Изменить стиль страницы

— А кого вы собирались срочно эвакуировать на этих самолетах?

— Вас, товарищ Сталин.

— Странно, товарищ Жигарев, очень странно. У нас никогда не было желания улететь из Москвы. Скажите, кто приказал вам держать наготове машины, чье это распоряжение?!

В нелегкое положение попал Жигарев. Приказа-то у него не было, а ссылаться на разговор с Поскребышевым — это даже неловко. Иван кивает на Петра, так, что ли! Ответил:

— Мы сами, товарищ Сталин, на всякий случай.

— Значит, товарищ Жигарев, вы не верили в то, что мы отстоим Москву?

— Война есть война, всякое бывает.

— Значит, все-таки сомневались… Сомневались и позаботились. Усмехнулся Сталин. — И о себе тоже?

— Мое место было здесь, с летчиками, а ваше — со всей страной.

— Да, тяжелое время мы пережили, — задумчиво произнес Иосиф Виссарионович. — Это было испытание для всех. А не переменить ли вам, товарищ Жигарев, место службы, не поехать ли вам на Дальний Восток? Там поспокойней. Посмотрите на события со стороны, подумаете.

— Как будет приказано, — растерянно ответил Жигарев. Да ведь растеряешься. От неожиданности, от знания того, что подобные отстранения и перемещения для многих руководителей заканчивались весьма печально. Удивлен был и я. Наедине потом спросил Сталина, чем же провинился Жигарев, ведь воевал он неплохо, во всяком случае, не хуже других.

Глаза Иосифа Виссарионовича лукаво блеснули.

— Что за люди у нас, Николай Алексеевич! Ведь мы направляем Жигарева не в пекло, даже наоборот, перебрасываем его в тыл, на более спокойный участок. Подальше от опасности. А Жигарев воспринимает это как наказание… Хорошие люди у нас, Николай Алексеевич, прямые, откровенные люди, посерьезнел Сталин. — У нас на Дальнем Востоке осталось мало войск, мало авиации, а ведь там тоже пожар… Чем можно возместить нехватку личного состава и техники? Хотя бы опытом наших военачальников. Товарищ Жигарев хорошо показал себя под Москвой. Его знания, его мастерство будут полезны на Дальнем Востоке.

Разве возразишь? По существу все правильно. Как я понял тогда, а вскоре убедился окончательно, уже в то время, в разгар войны на западе, Сталин думал о предстоящих событиях на далеком восточном театре. Вслед за Жигаревым отправились к Тихому океану некоторые другие полководцы, пережившие и горечь отступления, и радость наших успехов. Среди них был генерал Пуркаев, командовавший 3-й ударной армией, а затем и фронтом. Сталин ценил Пуркаева, надеялся на него и не ошибся: в сорок пятом году войска Пуркаева проведут блестящую операцию против японцев.

Ну и еще о «пострадавшем» Жигареве. Пройдет время, после войны встанет вопрос о назначении нового главнокомандующего Военно-воздушными силами. Обсуждалось несколько кандидатур. А Иосиф Виссарионович предложил… Жигарева.

— Он воевал на западе, он воевал на востоке, его хорошо знают наши боевые летчики. Человек он добросовестный и надежный. Помню, как осенью сорок первого года он позаботился о нашей безопасности. Мы тогда поругали его, но по-своему он был прав, совершенно прав… Давайте назначим его.

Бывший кавалерист Павел Федорович Жигарев возглавил мощную воздушную армаду нашего великого государства, распростершегося от Атлантического до Тихого океана. Огромное небо открылось ему. На плечах Жигарева засияли золотые погоны главного маршала авиации.

15

Определимся по времени: самый разгар ноябрьского наступления немцев на Москву. Иосиф Виссарионович, колебавшийся на грани психического срыва, успешно преодолел эту грань, был здоров, дееспособен, энергичен. Его внимание, как и внимание Жукова, было приковано к тому, что происходило в Подмосковье. Северная большая клешня немцев представлялась наиболее опасной. Возле Истры, Солнечногорска, канала Москва-Волга фашисты подошли к пригородам столицы, наращивали здесь свои удары. Казалось, именно на Ленинградском и Волоколамском шоссе у Рокоссовского решается вопрос: быть или не быть? Да, решался, но не более чем на некоторых других направлениях. Увлеклись там немцы, ободренные успехами, бросали в бой последние силы: вот она — Москва, рядом совсем. Для Сталина, не очень-то опытного в военных делах, для конкретномыслящего Жукова это был не самый плохой вариант. Держи врага и накапливай резервы, что, как мы знаем, и делалось.

