Радость и горе вместе.
Симонов то улыбается, то бледнеет. А картины сменяют одна другую. Где-то рядом ухнул взрыв. На углу улиц Шаумяна и Ворошилова — виселица. Повешен юноша лет шестнадцати. Угол Красной и Ленина — снова виселица, тут казнена девушка.
А вот семья — семь детей и, видимо, их мать обступили пушку, целуют солдат. У женщины текут по щекам слезы.
Целая толпа людей окружила место, где расстреляны три девушки. Плач, рыдание.
Пахнет гарью.
Позднее весь мир узнает, что именно здесь, в Краснодаре, фашисты испытали самое адское свое изобретение — газовые автомобили. В них сажали людей под видом перевозки и душили специальным газом. Но об этом узнают потом. А сейчас город «украшен» виселицами. В здании гестапо горы трупов — мужчины, женщины, подростки. На дворе тюрьмы трупы советских военнопленных.
Пишем корреспонденцию «В Краснодаре» вдвоем с Симоновым. На этом настоял Костя.
— Сколько дней рядом и тут все облазили вместе, — говорит Симонов. — Выступим в газете на пару, будет правильно.
После обеда проводил Симонова на Южный фронт, а сам пошел передавать нашу корреспонденцию.
На следующий день меня пригласил к прямому проводу из Москвы главный редактор Д. И. Ортенберг. Вот что он мне передал:
«Вы сделали большую ошибку, поставив вместе с Симоновым свою подпись под корреспонденцией Краснодара тчк Вообще неприлично корреспонденту навязываться в соавторы такому видному писателю, как Симонов тчк Никто не поверит, что вы вместе писали тчк Не повторяйте таких ошибок впредь тчк».
Я попросил телеграфиста отстукать:
«Вместе с Симоновым были в войсках во время боев за Краснодар, вместе вошли в освобожденный город, вместе ездили, ходили, слушали, смотрели тчк Уверяю вас — вместе писали тчк Было бы ошибкой, если бы я поставил свою подпись рядом с Симоновым под очерком, рассказом, стихами тчк Корреспонденцию вместе писали по его настоянию тчк».
Д. И. Ортенберг подытожил разговор так:
«Считаю ваше объяснение неудовлетворительным тчк Под корреспонденцией будет оставлена одна подпись тчк Ортенберг тчк»
И корреспонденцию опубликовали за подписью одного Симонова.
В тот же день я получил от него телеграмму:
«Возмущен самоуправством редакции тчк Сообщил об этом Ортенбергу, просил извиниться перед тобой тчк Будь здоров, твой Костя».
От главного редактора пришла извинительная телеграмма.
Приезжая в Москву на короткую побывку, я два раза ночевал у Симонова на квартире в ажурном доме на Ленинградском шоссе (сейчас Ленинградский проспект).
По-моему, он никогда не был один. И никогда не отдыхал. Всегда был очень занят, всегда работал по 15–17 часов в сутки.
Запомнился второй приезд к нему. Бросив у него чемоданчик часов в 10 утра, я пошел в редакцию. Он в это время сидел вместе со стенографисткой Музой Николаевной Кузько, диктовал ей фронтовые дневники.
Вернулся на его квартиру в 22 часа. Костя по-прежнему ходил по своей комнате и диктовал. Мне сказал:
— Чай и ужин на кухне…
Я тоже посидел часа два над срочным материалом, потом сон и усталость свалили меня.
Проснулся в четыре утра. Слышу: Костя диктует.
В девять он уже на ногах. Чай, бутерброд с колбасой «второй фронт» — и снова за работу.
Не знаю, откуда у него брались силы.
Любимыми его словами были:
— Отдохнем после войны.
Я не подсчитывал, сколько было написано Симоновым во время войны. Но стоит вспомнить его военные стихи и поэмы, газетные и журнальные очерки, рассказы, корреспонденции, статьи, его корреспонденции для американской и английской печати, его выступления по радио, наконец, его пьесы, его кинофильмы — и вы поразитесь работоспособности этого изумительного человека.
