Поскольку мы жили под стеклянным колпаком вежливости и взаимного уважения, за его прозрачными, но очень твердыми стенами я не решалась осуществить свое желание или хотя бы объявить о нем. Леди Гвендолин сама положила конец моим сомнениям.
— Начинается сезон балов и приемов, — сказала она однажды вечером, сжимая своими большими руками рюмку. — Вам надо поехать в Лондон. Узнаете, какая этой осенью мода, побываете в театре, на приемах. В нашем городском доме давно никто не живет, и слугам будет полезно, если они приведут его в порядок. Уильям сможет приезжать к вам время от времени. А мне уже все равно, где находиться. Я уже ничего не жду от жизни — ни здесь, ни там. А вы еще молоды и красивы, вам надо жить и приобретать жизненный опыт. Когда вам будет столько же лет, сколько мне, ваши воспоминания будут согревать вас.
Мнения Уильяма, как всегда, не спросили. Я лишь объявила ему о своем отъезде в Лондон, а он молча кивнул мне в ответ. В хорошем расположении духа я отправилась в дорогу, взяв с собой Малышку и Крошку. Мне не терпелось вернуться в город и увидеться с Джеймсом — в моем доме. А также хотелось встретиться с Карло.
Я с радостью окунулась в водоворот лондонской жизни, наверстывая упущенное за все эти месяцы своей затворнической жизни. Пригласив Джеймса в свой тихий домик, я поведала ему об ущербности моего брака. Джеймс смеялся до слез, и в конце концов я сама не удержалась от смеха. Занимаясь с ним любовью, я не испытывала угрызений совести, поскольку нельзя изменить супругу, который лишь внешне является мужчиной. И Джеймс лишний раз доказал мне, что совершенный любовник гораздо предпочтительней несовершенного мужа.
Я встретилась с Карло, но, разумеется, не стала ничего ему рассказывать. Пускай считает меня счастливой замужней женщиной, имеющей все, о чем только можно мечтать. Пусть проглотит эту горькую пилюлю!
Пока меня не было в Лондоне, многое вокруг изменилось. Теперь считалось непатриотичным пить французское вино и шампанское, зато пиво и бренди сделались в обществе вполне приемлемыми напитками. Французские духи невероятно подорожали, их почти невозможно было достать. Впрочем, мало кто стремился купить духи — все предпочитали пахнуть мылом, лавандой и патриотизмом.
Война с Францией ощущалась не только в предпочтении к отечественным товарам. Если британский флот по-прежнему оставался непобедимым на море, то на суше войска союзников Англии неизменно терпели поражение. Бонапарт господствовал в Италии и наносил австрийской армии одно поражение за другим. Чувствуя надежность своего положения, он вопреки указаниям Директории в Париже ускорил мирные переговоры с Австрией, которые завершились самовольным подписанием им в Кампоформио — высокомерным и претенциозным росчерком пера — мирного договора с австрийцами. Это был первый договор о мире, заключенный Францией за последние шесть лет. Народ приободрился, и французское правительство сочло за благо присоединиться к общему ликованию. Бонапарт стал героем нации, отцом для всех солдат, благодетелем Франции. Джеймс, рассказывавший мне об этом «взлете», криво усмехнулся:
— Наш дорогой Наполеон растет с каждым днем. Уже давно пора начать серьезно его воспринимать и постараться остановить этот рост.
Не могу описать, какое тяжелое впечатление произвели на меня эти известия. Когда я любила Наполеона, он был незадачливым хвастуном. А теперь, когда я ненавидела его и желала ему всяких бед, он претворял свои фантазии в реальность и становился великим.
Зима была насыщена балами и вечеринками, благотворительными ярмарками и приемами. Скучные визиты и утомительные беседы чередовались с приятными свиданиями и блистательными комплиментами. Я жила то во дворце Сэйнт-Элм, то в своем домике на тихой улочке. Теперь я была респектабельной леди и респектабельной любовницей. Время от времени в Лондон приезжал Уильям, одетый в безупречный костюм пастельных тонов, и тогда мы появлялись с ним в обществе в виде идеальной семейной пары, участвуя во всех положенных там церемониях. Нельзя сказать, чтобы я была недовольна своей жизнью, единственным досадным для меня обстоятельством оставались новости, поступавшие из Франции. Бонапарт не давал себе — и мне тоже — ни минуты покоя. Он развил лихорадочную активность, разрабатывая новые стратегические планы и предвкушая новые победы. На этот раз он собирался атаковать и разгромить Англию — своего сильного и непримиримого врага. Он хотел подорвать морскую и колониальную мощь этой страны, завоевать Египет и превратить Средиземное море в свой «пруд».
