Оставшееся время я посвятила магазинам и подготовке к визиту. Прежде всего я натерлась ароматическими маслами и приняла ванну, добавив в нее настои аниса и ромашки. Часами я сидела перед зеркалом с помадой и пудрой, с золотым порошком и серебряными тенями — я создавала свое лицо, как художник создает картину. Я сменила множество причесок: локоны закрывают лоб, локоны закреплены сверху заколками, локоны в сочетании со шляпкой. Наконец все было готово. Я надела светло-серый костюм с отделкой из меха белки и высокую прямую шляпу с пучком серых перьев, свисающих на одну сторону. И еще я решила обойтись без пышных кружевных оборок у линии выреза, поскольку они закрывали красивое жемчужное ожерелье — подарок Джеймса.

Я прибыла на рю д’Анжу минута в минуту. Там меня ожидал секретарь, который, то и дело почтительно кланяясь, провел меня в кабинет князя. Когда я вошла, Талейран сделал несколько шагов мне навстречу. Он шел, хромая и опираясь на трость, но эта раскачивающаяся походка была столь грациозна, что напоминала скорее движения в танце и заставляла забыть о тяжелом увечье. В его лице было какое-то неотразимое обаяние, которого не портили ни натянутая на скулах бледная кожа, напоминавшая своим видом пергамент, ни другие следы, оставленные временем.

Талейран был поистине значительной персоной — в каждом его движении чувствовались легкость и изящество, за его надменностью скрывалось рыцарское благородство, а его чувство собственного достоинства невольно вызывало уважение. Талейран остановился, его брови надменно поднялись, а бледные сапфировые глаза с насмешливой почтительностью взглянули на меня.

— Мадам, — произнес он, приветствуя меня, и слегка поклонился.

— Благодарю вас за то, что вы приняли меня, — ответила я, улыбаясь.

— В рекомендациях не было никакой необходимости, — заметил Талейран. — При вашей красоте все двери перед вами открыты.

— Это очень приятный комплимент, — парировала я, — но за ним мало что стоит. — Следуя его приглашающему жесту, я присела на зеленую бархатную софу. — Ведь без соответствующей рекомендации я бы не смогла оказаться здесь, несмотря на красоту.

Талейран сел за свой письменный стол. Через высокое окно за его спиной в комнату проникал яркий солнечный свет. Лицо Талейрана оказалось в тени, а мне приходилось щурить глаза. Стараясь преодолеть эту сплошную стену света, я начала разговор:

— Его Императорское Величество особо просил меня приветствовать вас. Встреча в Тильзите произвела на него… — Я постаралась подобрать нейтральное слово. — …сильное впечатление.

— Тильзит? Да-а! — Талейран мягко погладил свой подбородок. — Это была великолепная демонстрация франко-российского единства. Впечатляющее зрелище… — Он сделал небольшую паузу. — …которого ни одна из сторон не приняла всерьез.

— И все же оно знаменует победу Франции, — отметила я.

Талейран постучал тростью по своим туфлям с пряжками.

— Победу оружия, но не дипломатии. Как дипломат, я не сомневаюсь в том, что заключенный мир не будет долгим, поскольку ни император Франции, ни император России не могут в конечном итоге считать себя удовлетворенными подписанным договором.

— Мой кузен Карло Поццо ди Борго, который направил меня к вам, придерживается того же мнения, князь. Он знает Бонапарта с детских лет. — Чуть поколебавшись, я добавила: — Мне тоже кажется, что после встречи с императором России Наполеон стал без меры тщеславен.

Трость Талейрана опустилась на пол, а его светлые глаза слегка сощурились.

— Могу я спросить вас, мадам, откуда вы так хорошо знаете нашего императора? Как вам удается давать ему столь точную оценку?

— Я знаю его с самого детства — он тоже мой кузен, — ответила я, чувствуя, как спадает напряжение и наша беседа становится все более естественной. — Ведь я родом с Корсики и знакома с семьей Бонапарт с тех времен, когда они жили впроголодь из-за своей бедности. Уже тогда Наполеон думал в основном о командовании полками и армиями; уже тогда он хотел создать мощное, непобедимое государство. Он мечтал о власти, о политике и о своем особом предначертании, способном изменить судьбу.

