Это тоже ударяет по мне — я не являюсь ее другом, которого бы она хотела навестить. И я не знаю, каких друзей она навещала. Ее друзья раньше были нашими общими друзьями. Хотя, конечно, она могла завести новых друзей за этот год. Я киваю головой.

— Ты продолжаешь жить в Аве? — спрашивает она.

— Да, — отвечаю я, хватаясь сзади за шею, наверное, это нервная привычка.

Она задерживает дыхание, словно набираясь сил.

— Как все?

Опять она спрашивает, будто бы ей не безразлично. Почему она так себя ведет? Я пытаюсь не представлять ее рядом со старым кленом, смотрящую мне в глаза и говорящую мне, как сильно она меня любит. И то, что она так себя ведет сейчас, не помогает мне избавиться от наваждения.

Очередь вдруг начинает двигаться вперед, и я замечаю, что уже образовалось значительное пространство между мной и человеком впереди.

Эшли улыбается и опускает руку на ручку сумки.

— Они в полном порядке, — с трудом говорю я. — Уверен, что все по-прежнему с тех пор, как ты нас покинула.

Я замечаю, как дрогнула ее челюсть от быстрого вздоха после моих последних слов. Я не хочу ее ранить, но факт остается фактом — она ушла очень быстро. Никто не уходил из наших мест, и уж точно они все делали медленно. Но, возможно, я бы тоже ушел также быстро, если бы был на ее месте.

Очередь двигается слишком быстро, я встаю перед стройной женщиной в форме авиакомпании, проверяющей билеты. Она приветливо улыбается мне, и я учтиво улыбаюсь ей в ответ, передавая свой посадочный талон.

Она его сканирует, и я медленно вливаюсь в новую очередь в посадочном туннеле.

Люди передо мной вдруг останавливаются, и я оглядываюсь посмотреть на Эшли. Она в этот момент подает свой билет для сканирования. И через мгновение уже присоединяется ко мне.

— Это весь твой багаж? — замечает она, складывая руки на груди.

Я смотрю на свой рюкзак, который без усилия удерживаю кончиками пальцев.

— Я с некоторых пор стараюсь не тратить время на получение багажа.

Она смеется, опуская свою голову.

— Я тоже.

Я вздыхаю и смотрю на ее небольшую сумку. Сегодня я бы не возражал ждать свой багаж, если бы она была рядом. Черт, мне не следует думать об этом.

— Какое у тебя место на билете? — спрашивает она.

Впервые за сегодняшний день я смотрю на свой билет, так как до этого момента мне было все равно, где я буду сидеть.

— 15С, — говорю я.

— У меня 11, — она смотрит вниз на билет, — 11А.

Эшли переводит взгляд на меня, и что-то мелькает в ее глазах. Что-то недосказанное, и я отдал бы все, чтобы узнать, что именно.

— Знаешь, если место рядом со мной будет свободным, ты мог бы сесть там, — предлагает она очень мягким и не слишком уверенным тоном.

Я киваю и улыбаюсь.

— Хорошо, договорились.

Она прикусывает свою нижнюю губу, а я начинаю молиться, чтобы место возле нее не было занято.

— Прошло так много времени, — произносит она, возвращая меня из своих мыслей.

— Да, — соглашаюсь я. — Ты по-прежнему работаешь в издательстве?

Она кивает.

— Да, я и сама стала немного писать, — говорит она, улыбаясь шире.

— Правда? — переспрашиваю.

— Правда, — отвечает она, теребя свой пиджак. — Совсем немного.

— Здорово, — говорю я. Это неожиданно, но я очень рад за нее. — Это же классно!

Все опять весьма быстро начинают двигаться на посадку, и вот мы уже стоим перед входом в самолет, и стюард вопросительно смотрит на меня. Я подаю свой посадочный талон и продвигаюсь по заполненному салону. Восемь. Девять. Десять. Одиннадцать.

Черт. Два парня уже сидят на одиннадцатых местах. Я оглядываю их — два молодых симпатичных парня, примерно нашего возраста. Я сразу же начинаю ревновать ее к ним, не знаю, почему, ведь она больше не моя. Я останавливаюсь и помогаю Эшли положить ее сумку в багажный отсек. Я стараюсь вести себя как обычно, и в то же время пытаюсь встретиться взглядом с парнями — им не нужно знать, что она больше не моя.

— Спасибо, — благодарит она.

Я киваю.