Стоявшая против центра Западного фронта немецкая 4-я полевая армия все еще залечивала раны, полученные при контрударе Белова, и только приступала к решительным действиям. На южном крыле, возле Тулы, тоже было полегче. Впрочем, не знаю, кому как, а мне тошно бывало при одном упоминании о Гейнце Гудериане, наиболее умном и дерзком фронтовом генерале противника. В памяти стремительные броски его танков во Франции, рейд через всю Польшу. Да и у нас: внезапные прорывы на Минск, Киев, Орел, в значительной мере определившие ход летне-осенней кампании. 2-я танковая армия Гудериана и теперь была сильна, но считалось, что она завязла под Тулой, пытаясь окружить и захватить этот город.

Не вся, впрочем, армия была скована. Ее подвижные соединения продолжали медленно продвигаться на северо-восток и восток в общем направлении на Каширу, Рязань. Но боеспособность этих соединений заметно снизилась. Наша разведка перехватывала прямо-таки мольбы о помощи, адресованные высшему командованию. Кончилась для фашистов сравнительно легкая война. Немцы жаловались на вшивость, на холода, на отсутствие зимнего обмундирования (112-я пехотная дивизия почти полностью переоделась, используя запас теплых вещей, захваченных на наших складах, но не всем дивизиям так повезло). Перед запуском двигателей немцам приходилось разогревать их, так как горючее замерзало, а смазка густела (но в таких же условиях находились и мы, только двигателей у нас было поменьше). В трех танковых дивизиях Гудериана осталось около 600 танков, примерно половина. В моторизованных дивизиях процент еще ниже. В передовом ударном отряде полковника Эбербаха — 50 танков. По нашим тогдашним понятиям это много, но немцы считали иначе.

Успокаивало вот что. Нам удалось создать довольно многочисленную группировку, преграждавшую путь Гудериану. Называли ее по-разному: веневский боевой участок, венсвская группа войск. По наименованиям солидно: 413, 294, 173-я стрелковые дивизии, 31-я кавалерийская, 108-я танковая дивизии, 11-я и 32-я танковые бригады, несколько отдельных танковых батальонов, артиллерийские дивизионы. Карта района Венева испещрена была номерами частей и соединений. Психологически это действовало. Неужели такая группировка не отразит натиск двух-трех немецких дивизий?! Но ни в Ставке, ни в Генштабе тогда, при быстро менявшейся обстановке, не имели точных данных о состоянии перечисленных войсковых единиц. А состояние после многочисленных боев было плачевное, как выяснилось потом при расследовании. В веневской группировке номеров соединений и частей было едва ли не больше, чем личного состава. 299-я стрелковая дивизия насчитывала менее 800 человек, одну десятую штата: батальон, а не дивизия. В 11-й и 32-й танковых бригадах, вместе взятых, имелось всего три десятка устаревших легких танков. Туда, правда, должна была подойти полностью укомплектованная 239-я стрелковая дивизия, только что прибывшая с Дальнего Востока, но не успела.

Генерал-полковник Гейнц Гудериан еще раз, и теперь уже последний раз, проявил на восточном (для немцев) фронте свои недюжинные способности, хотя действовал не столько по собственному желанию, сколько по настоятельному требованию Гитлера. Медленно ползла и ползла южная большая клешня Гудериана, оттесняя наши войска, нащупывая удобное место для решающего удара. И вот 23 ноября всей своей мощью обрушилась на нашу веневскую группировку, обходя ее с двух сторон и рассекая наступлением в центре. Короче говоря, на следующий день, менее чем через сутки, эта группировка перестала существовать. Она пыталась сопротивляться, но была разгромлена, рассеяна, много людей попало в плен. Гудериан открыл себе путь на Рязань, к нашим важнейшим коммуникациям, связывавшим Москву с юго-востоком и востоком страны, по которым поступали резервы, шло горючее, продовольствие. Но еще страшнее было другое. Выполняя личный, приказ Гитлера, танки Гудериана, не встречая противодействия, двинулись на Мордвес, в сторону Каширы, чтобы захватить переправы через Оку. А дальше — хоть на Ногинск, чтобы замкнуть кольцо вокруг нашей столицы, хоть прямо на Москву: немцы знали, что на этом пути у нас, у русских, нет никаких войск. Скорость продвижения определялась лишь наличием горючего, состоянием техники и дорог.