25 марта, на двадцать третий день после сражения у Вычи, Тодор остался один. Боен погиб. Утром 26 марта Костадин и Борис Коларовы пошли за сеном в сарай и обнаружили там ослабевшего брата Тодора, сжимающего в руках карабин. До 2 апреля он находился дома в укрытии. Еще не окрепнув, Тодор начинает искать связи с партизанами. И если бы не предательство, Тодор снова вернулся бы в строй.

Но Тодор Коларов остался борцом и в неволе. Его избивали прикладами, но стойкий коммунист кричал своим землякам:

— Выше головы! Красная Армия идет, а вместе с ней и наша свобода!

Еще трое суток его пытали в Пловдиве. Но Тодор только сказал:

— Нет, господа! О жизни в отряде, о товарищах меня не спрашивайте. О них я ничего не скажу. Я готов к мучительной смерти. Спрашивайте меня о Советском Союзе, о том, как будет устроен мир в будущем, и я вам буду говорить об этом сколько хотите.

Пытки становились совершенно невыносимыми. Тодор, водворенный в камеру, собрался с последними силами, подполз к стене и, несколько раз ударившись об нее головой, скончался.

Это было 7 апреля 1944 года. А 9 апреля жители села Бачково обнаружили неузнаваемо обезображенное тело Коларова. Ему переломали ребра, нанесли 45 ран!

Несколько месяцев не дожил до светлого дня освобождения Тодор Ангелович Коларов.

Герман Иванович позвонил Роману и сказал, как показалось ему, немножко суховатым и даже слегка испуганным голосом:

— Слушай, тебя наш редактор хочет видеть.

— Что-нибудь случилось?

— Не знаю. Завтра в двенадцать сможешь? Так я и скажу.

Кабинет редактора областной газеты поражал размерами. Огромный письменный стол у стены, где едва умещались многочисленные телефонные аппараты, рядом еще один длинный стол, видимо, для заседаний, книжные полки, где вместо книг — кубки, вымпелы и другие диковинные сувениры.

Редактор вышел навстречу из-за стола, резко подняв локоть, пожал руку и цепко поглядел в глаза.

— Садитесь, — сказал он и указал на кресла возле стола.

— Василий Николаевич, — начал негромко говорить Герман Иванович, усаживаясь. — Разрешите представить вам Романа Бессонова, молодого журналиста...

— Что молодой, вижу, — усмехнулся редактор.

— Да, — немножко растерянно сказал Герман Иванович, потом продолжил: — Он корреспондент многотиражной газеты станкостроительного завода. Зарекомендовал себя как человек, имеющий вкус к очеркам, поисковым материалам...

Неслышно вошла секретарша.

— Машенька, сделай нам, пожалуйста, кофе, — негромко сказал редактор, кивком головы показав Герману Ивановичу, что он продолжает слушать.

— Вот сейчас им подготовлен интересный очерк о болгарине Коларове, некогда работавшем на станкостроительном заводе...

— Я уже видел гранки, — промолвил редактор. — Хорошо.

Секретарша, стройная и со вкусом одетая женщина, ловко расставила чашечки с кофе и вазочку с печеньем.

— Угощайтесь, — кивнул Василий Николаевич и сам первый весело захрумкал печеньем. — Ну, Роман... э-э?

— Павлович, — подсказал Герман Иванович.

— Ну, а как, Роман Павлович, дела на заводе? — продолжал редактор тоном добродушного дядюшки, но за этим добродушием Роман улавливал пытливую настойчивость.

Бессонов начал рассказывать о реконструкции на заводе, о том, что скоро войдет в строй новый сборочный, о предстоящей модернизации литейного производства.

Редактор продолжал кивать головой, иногда приговаривая:

— Интересно, интересно.

Потом неожиданно прервал корреспондента:

— Ну, а как там Борис Алексеевич?

— О, наш директор — замечательный человек! — восторженно сказал Роман. — Я не знаю, когда он отдыхает. В начале первой смены успевает почти все цехи обойти, а уходит, по-моему, вместе со второй. Поневоле и другие руководители за ним тянутся. Его очень любят рабочие. Можно обратиться к нему по любому вопросу, если не занят, примет немедленно. Разберется, поможет, и горе тому начальнику, который от забот рабочего отмахнулся. Обязательно накачку даст, да еще громогласно, по селектору. Ненавидит бюрократов.

