Жених же постоянно менял место службы, Родина нуждалась в нем по всем географическим направлениям. После Дальнего Востока он вдруг оказался в Сибири, потом в Бухаре, потом немножко послужил в Мурманске, а последнюю весточку с просьбой перевести деньги Жанна получила из Таганрога. Именно там Леня нашел какой-то необыкновенный мрамор, из которого собирался высечь бюст возлюбленной и водрузить его на козырек их дворцового подъезда. До этого свадьба и воссоединение влюбленных было совершенно невозможным, ибо генерал Поленко не довольствовался малым.
Поскольку по месту жительства к Жанне накопилось слишком много вопросов, она решила, что с милым рай и в недостроенных хоромах, и на последние средства сама отправилась в любимый южный город Антона Павловича Чехова. Результат поездки соперничал краткостью и силой с лучшими сюжетами великого писателя: там Жанна стала почетным делегатом съезда разгневанных южных невест лже–летчика. Другие отделения этого исключительно женского сообщества слали товаркам приветственные телеграммы и рапортовали об увеличении поголовья на рекордные пятьдесят процентов, и это не считая неучтенных невест-одиночек. К сожалению, свободных мест в их профсоюзном общежитии не было еще с позапрошлого года. Убитой горем и безденежьем Жанне пришлось идти с одной из новых подружек ночевать в каптёрку гостиницы "Интурист", где последняя работала специалистом. Слегка протрезвев от любовного наваждения под шум котлов и водочку, в те времена заменявшую журнал "Harpers Bazaar" и капучино модным девушкам, Валорская с ужасом осознала глубины своего падения. Поплакав над горой угля и как следует перемазавшись, несчастная страдалица, завернувшись в валявшуюся телогрейку против разбившего ее озноба, выползла на солнышко и подставила прекрасное заплаканное лицо задам гостиницы.
Тут из окна номера ее и приметил уже второй день скучавший в этом пыльном краю великий художник и преданный сын своей отчизны Никон Берин. Контраст между замызганным, грубым ватником и тонким классическим профилем девушки из народа поразил мужчину до самых глубин его тонкой натуры, а когда прямо на него взглянули невозможного цвета огромные ясные глаза, он спешно схватил свой паспорт и выбежал из номера.
Скатившись по гранитным пролетам, он прорвался через служебный вход на задворки гостиницы, развернул замершую в каком-то амоке незнакомку за плечи лицом к себе, и, убедившись в его абсолютной, неземной красоте, крепко поцеловал девицу в сахарные уста. Как порядочный человек, к вечеру оригинальный молодец был женат.
Следующий год Жанна провела как во сне: бесконечное, пылкое обожание супруга сгладило все острые углы ее характера. Цветы, подарки, поездки, курорты, вкусная еда, заграничные сувениры и сама глубоко капиталистическая заграница оздоровили ее слегка попортившийся организм и смогли напитать его всем необходимым для рождения крепкого и пухлого мальчугана. Никон был вне себя от счастья, но окончательно нырнул в работу, чтобы обеспечить своих дорогих всем, чего душа не пожелает.
Вот тут-то проходимец Поленко и появился в Жанниной жизни еще раз. Мельком, украдкой, но в момент спустив женщину с небес в самую пропасть. Как-то, прогуливаясь по Ботаническому саду с маленьким Назарчиком, госпожа Берина услышала из-за спины противное треньканье и свист. Обернувшись, она не поверила своим глазам: прямо по гравийной дорожке павлином вышагивал Леня с какой-то деревенской девкой под мышкой. Поравнявшись с молодой мамашей, мужчина неумело состроил козу ребенку в колясочке, потом долгим мутным взглядом смерил парализованную Жанну и, противно растягивая слова, сказал своей спутнице:
– Смотри, Клавк, пацан на меня похож. И чего только не бывает! – и, сплюнув под ноги, зашагал со своим колобком дальше. Жанна стояла ни жива, ни мертва, вспоминая всякие ненаучные теории о следе, который бывшие партнеры оставляют на дальнейшем потомстве честной женщины.
Но больше Леонид Серафимович не давал о себе знать. Пока каким-то непостижимым образом, словно размалеванный и страшный клоун из детской хлопушки, не выстрелил на школьном педсовете. К чему это все приведет, Жанна не знала.
А Назар вдруг ясно почувствовал, что Поленко вернется.
