До тридцать девятого года существовало негласное, но обязательное правило: все жалобы, апелляции подвергшихся репрессиям лиц высшего командного состава (начиная от комбригов), адресованные Сталину, или в ЦК, или в Политуправление РККА, обязательно ложились на стол Иосифа Виссарионовича. Подлинник или копия с решением. Первое время Иосиф Виссарионович просматривал все документы. Для сведения. Не высказывая своего мнения, не вмешиваясь в действия соответствующих инстанций. Но несколько товарищей, которых считал особенно нужными, взял под защиту. А потом апелляций стало столько, что Сталин просто не успевал с ними знакомиться. Читал выборочно. Систематическое знакомство с военной частью его корреспонденции лежало, как вы помните, на мне. Вот и письмо Павла Алексеевича Белова в ПУРККА тоже попало в мои руки. В нем Белов сообщал, что партийная организация управления 7-й кавалерийской дивизии исключила его из рядов ВКП(б), что он отстранен от командирской работы… Впрочем, познакомьтесь с его, типичной для той поры, апелляцией:

"Прошу партийную комиссию ПУРККА пересмотреть основательность мотивов моего исключения и восстановить меня в партии. Ниже представляю объяснения по обвинениям, которые мне предъявлены.

1. Белов скрыл службу у белых.

Объяснение. Был на территории белых в Ростове-на-Дону короткое время с декабря 1917 по январь 1918 года. Никогда не скрывал этого, наоборот, отражал во всех документах, а именно: в биографии, послужном списке, карточке партийного учета. Нашел возможность уехать с территории белых в самом начале белого движения. Вскоре по партийной мобилизации сражался против них. Никогда не выступал на стороне белых, а с оружием в руках бил их. Таким образом, мне нечего скрывать от партии, нечего стыдиться, но есть чем гордиться.

2. В 1922 году скрыл от партии антисоветское письмо брата.

Объяснение. Здесь явное недоразумение. Брата у меня никогда не было. Я единственный сын у своих родителей. Об антисоветском письме ко мне никогда раньше не слышал. Если и существовало какое-либо подобное письмо, то до меня не дошло, а потому и не могло быть мной скрыто. Это письмо имеется в деле, но мне его не показали. Раз оно имеется, то легко установить истину. Обвинение облыжное, и я его отрицаю.

3. В июне 1925 года на своей квартире Белов вел антисоветский разговор с Лериным и Свиридовым.

Объяснение. Обвинение вымышленное. Этого случая не было. В октябре того же года меня приняли в члены партии. В ячейке на собрании был председателем уполномоченный отдела т. Лихачев, который не мог бы не знать об этом «случае».

4. Жена Белова полька и имеет связь с сомнительными людьми.

Объяснение. Жена принимала активное участие в гражданской войне в рядах 1-й Конной армии. Была замужем за командиром полка, убитом на польском фронте. Потом была замужем за командиром бригады 14-й Кавдивизии Рябышевым (ныне командир 13-й кавдивизии). Никакой связи с заграницей не имеет. С политической стороны я своей жены стыдиться не могу. По простоте сердечной я на собрании первичной парторганизации, разбиравшей мое дело, рассказал, что у жены были знакомства, которые мне не нравились. Я эти знакомства пресек. Однако мой рассказ был понят неправильно, вызвав сомнения. Не надо было мне об этих вещах говорить.

5. Белов писал в мае 1937 года письма Уборевичу.

Объяснение. Написано было два письма. Они есть в деле. Если их прочитать полностью (а не выдержки, как на собрании), то в них не найти ничего предосудительного. Письма были вызваны разговором с Уборевичем, который угрожал мне переводом на преподавательскую работу и требовал доказательств (свидетелей) моего местонахождения в феврале 1918 года. Письма говорят о моей борьбе за свою партийность. К сожалению, я тогда не знал, что Уборевич шпион и враг народа. Я с ним считался тогда, как с начальником и кандидатом в члены ЦК.

6. Белов участвовал в очковтирательстве.

