Слуга ручался по крайней мере за последние тридцать пять лет, хотя в поместье и был введен особый порядок летоисчисления, приблизительно как в черной дыре: время шло вспять и каждый следующий год отминусовывал два предыдущих. Баронесса становилась все моложе и на последнем дне рождения выяснилось, что Назар Никонович уже ее старше. Дни и месяцы вихрем уносились в даль, а Жанна Станиславовна, словно заколдованная принцесса, не менялась ни на йоту: все так же сияли дивные аквамариновые глаза, такой же молодой и беспечной оставалась походка, и морщины избегали появляться на нежном лице, никогда не тронутом заботой. Всегда тонкая и безупречная, всегда свежая, неизменно прекрасная, словно экзотический цветок лотоса с вечных папирусов, сама казавшаяся вечной Жанна сегодня проснулась обычной женщиной уже даже не средних лет, а вполне себе пенсионеркой, не поспавшей ночью и поевшей накануне вредного.

Вчера, даже не попив обязательного ягодного чая с мятой, баронесса ушла на свою половину в десятом часу вечера. Безуспешно промаявшись на великолепных шелках постели до двух, Жанна отправилась слоняться по дому. Ей впервые открылась его интенсивная, обычно скрытая от хозяйским глаз богатая на события ночная жизнь. Третья смена слуг заканчивала свое дежурство по поместью и сдавала коллегам камины, натертые полы, необозримые витрины с фарфором, хрусталем, эмалью, монетами этрусков и чеканкой ассирийцев, альковы с бесценными гобеленами, парадные залы и кладовки, апельсиновую рассаду и персидские ковры, сплетни с гостевого домика и Монплезира на озере, где опять не без участия Назара нашлась некая русалка, уже излечившаяся от рыбного прошлого. Все вокруг вертелось, вытряхивалось, чистилось и полировалось, и так без конца Призрак хозяйки в молочной пене пеньюара легко скользил по анфиладам комнат и лестничным пролетам, пугая ночную прислугу, прежде никогда не встречавших саму Валорскую. Для них она была легендой, только лицом с одного из портретов в Геральдической комнате, где великий художник Никон Берин хранил все свои награды и даже ордена, а Жанна развешивала портреты предков, всех, как один, писанных с нее, ибо другой натуры не имелось. Поэтому и работники, и гости, и даже члены семьи иногда изрядно путались, выискивая, который из них принадлежит самой хозяйке, а какой ее двоюродному дедушке.

Баронесса шла и шла, натыкаясь на слуг, сражавшихся с пылью, временем и экологией в борьбе за чистоту в ее бескрайних хоромах. Зал за залом открывал золоченые, янтарные, инкрустированные двери навстречу своей хозяйке, все дальше уводя ее от центральных покоев, где мерно гудел никогда не спящий улей исправного хозяйства. На душе у совершенной супруги великого художника Никона Берина впервые было неспокойно. Настолько, что она даже вспомнила свою пламенную юность, в которой та, какая-то чужая Жанна получила диплом торгового техникума. Значит, если нынешний мир рухнет, баронесса всегда сможет устроиться кладовщицей или, там, кассиршей в продмаг, чтобы не умереть с голоду. А то, что мир находится под вопросом, у урожденной Валорской сомнений не вызывало.

На горизонте опять всплыл этот обманщик и лицемер, этот злой гений Жанниной молодости, якобы летчик-испытатель и даже в чем-то каскадер, а на поверку простой ловелас Ленька Поленко. Всплыл и болтался теперь, как кусок органических удобрений в прудике у свинофермы: без пользы, зато задиристо хлюпая зловонными пузырями. Еще каких-то тридцать лет назад госпожа Валорская совсем иначе представляла его дальнейшую судьбу. Интуиция и жажда мести рисовали картины одну отраднее другой. То в сводках криминальных новостей деревянный ведущий в форме рассказывает о роковой неудаче престарелого альфонса, чей увядший профессионализм разочаровал жертву настолько, что она сдала его с поличным. Предварительно раз сорок случайно задев ножницами и все насквозь. В коротком сюжете тут же показывают коварного обманщика. Конечно же, в склоненной голове и прочих слегка рваных фрагментах баронесса сразу же узнает Леонида Серафимовича. Телезрители тщательно запоминают его особые приметы. Дворовые мальчишки гогочут ему вслед, а благородные сэры плюют в сторону Поленко при встрече, вычисляя нечестивца в очередях и темных утробах кинотеатров. Женщины, естественно, обходят его стороной, будто прогрессивного паралитика. Ленька вынужден жаться по подворотням, подбирать окурки и просить милостыню.