Наступила весна. На Корсике в это время года уже деревья стояли в цвету, а здесь, в Лондоне, упорно моросил дождь. Собравшиеся было раскрыться крокусы тонули в воде, водяная пыль оседала на волосах и одежде прохожих.
У Феличины, моей крестницы, прорезывались первые зубы, и Эмили Уилберфорт страдала поэтому приступами беспокойной мнительности. Джеймс, как и подобает образцовому отцу и супругу, был привязан к семейному очагу. Карло, еще более бледный и сумрачный, чем обычно, зашел ко мне попрощаться. Он принял предложение стать дипломатическим курьером и теперь собирался отправиться в Вену. Прощание получилось грустным — никто из нас не мог с уверенностью сказать, где и когда нам доведется снова встретиться. После его отъезда я остро почувствовала одиночество. Как-то так получилось, что Карло играл для меня роль козла отпущения. Он терпеливо сносил все мои вспышки гнева и приступы дурного настроения, любые мои насмешки и колкости, с благодарностью принимая любое проявление благожелательного отношения. Он хорошо знал меня, и поэтому в отношениях с ним мне не нужно было ни притворяться, ни сдерживать себя. Перед ним я могла позволить себе расслабиться и излить душу, не взвешивая заранее каждое свое слово. С его отъездом в моей жизни образовалась брешь, заставившая почувствовать, какого испытанного друга я лишилась. Мои легкомысленные поклонники и мимолетные любовные приключения начали надоедать. Лондонское светское общество показалось мне пустым и неинтересным. Меня вдруг охватило беспокойство, которое я когда-то испытывала в деревне. Известие о том, что Бонапарт вместе со своей армией отправился в Египет, родило новое беспокойство, меня охватило смятение. Я собрала вещи и отправилась в поместье Элмшурст.
Стояло сухое жаркое лето. На пересохшую землю не упало ни одной капли дождя. С каждым днем уровень воды в реках и озерах все сильнее понижался, а тучи мошек не давали житья ни людям, ни животным. Леди Гвендолин особенно тяжело переносила жару — ее распаренное лицо краснело, она задыхалась, обливаясь потом. Почти весь день она отдыхала в своей комнате и лишь по вечерам, когда долгожданная прохлада приносила некоторое облегчение, леди Гвендолин появлялась на своем привычном месте в темном зале. Что касается Уильяма, то я видела его реже, чем до замужества.
С вежливым равнодушием мы встречались во время еды и обменивались какими-нибудь ничего не значащими фразами. Внешне мы соблюдали видимость супружеских отношений, но внутренне мы все больше и больше отдалялись друг от друга. Иногда, когда я случайно встречала неподвижный взгляд его фарфоровых глаз, мне казалось, что в происшедшем в первую брачную ночь он винит нас обоих. Его мучило то, что я знаю об этой его несчастной особенности, и мое присутствие неизменно вызывало у него горькие и мучительные воспоминания. Он ни разу не попытался даже прикоснуться ко мне или приласкать. Потрясение, испытанное им на брачной постели при нашей первой — и единственной — попытке, несомненно, оставило в нем след на всю жизнь. Он женился, чтобы угодить своей матери. Теперь он собирался жить и доставлять удовольствие самому себе — он выбрал свой путь и предоставил мне следовать моим путем.
В это лето я чувствовала себя очень одинокой. Солнце беспощадно палило день за днем, было слишком жарко, чтобы чем-то заниматься. У моих ног развалились, тяжело дыша, собаки. Я сидела в тени вянущей листвы деревьев и размышляла о Египте. Там, наверное, так же жарко, как здесь, если не жарче. Побеждает ли он по-прежнему или терпит поражение? А может быть, он лежит, убитый, под горячим солнцем в далекой чужой стране? Я почувствовала, что мысль о его возможной гибели напугала меня. Разумеется, я ненавидела его, но мне все равно хотелось однажды Встретиться с ним.