Объяснение. К стыду моему, в этом случае я виноват перед партией. Враг народа Сердич (бывший командир корпуса) организовал очковтирательство. Это заключалось в том, что Сердич заранее сообщил о предстоящей проверочной мобилизиации 40-го кавполка. Вызвал к себе начальника первой части штаба дивизии и проинструктировал его. Я об этом узнал, но не догадался сообщить партии. Об этом знали по крайней мере десять ответственных членов партии, но поступили так же, как и я. Вину за собой признаю.

Я всегда был честным и преданным членом нашей партии. Прошу не делать меня политическим мертвецом. Прошу восстановить меня членом ВКП(б). С высоким званием члена партии я буду вести борьбу за победу социализма".

Судьба Белова, как и многих других командиров, висела тогда на волоске. Партийная комиссия политуправления, как правило, подобные решения не пересматривала. А мне очень не хотелось, чтобы наша армия теряла еще одного одаренного командира-практика, способного к серьезным теоретическим изысканиям. К тому же у Белова имелся довольно надежный шанс: как никак, а служил в Первой конной, у Семена Михайловича, чье мнение теперь влияло на многое. И вот с аппелляцией Белова я поехал к Буденному, сообщил суть дела. Он поинтересовался, знает ли Сталин? Я ответил: нет, но доложу ему, если мы сами не сможем утрясти этот вопрос. И добавил, нажимая на самолюбие:

— Ваши кадры, Семен Михайлович. У вас порученцем служил. И не родственник он арестованного Белова, как считают некоторые.

— Точно? — спросил Буденный.

— Абсолютно.

— Ладно. У меня тоже лежит письмо от Павла Алексеевича, просит помочь, — не без самодовольства произнес Семен Михайлович. — Он ценный и всесторонне подготовленный командир.

— Вот и выскажите свое мнение.

— К тому же — не родственник… — рассуждал вслух Буденный. — И вы ходатайствуете…

— Хорошо бы перевести его в другое место и с повышением, — предложил я.

— Ладно! — Семен Михайлович взял лист бумаги и размашисто написал несколько строк.

Я поблагодарил его и ушел со спокойной душой. А затем узнал, что Белов переведен на юг, что доверенная ему дивизия, еще недавно числившаяся в отстающих, отличается хорошей боевой и политической подготовкой.

Несколько отвлекся я от того разговора со Сталиным в конце мая 1939 года, когда Иосиф Виссарионович поинтересовался моим мнением, кого направить в Монголию. Не приняв кандидатуру Белова, он назвал фамилию Жукова. Сие меня несколько озадачило. Примерно ровесник Белова, прошел Жуков такую же служебную лестницу и был столь же мало известен Сталину. Мог запомниться разве что такой факт. Года полтора назад Жуков прислал на имя Сталина большую и очень резкую телеграмму: над ним нависла угроза исключения из партии, он требовал разобраться принципиально, по справедливости. Не просил, а именно требовал. Необычность этой телеграммы привлекла внимание Иосифа Виссарионовича. На место пошел ответ: проявить по отношению к члену партии Жукову полную объективность. Именно после этого и начался быстрый рост Жукова. Обогнав сослуживцев, он стал заместителем командующего Белорусским военным округом.

Вскоре я выяснил, кто «дал» Сталину эту фамилию. Оказывается, у Сталина состоялся острый разговор с Ворошиловым и Тимошенко. Недовольный положением в Монголии, Иосиф Виссарионович спросил: "Кто там командует войсками? Фекленко? Что он из себя представляет?" — "По званию комбриг". "Это мне известно. Еще что?" — настаивал Сталин. Ворошилов ответил: лично с Фекленко не знаком, деловых качеств не знает. У Сталина прорвалось раздражение: "Безобразие! Чепуха! Там идет война, а нарком не может объяснить, кто воюет, как командует нашими войсками! Что это такое, товарищ Ворошилов?! Надо послать туда другого человека, который способен взять инициативу в свои руки".

Тут и прозвучала фамилия Жукова. Ее назвал Тимошенко, под непосредственным командованием которого Георгий Константинович служил продолжительное время.

Жуков был немедленно вызван в Москву, к Ворошилову и без задержки отправлен в Монголию. Там он убедился, что Фекленко сидит в глубоком тылу, ведет спокойную жизнь, не стремясь к активным действиям. С этим было покончено. Фекленко был отстранен от должности, а Жуков, наращивая свои силы, принялся готовить удар по японцам.