На губах Талейрана появилась ироническая улыбка.

— Ну что ж, он уже давно сумел осуществить свою мечту, ваш кузен-император. Он не останавливается на достигнутом. Сегодня он уже считает своей собственностью всю Европу…

— Хотя он мой родственник, я не одобряю его действий, — перебила я Талейрана. — Как и наши друзья, мы с Поццо ди Борго с большим беспокойством наблюдаем за этой ненасытной жаждой власти. Кто готов разрушить всю Европу, чтобы потом править на ее руинах; кто перемещает по всему свету своих родственников, расставляя их, словно фигуры на шахматной доске, тот неизбежно столкнется когда-нибудь с объединенной оппозицией всех здравомыслящих людей.

Талейран молчал. Мое сердце беспокойно забилось. Неужели я была чересчур откровенной в своих высказываниях?

— Как удивительно и непривычно слышать отточенную речь дипломата из уст очаровательной дамы, — прервал он наконец свое молчание. — Я поздравляю вас, мадам. — Он задумчиво взглянул на меня из-под полуопущенных ресниц. — Боюсь только, что ваша дипломатическая философия не будет пользоваться сегодня большим спросом. — И он оживленно добавил: — Лично я разделяю ваши взгляды, но как раз из-за этого мне пришлось расстаться с постом министра иностранных дел.

Мне нравилась та непринужденность, с которой он говорил о серьезных вещах.

— Это время скоро наступит, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал так же естественно и раскованно. — И в будущем неплохо было бы знать, кого можно считать своими истинными друзьями. Поэтому мне хотелось бы вернуться к цели моего визита — личному приветствию императора Александра, которое он передает вам через меня.

Талейран слушал меня, задумчиво обводя тростью цветочные узоры на ковре.

— Сколько вы еще пробудете в Париже, мадам? — спросил он.

Вслед за ним я с готовностью сменила тему разговора:

— Это зависит от того, понравится ли мне в Париже и как долго я захочу здесь оставаться. Не знаю, смогу ли я найти здесь друзей…

Талейран взглянул на меня. В его светлых сапфировых глазах таилась улыбка.

— Мадам, я абсолютно уверен в том, что вы найдете друзей.

Я выдержала его пристальный взгляд.

— Искренне на это надеюсь, — сказала я, поднимаясь.

Талейран проводил меня к двери.

— Вы уже посетили кого-нибудь из членов императорской семьи? — спросил он неожиданно.

Я усмехнулась.

— Нет, сейчас мне приходится выступать в роли бедной родственницы, которой весьма непросто добраться до них.

Талейран учтиво склонил голову.

— Если вы пожелаете воспользоваться моим содействием в этом счастливом воссоединении с родственниками, непременно дайте мне знать.

— Вы очень любезны. — Я протянула ему руку. Пальцы Талейрана были холодны, но я отчетливо почувствовала своей кожей проскочившую между нами искру доброжелательства. — Приходите в ближайшее время навестить меня, — сказала я неожиданно для самой себя. — Я живу возле площади Парк-Монсо — в этом небольшом белом особняке с амурами над дверью.

По лицу Талейрана пробежала тень.

— Так вот, значит, где вы живете, мадам. Я знаю этот дом — здесь всегда обитали самые очаровательные женщины Парижа. — Он поцеловал мне руку. — Вы не могли бы найти более подходящего места. Я непременно воспользуюсь вашим приглашением, — пообещал он. — И очень скоро.

Спустя несколько дней посол России граф Петр Толстой со свитой дипломатов прибыл в Париж. Как сообщил мне князь Долгорукий, 6 ноября российский дипломатический корпус будет принят императором Наполеоном во дворце Фонтенбло.

— Это великолепная возможность, — сказал он. — Наш дипломатический корпус состоит из десяти или пятнадцати человек. Почему бы тебе не принять в этом участия? На церемонию приглашено большое число гостей. Таким образом, ты сможешь увидеть Бонапарта и остаться для него незамеченной.