То госпожа Берина, проезжая в открытом автомобиле спортивной модели, бросает взгляд на поля, где адски трудятся пожизненно приговоренные к исправительным работам. В одном из наиболее оборванных и чахлых людишек в полосатой робе она с удивлением ловит что-то знакомое, но давно позабытое. Несчастный поднимает глаза и падает на колени, не то от внезапного потрясения, не от того, что кандалы натерли. Он тянет изъеденные мозолями руки к прекрасной нимфе и шепчет ей вслед:

– Жанна, это я! Прости меня, о, прекраснейшая, и тогда даже презренная юдоль каторжника будет раем.

Но заключенному не удается присоединиться к Адаму и увидеть рай еще при жизни, потому как прекрасная баронесса только беспокойно крутит головой, не понимая, откуда доносится это утробное бульканье. Наконец, она ободряюще, но в то же время с назиданием, улыбается полосатому и дает ему шиллинг. Если верить Диккенсу, шиллинг для таких как он всегда был самой желанной наградой. Открытый автомобиль исчезает в пыли автострады, а Леонид в полнейшем недоумении остается наедине с бесполезной монетой и бичами совести. На следующей заправке госпожа Валорская узнает, что один арестант с плантаций покончил с собой, проглотив крупную монету. Все удивляются такому транжирству, и только задумчивая красавица с аквамариновыми глазами молча ковыряет зонтиком землю. Где-то там внизу, в черном Тартаре, готовят сейчас сковородку для ее обидчика и плохого человека Лени. Не очень горячую, потому как он раскаялся и искупил вину работой на благо, ну, на благо сельского хозяйства, допустим. Для селян все время придумывают всякие льготы.

В крайнем случае, Леонид Серафимович имел право умереть от геморроя или стать участником Дома-2. В общем, подошло бы что-то позорное и нелепое, такое же, как и все существование этого беспринципного, но весьма плоского авантюриста. То, каким фейерверком он ворвался в Жаннину реальность сейчас, ни в какие ворота не лезло! И этот хам посмел угрожать ее сыну, ее светочу естествознания, плоти от плоти великого Берина! Кто же помог ему занять место директора и не было ли в том злого умысла против ее аристократического счастья?

Четыре дня назад, когда Назар Никонович обрушил мир их дома неожиданным признанием, баронесса немедленно причислила себя к лику воинов-освободителей. Прочие регалии и так уже с трудом умещались в пространстве ее наполненных заботами дней: мать матерей, защитница обездоленных иногородних депутатов, утешительница серых кардиналов и укрывательница подпольщиков-миллионеров, теперь она должна была стать победоносицей в борьбе с пороком. То, что Леонид Серафимович был их ходячей энциклопедией и даже самоучителем, женщина знала из собственной бурной молодости. Сейчас Жанне вспомнились события того вечера:

– Шевелись, Назар! – женщина в развевающихся боевыми знаменами шелках летела по коридору. Запыхавшийся сынок уже отставал примерно на два корпуса, и недовольная маменька бросала через плечо короткие команды поторапливаться. Несъеденный ужин еще больше раззадорил возбужденную женщину: одна мысль о нетронутых трюфелях и марципане делала ее худой, а, значит, и злой. Зато вовремя приконченная бутылочка шампанского горячим гейзером бурлила в жилах, вырываясь наружу фонтаном не вполне соответствующих вдове Клико оскорблений в адрес не к ночи помянутого Поленки.

Наконец, она ворвалась в свой будуар и замерла у дверей в ожидании сына, сошедшего с дистанции где-то в районе седьмой южной библиотеки. Через долгих десять минут согнувшийся пополам от интенсивной рысцы Назар ввалился в маменькины покои и рухнул на козетку, которая тут же отозвалась придавленным померанцем. Жанна отмахнулась от скулящего шпица и подошла к туалетному столику, на котором теснились хрустальные бутылочки с драгоценными ароматами. Назар давно покушался на чудное собрание эссенций и редких цветочных масел, разумеется, только для нужд науки и техники употребления, но баронесса прежде никогда не допускала его лицезреть ее коллекцию воочию. Теперь же и без того потрясенный наследник, затаив дыхание, рассматривал вожделенные реактивы.