К ним вернется.
Глава 24
– Да-а-а, – протянул Рыжий, – а не так уж и болен ваш Тихон Гаврилович…Либо болен, но не он один. Что он там все время лопочет про мировой заговор масонов? Вот, пожалуйста, полюбуйтесь! – и молодой человек широко обвел Настину кухню, оттопыренным мизинцем тыкая в новые доказательства по делу. Притихшая чета Поповых боязливо виноватилась в сторонке, зато Нина Васильевна, ретивая, как охотничий сеттер с неутоленными инстинктами, тут же бросилась за пальцем опера.
– Какие такие муссоны, миленький? – старушка скривила алые губы, за которыми показались белоснежные клыки в кровавых мазках помады. Рыжий вздрогнул, но устоял – все-таки милиция. А Попова-старшая наступала на него пылко и с задором, будто и не было изматывающей дороги из отделения и тяжелого трудового дня. – Здесь отродясь ничего сложнее жареной картошки не делалось, – Нина Васильевна завелась ни на шутку и теперь отрывисто лаяла на опера,– скажите спасибо педагогическому техникуму, или какие там курсы заканчивают учителя русского? Другие-то его без учебы знают. Опосля того техникума руки к другому месту прирастают, да, Настасьюшка? Мы ж интелихенция, белошвейки–инженю. Так что ни муссонов, ни суфлеев не найдете, и не надейтесь даже.
Рыжий, наверное, вознес усмиряющую молитву какому-то милицейскому святому, потому что вдруг отвернулся в сторону и скороговоркой выпустил пару ласковых. После чего совершенно спокойно и сдержанно посмотрел на старушку и елейным голосом обратился к молодым:
– Ну да, и искать не буду. Они сами в глаза лезут, масонские прибамбасы. Птицы с одним глазом, жезлы, цифры подозрительные…Вы, кстати, до сих пор не удивлялись, почему все вертится вокруг вашего дома? Если по Тихону, то ось мирового зла здесь и проходит! Я, честно говоря, когда вашу маму впервые увидел, так сразу и понял.
Настя укоризненно посмотрела на милиционера, но тот неожиданно присел к чему-то на полу и укор просвистел над его головой, не задев. Чувствовалось, что бабуля Рыжего немного утомила. Во время досмотра квартиры опер уже несколько раз намекал на перебор Нины Васильевны в его жизни и даже выразил надежду скоро отъехать в санаторий на Клязьме для поправки здоровья, подходящего к финишу. Когда же пенсионерка отлучилась в ванную, простодушный Костик предложил спасти сразу все человечество: отдать санаторий под мамулю, персонал распустить, а ключи закинуть далеко в реку. Так, глядишь, пока она оттуда выбирается, в мире научатся восстанавливать нервные клетки. В молодом физике милиционер тут же признал родственную душу, большое будущее и смотрел на него как на друга.
А вот листок с желтым зябликом оперу не понравился сразу. Сначала он долго вертел бумажку в руках, смотрел на свет, скреб пернатое пальцем и в конце концов со вздохом передал ее подошедшему эксперту. В каракулях нестандартного трудовика было нечто такое, что напоминало далеко не сентиментальному милиционеру о скорби домов умалишенных и наводило тень на его открытый, честный лоб. Разобрать написанное в целом было можно: Тихон по обыкновению творил в мемуарном стиле, где центр мироздания заключался в нем лично, а все сущее вокруг вертелось и плясало благодаря и во славу его, великого. Попутно, конечно, строя козни выдающемуся гению-изобретателю и Благодетелю человечества. Поэтому слово "Я" составляло примерно половину текста, остальное же легко додумывалось.
В целом выходило, что трудовик что-то видел, разоблачал и ожидал последствий, причем случилось это буквально на днях: на животе птички нервными крючками был выведен номер страницы, 179. Среди вещдоков следствия имелся незабвенный "Аналдоз для ЛеСеПока", где аналогичный зяблик носил метку "178", а повествование обрывалось на педсовете. Значит, следующая страница могла пролить след на события, произошедшие в день убийства или даже непосредственно в его момент, с этого блаженного и не такое станется. А кроме того, в переплетении червячков Тихоновского письма эксперту вдруг увиделась фамилия Афонькина. Рыжий понял, что следствие вдруг выскочило на верный путь после бурелома кривых свидетельств мадам Поленко и школьных учителей.