Редактор с едва заметной улыбкой слушал этот панегирик. Потом сказал:

— Мы довольно регулярно видимся с вашим Борисом Алексеевичем на пленумах обкома партии. Он меня все приглашает на завод, я обещаю, да вот никак не соберусь... Кстати, Роман Павлович, есть деловое предложение. Переговорите с директором, чтобы он нам дал статью о реконструкции. Как, Герман Иванович?

— Да, это было бы хорошо, — согласился тот.

— Скажите, что это моя личная просьба, — обратился редактор к Роману. — Передадите?

— Конечно, с удовольствием, — ответил Роман.

— Ну, а теперь о том, что лично вас касается... — редактор слегка помедлил, повернулся к Герману Ивановичу: — Как там, готово, не знаете?

— Сейчас проверю, — он живо направился к двери и тут же вернулся, отдав редактору небольшой конвертик.

Тот не спеша открыл его, извлек алую книжечку, внимательно прочел, что написано внутри.

— Вот, Роман Павлович, удостоверение. Отныне вы наш нештатный корреспондент. Разрешите поздравить!

Он вручил книжечку Роману, крепко пожал руку и вновь усадил.

— Поверьте, таких корреспондентов у нас немного. Этим самым мы выражаем доверие и надежду на дальнейшее сотрудничество...

— Постараюсь оправдать... — пробормотал Роман, приподнимаясь.

— Сиди, сиди. И вот что еще мне пришло в голову, пока мы здесь разговаривали... — он еще раз цепко, как бы оценивающе взглянул на Бессонова. Потом перевел взгляд на Германа Ивановича и снова на Бессонова. — Короче, пошел бы к нам работать?

— Конечно, — не колеблясь, быстро ответил Роман и без паузы добавил: — Но, честно говоря, думаю, что рано мне...

— Как, Герман Иванович?

— Парень способный, я уже вам говорил свое мнение, — ответил Герман Иванович.

— Какие у нас сейчас вакансии? — сам себя спросил редактор, достал из ящика письменного стола какой-то гроссбух и углубился в него. — Так. Есть. Заместителем ответственного секретаря пойдешь?

Бессонов недоуменно поглядел на него и на Германа Ивановича.

— Но ведь это, если не ошибаюсь, работа больше административного характера? С ней я тем более не справлюсь, поскольку версткой никогда не занимался. И вообще, мне хочется писать...

Редактор, усмехнувшись, взглянул на разволновавшегося Романа.

— Ну, на этой должности тоже можно писать. Заместитель ответственного секретаря сутки дежурит по номеру, до подписания его в печать, потом сутки отдыхает, а на следующий день выходит с обеда, для подготовки следующего «своего» номера. Так что для писания время есть. Впрочем, не уговариваю. По все-таки подумай.

— Наш редактор не любит, чтобы ему противоречили, — сказал Герман Иванович, когда они вышли из кабинета, — так что действительно подумай.

— Герман Иванович! — взмолился Роман. — Неужели вы тоже советуете?

— Думай, — ответил заведующий. — Тебе решать самому. Я бы лично, наверное, отказался бы. Но когда предложат в другой раз? Да и предложат ли?

Роман ехал в электричке совершенно растерянный. С одной стороны, ему было приятно, лестно такое предложение. С другой — уходить из коллектива, к которому так привык? Потом он вспомнил о Ладе. Ведь на днях свадьба. Комнату завком обещает. Значит, весь быт опять летит в тартарары? Она-то уж точно будет против!

Однако оказалось, что Роман до сих пор еще плохо знает свою невесту.

— В областную газету? — Глаза Лады, и без того большие, стали еще больше. — Но это же замечательно!

— Так ты не против? — удивился Роман.

— А почему я должна быть против? — в свою очередь удивилась Лада. — Наоборот, я страшно горжусь тобой! Я сразу, еще когда читала твои первые маленькие заметки, поняла, что ты настоящий журналист.

— Ну уж! — отмахнулся Роман. — Как же — гений!

Зато Самсонов и Демьянов стали дружно отговаривать Романа от перехода, причем каждый по-своему.

Самсонов «жал» на материальную сторону вопроса.