И вот финал в поверженном Берлине. Да, Симонов здесь. Он не мог не быть в фашистской столице. После Сталинграда и Краснодара он побывал на Украине, видел бои на Курской дуге, писал об освобождении Бухареста, рассказал народу об ужасах Майданека, был в Болгарии, добрался до штаба югославской партизанской армии и взял интервью у ее главнокомандующего Иосипа Броз Тито, ходил по улицам чехословацких городов, встречался с союзниками на Эльбе.
Вечером 7 мая 1945 года корреспондентов центральных газет приглашают в Военный совет 1-го Белорусского фронта. Член Военного совета генерал-лейтенант К. Ф. Телегин и начальник политуправления генерал-лейтенант С. Ф. Галаджев говорят нам, что завтра в Берлине будет подписан Акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии. И одним из первых удостоверение на право участия в этой исторической церемонии выдается специальному корреспонденту «Красной звезды» Константину Михайловичу Симонову.
Генерал К. Ф. Телегин, вручая документ, долго всматривается в лицо выдающегося писателя. Они встретились впервые.
Весь день 8 мая проходит в праздничной суматохе. К. Симонов хочет видеть все, не пропустив ни одной детали. И как его не понять: сегодня каждый штрих, каждый шаг — история. Он встречает на аэродроме Темпельгоф руководителей союзных делегаций и иностранных корреспондентов. Многие из них считают за честь познакомиться с известным на весь мир советским писателем.
До ночи он ходит по залам и комнатам военно-инженерной школы в Карлсхорсте, отведенным хозяевами гостям. У него тут много знакомых. Командующий 8-й гвардейской армией генерал-полковник В. И. Чуйков, с которым знаком со Сталинграда, начальник штаба фронта генерал-полковник М. С. Малинин, с которым встречался под Москвой. Особенно рад он видеть генерал-лейтенанта И. И. Федюнинского, в полку которого Симонов закончил бои на далеком Халхин-Голе в Монголии. У них есть что вспомнить, есть о чем поговорить. И разговоры тянутся часами. Есть знакомые среди журналистов, фотографов, кинооператоров: Евгений Долматовский, Л. Славин, Б. Горбатов, В. Гроссман, Р. Кармен.
В первом часу ночи в небольшом актовом зале школы под флагами стран-победительниц — СССР, США, Великобритании и Франции — фашистская Германия признала свое поражение.
За центральным столом маршал Г. К. Жуков, заместитель министра иностранных дел СССР Л. Д. Вышинский, командующий американской авиацией дальнего действия К. Спаатс, главный маршал авиации Англии Артур В. Теддер, командующий французской армией Ж. Делатр де Тассиньи.
В зале много корреспондентов советской и иностранной прессы, еще больше советских генералов.
Неистовствуют фотографы и кинооператоры.
К. Симонов в дневнике пишет:
«Сидящие за центральным столом выглядят очень по-разному. Спаатс не выражает на своем лице ничего. Вышинский суетится. Жуков сияет. Сидящий рядом с ним Теддер с его приятной, но невыразительной внешностью, слегка улыбаясь, что-то говорит через переводчика Жукову… У Делатра де Тассиньи вид человека, приехавшего позже других, озабоченного этим и спешащего войти в курс дела…
Смотрю на Жукова, на его красивое, сильное, тяжелое лицо и вспоминаю встречи с ним во время боев с японцами на Халхин-Голе, когда он был еще комкором и командовал там, в Монголии, нашей армейской группой…
Жуков… сухо говорит:
— Введите германскую делегацию.
Двери распахиваются, и входят Кейтель, Фридебург и Штумпф, за ними несколько офицеров, видимо адъютанты…
Я слежу за Кейтелем. Он сидит, положив перед собой руки в перчатках… Сначала сидит неподвижно, глядя перед собой, потом чуть поворачивает голову и внимательно смотрит на Жукова. Снова смотрит в стол перед собой и снова на Жукова. И так несколько раз подряд. И хотя это слово, казалось бы, предельно не подходит к происходящему, но я все-таки вижу, что он смотрит на Жукова с любопытством. Именно на Жукова и именно с любопытством. Как будто он увидел человека, который его давно интересовал и сейчас сидит всего в десяти шагах от него…»
Подписывается исторический документ. Жуков стальным голосом говорит:
— Германская делегация может покинуть зал.