— Ладно, — говорит она, глядя на свое место, — в случае, если мы больше не увидимся после посадки.

Она останавливается, и опять что-то появляется в ее глазах. Я должен сказать что-нибудь, должен был пригласить ее в ресторан на обед.

И в это время парень позади нас громко кашляет, намекая, чтобы мы освободили проход, и я недовольно смотрю на него.

— Хорошо, если я не увижу тебя позже, — начинает она снова, — я была очень рада увидеть тебя вновь, Рэм.

В последний момент я останавливаю слова, уже готовые вырваться, и просто говорю:

— Да, я тоже был рад тебя увидеть.

Она улыбается мне и садится в свое кресло. И после еще одного глубокого вдоха я заставляю свои ноги двигаться дальше по проходу к своему месту.

Возле окна сидит женщина с ребенком. Я сажусь в свободное кресло и тупо смотрю перед собой, обдумывая то, что только что произошло.

Я не видел Эшли Уэскотт больше года, это первая наша встреча.

Она все также прекрасна, как в тот день, когда я впервые ее увидел. Я все так же хочу ее, и это также неоспоримо, как эта стена сбоку. Но я знаю, и она знает. И это держит нас на расстоянии.

Я стараюсь увидеть ее в просвете между кресел, но ничего не могу рассмотреть и, в конце концов, сдаюсь. И затем я опять отправляюсь блуждать по воспоминаниям двухлетней давности. Я думаю о том времени, когда мы были вместе, я вспоминаю наш первый танец и наш последний день вместе. И я останавливаюсь, ругая себя, что многое не сказал ей тогда, но тут же понимаю, что это не изменило бы ничего, — она все равно бы ушла. Я опять ругаю себя, что ничего не сказал сегодня, мое сердце больно сжимается в груди от осознания, что все останется так, как есть. За всеми этими мыслями я не замечаю, как проходит час и сорок пять минут, наш самолет начинает заходить на посадку. Голос в динамике просит всех убрать свои столики, поднять кресла и пристегнуть ремни. Уставившись в окно, я рассматриваю крыши зданий. Неужели мы летели почти два часа? Мои мысли вновь возвращаются к ней. Не знаю, увижу ли я ее в аэропорту, возможно, будет лучше, если я ее больше не увижу.

Наконец-то самолет приземляется, и через некоторое время открываются двери. Все пассажиры мгновенно заполняют проход впереди и позади меня. Обычно я сижу и жду, когда все пройдут, и только потом неспешно выхожу. Но не в этот раз. Сегодня мое сердце бьется в сумасшедшем ритме из-за девушки, которая никогда не любила меня. И я должен сделать все, чтобы увидеть ее еще один раз. Зажатый в ловушке, я не могу придумать, что делать дальше. Я перевешиваю рюкзак поудобнее и жду, когда люди впереди меня покинут самолет. Я подхожу к ее месту, но Эшли там уже нет. Выходя, я дотрагиваюсь до козырька кепки, чтобы поблагодарить стюардов, и покидаю самолет. Пару минут в туннеле, и вот я уже перед паспортным контролем. Я пытаюсь увидеть в толпе платиновые волосы. И вдруг замечаю ее — она что-то ищет в сумочке, наклонившись к сиденью. Мое сердце сразу же подпрыгивает в груди. Я рад увидеть ее, хоть и наблюдаю за ней всего несколько секунд. Было время, когда я называл ее своей. Я обычно шел позади нее, мои руки обвивали ее талию, и я целовал нежную кожу ее шеи. И я был единственным мужчиной в мире, кому позволялось это делать.

Я был. Я мог.

«Это самые грустные слова в английском языке», — говорил мой дед. И только сейчас я понял, почему.

Я чувствую, как моя улыбка начинает увядать, и понимаю, что упустил момент, пока смотрел на нее, не зная, что предпринять. Она заканчивает копаться в своей сумке, несколькими секундами позже поднимает голову и, встретившись со мной взглядом, улыбается мне. Все мое тело сковано от нерешительности — наверное, это какой-то сбой, так как мои ноги отказываются подчиняться и двигаться в ее сторону. Я хочу к ней подойти, но не могу, и она это понимает.

Один Миссисипи.

Два Миссисипи.

Я не могу не смотреть на нее даже тогда, когда ее улыбка становится очень печальной и уголки ее губ опускаются вниз. И затем она машет мне рукой. Простое движение рукой, которое я начну ненавидеть с этого момента, потому что оно означает «Прощай».