушкой у мальчишек. — Жук Сиен Таук дает мне еще один урок
ОБДУМАВ свою прошлую жизнь, я нашел в ней много позорного и недостойного и решил непременно исправиться и стать отныне примерным кузнечиком. Я зажил размеренной и спокойной жизнью. Безмятежные дни тянулись друг за другом на протяжении нескольких лет. Это были настолько тихие и однообразные годы, что я даже плохо их помню. Но вот однажды произошел случай, с которого и начались все мои чудесные приключения.
Это было в начале лета, два года спустя после смерти несчастного Чуи. Как-то раз я закусывал свежими травинками неподалеку от моего дома. Вдруг на лугу показались двое мальчишек. Они шли прямо в мою сторону, неся в руках палку, лопатку и ведерко с водой.
При виде людей я сразу же нырнул в траву и быстро спрятался в нору. Неожиданно я услышал топот ног прямо над головой, потом чей-то голос:
— Ага, вот здесь, Лам!
— Что там?
— Сто́ящее место!
— Да-да, в самом деле. Ну и здорово же! Посмотри-ка, сколько здесь взрытой земли, а вокруг полно следов. Ну-ка, Хьеп, дай мне нож, я расширю отверстие, а ты заходи с той стороны и лей в нору воду. Скорей, скорей!
Потом я услышал стук ножа, вскапывающего почву, и на голову мне посыпалась земля. Почуяв большую опасность, я торопливо устремился в верхнее помещение моего жилища. Не успел я простоять там и нескольких минут, как внутрь гнезда полилась вода. Но уровень ее, едва достигнув моих ног, стал понижаться благодаря тому, что раньше я предусмотрительно вырыл очень глубокое помещение и прорыл несколько боковых ходов в разные стороны. Поэтому, хотя вода и лилась внутрь, она не затопляла жилища, а растекалась по проходам.
Однако эти маленькие негодники упорно не уходили. Они были убеждены, что в норке непременно должен быть кузнечик. Особенно упрямым оказался один из них, по имени Лам. Несколько раз уже Хьеп лил воду в мою норку и, видя, что кузнечик все-таки не вылезает, предлагал пойти в другое место, но Лам настаивал: