— Куда пошли авары?

— На скифский путь, достойный.

— И все сразу или одни вечером, другие на рассвете?

— Все сразу.

Ясно, значит, и все-таки на скифский путь.

— Послать вслед за аварами выведников, — приказал одному из стратегов. — Узнать, где каган со своими турмами и не спускать глаз. От этого многое зависит. Возможно, вся наша экспедиция.

За таким сборищем всадников, что в турмах кагана, которые шли из Анхиала, не трудно приглядеть. В жаркие годы за ними стояли тучи пыли, а широкая и битая конскими копытами скифская дорога напоминала изуродованную ниву. Нелегко, оказалось, угнаться ромейским легионам, где были и другие, не только конные. Авары удалялись и отдалялись от них. Когда заметили, что за ними идут выведники, засели в глуши на обочине пути и накинули на выведников арканы, а тех, уклонившихся от них, догнали и вырезали. На беду, прошел одной бурной ночью ливень, залил водой путь и скрыл аварские следы. Посланные Коментиолом новые выведники гнали коней скифским трактом день, гнали второй, третий и не обнаружили аваров. Похоже, было, что они воспользовались ливнем и свернули с пути, а куда — поди, узнай теперь.

Коментиол кричал на всех, кто подворачивался под руку, называл простофилями, а совета и утешения от того, как не было и не было. Чтобы не попасть в еще большую беду, должен был встать лагерем и разослать конных по окрестностям, спрашивать народ окольный, не видели недавно отряд татей, не знают ли, куда направились.

Истину люди говорят: ловит рыбак рыбу, а когда-нибудь и рыба его поймает. Кагана с его турмами выведники не встретили — вон слинял где-то, зато наткнулись на кастовых нарочитых, а нарочитые порадовали всех и, прежде всего, Коментиола доброй вестью: легионеры Каста выследили у горы Эмма, неподалеку от города Золдапы, три аварские турмы с полоном и награбленным по ромейским селениям добром и разгромили их до основания. Лишь немногие всадники сумели вырваться из умело наброшенной петли и понесли тревожную весть о безлетье, что постигла непобедимых аваров, в ближайшие, а то и не только в ближайшие турмы. Все остальные либо полегли убитыми, или подняли вверх руки и сами стали пленниками при обозе.

Коментиолу, как предводителю, и не пристало, бы, слишком показывать свою радость. Но кто удержит ее в себе, если прет, словно вода со дна. «Слава победителям!» — хотелось крикнуть, чтобы все слышали и знали: победитель, прежде всего он, потому, что мудро рассудил и заставил аваров забегать по Фракии, уподобляясь испуганным овцам в ненадежном загоне. Удачный умысел предводителя всегда много значил, здесь, в поединке с аварами, и подавно.

— Передайте Касту, — приказал не без пренебрежения, — я рад доблести воинов его легиона. А еще скажите: из-под Золдапы пусть идет, выискивая и громя варваров, до города Нейи — туда, где должен быть Мартин. Я тоже снимаюсь сию минуту и проследую туда. Если поможет бог, там, при Дунае, и сойдемся вместе.

Сказал одно, а сделал другое. Собрал, прежде всего, предводителей когорт и вознес в их глазах Каста. Было это необычное собрание — нечто похожее на маленький пир за победу, поэтому не обошлось без веселого застолья, а за столом — без похвальбы. Подносил братницу — и растекался мыслью по древу, выпивал имеющееся в ней — и снова думал вслух: если все будут такие старательные и будут идти определенными им, предводителем, следами, каган аварский непременно опростоволосится и вынужден будет уйти. Первое, что должны сделать, оставив лагерь, — разыскать кагана Баяна и его турмы. Это альфа и омега всех последующих действий их легионов, залог полной победы, если хотят знать.

Говорил и говорил, о чем думает. А пока думал и хвастался, размышляя, кагана разыскал другой предводитель ромейского легиона — самый молодой среди стратегов Мартин.

Ему менее, чем Касту, везло в пути. Когда и случались авары, то не больше сотни. А то небольшое утешение. Во-первых, безопасные из безопасных были, а во-вторых, перегруженные нахапанным. Брали их, словно кур на насесте. Поэтому и к крепости Нея прибыл без громкой славы. Уж засел у Неи и стал ходить по окрестностям, случалась и крупнее рыбка. А в один вечер прискакали на взмыленных жеребцах выведники — те, что были на дальних от Неи окрестностях, и забили тревогу: по пути, который ведет с полуденного востока к крепости Нея, движется сам Баян с четырьмя турмами. Встрепенулось сердце, встревожилась и мысль. То не шутки: самого кагана шлет судьба. Как же ему быть? Притаиться в крепости, дать аварам возможность подойти, а уж биться с ними или выйти и встать на пути кагана лагерем? Крепость так себе, надежда на ее стены невелика. Остается другое: выйти и встать лагерем, а крепость держать позади, как твердь, которой, в случае чего, можно заслонить себя.

Так задумал стратег, так собирался и поступить. А вышел и расположился — и должен отбросить и это, казалось, твердое уже намерение: подъехали гонцы — те, кого послал следить за передвижением аваров, и сказали: каган становится лагерем на ночлег.

— Настоящим лагерем или всего лишь на ночлег?

— Никаких приготовлений не наблюдается, похоже, только на ночлег.

Матерь божья! Что если это и есть он, третий и наилучший выбор: воспользоваться теменью ночи, мирным сном супостата своего и ударить на него неожиданно, сразу и отовсюду?

Мартин — молодой среди стратегов, а молодости свойственно это: гореть в огне желаний своих, тем более, когда те желания — слава, и не знает удержу. Не поверил гонцам, сам отправился на разведку и решился: подошел ночью к аварскому лагерю и напал на него, когда кагану и его турмам особенно сладко спалось.

Дерзновенность и оправдала себя. Авары не ожидали нападения, да еще такого стремительного и не стали защищаться. Кто мог, тот вырвался на неоседланных жеребцах, кто нет, тот убегал куда видел, чтобы дальше от лагеря, ставший полем боя, и дальше поля боя, что не сулило победы.

Верные не покинули кагана. Встали на защиту своего предводителя стеной и все-таки вытащили его из той круговерти, что завертела всеми на поляне, а поскольку не знали, кто совершил нападение, сколько напавших ночью, засели с Баяном на одном из поросших гущей островов на придунайских озерах и притихли там, дожидаясь дня, а с ним и добрых перемен.

Знал бы стратег Мартин, где скрывается Баян, не гонялся бы за теми, что убегали по сторонам, дождался бы дня и взял бы наиболее беспокойного, из всех беспокойных, варвара без крика и шума, а взял бы предводителя аварских турм, пожалуй, положил бы конец всей их татьбе, а может, и аварам, как племени. По молодости или по каким-то другим причинам не догадался стратег Мартин порыскать на придунайских островах, а каган воспользовался этим, пересидел позор и объявился вскоре там, где не было ромеев. Гнев имел на них нечеловеческий, так и клич не замедлил бросить: «Авары, ко мне!»

Собирались вместе две силы, не сегодня, так завтра должна произойти сеча, которой и ромеи, и авары до сих пор избегали, хотя уверены были: рано или поздно избежать не смогут. Легион Каста объединился с теми, что были с предводителем, а на другой день всех их нашел гонец от Мартина и объявил: ромеи второй раз стали победителями в поединке с аварами, на этот раз верх взят над самим каганом.

Долго и громогласно катились долинами радостные звуки, возносились вверх мечи и копья и сияли радостной новостью лица. Но больше всего радовался сам предводитель ромейских легионов — стратег Коментиол.

— Легионеры! — поднялся на стременах и призвал к тишине. — Мы недалеко от ожидаемого. Когда уже сам каган остался без турм, с остальными справимся. Клятву даю через неделю-другую положим конец нашему походу против аваров.

Ждал и не мог дождаться встречи с самим Мартином — хотелось знать не только последствия, но и подробности погрома. Это же не шутки. Две такие победы и обе без особого ypoна. Так, у горы Эмма, посекли и пленили три турмы и у города Нея четыре. И какие турмы! Надежные, те, которые Баян именует верными.