- Давай одеваться, Сайм! Мне удалось стащить всё, что нам необходимо!

Я развязал узел, внутри которого действительно оказалась одежда – две рубашки длиной примерно до колен с длинными рукавами и капюшонами, двое штанов, напоминающих шаровары с завязками у щиколоток, и две пары коротких мягких сапожек с плотными подошвами. А ещё там было два полосатых куска материи с кистями, очень напоминающие платки-арафатки, только арафатки обычно клетчатые. Вся одежда была выдержана в неяркой гамме от серого до светло-песочного цветов, только полосы на платках были тёмно-коричневыми. А ещё всё было поношенным, но явно выстиранным и чистым.

- Откуда ты это взял? – удивлённо спросил я у Анъяха, с наслаждением натягивая штаны и вновь ощущая себя человеком.

- Из пожертвований, – объяснил мохнатик, – эту одежду приносят в Храм после умерших, а Жрецы раздают потом бедным людям. Но ты не бойся, она чистая, да и не хватится её никто – пожертвований много, целая кладовая накопилась, а до следующей раздачи ещё два дня.

Я хмыкнул. Мысль о том, что мне придётся носить штаны какого-то неведомого мне умершего бедняги, нисколько меня не напрягала. Несколько часов голышом резко смещают ощущение брезгливости в другую сторону. Поэтому я натянул вслед за штанами ещё и рубашку, которую Анъях назвал «джиба», а потом мохнатик накинул мне на голову капюшон и, свернув полосатый платок в жгут, обернул его вокруг головы, точь-в-точь, как это делали арабы в моём мире. Сам он тоже быстро оделся и натянул сапожки, а после всех манипуляций с капюшоном и платком даже лицо его было разглядеть не особо легко, поэтому мохнатик перестал отличаться от обычного человека. Мне осталось только порадоваться тому, что местная мода так здорово помогла нашей маскировке.

После того, как мы оделись, Анъях быстренько разобрал остатки принесённого. Это оказался полотняный мешок с завязками, напоминающий рюкзак, несколько лепёшек, куда более свежих, чем та, которую мне уже довелось попробовать, кожаная фляга с притёртой пробкой и несколько медных квадратиков с дыркой посередине. На мой вопросительный взгляд Анъях ответил:

- Деньги. Это совсем немного, но лучше, чем ничего.

- А их ты откуда взял? – удивился я.

- Из чаши для пожертвований стащил, – невозмутимо ответил Анъях, явно не отягощённый особыми моральными принципами в деле присвоения чужого. – Там вообще-то больше было, но брат казначей всё выгреб, а эту мелочь не заметил. И вообще, почти все заснули уже. Давай поедим и будем выбираться.

Я ещё раз кивнул, взял половину разломанной лепёшки, оказавшуюся куда более вкусной, чем та, что я пробовал раньше, потом мы по-братски разделили содержимое кувшина, в котором оказался приятный кисловато-сладкий напиток – бодрящий и придающий сил. Большую часть напитка Анъях отлил во флягу, но нам хватило и остатков – жажду он утолял на удивление хорошо.

Так что, когда Анъях сказал, что пора уходить, я вскочил на ноги, чувствуя в себе прилив энергии и желание удрать из этого неприятного местечка как можно дальше.

- Иди за мной, – тихо сказал Анъях, – и старайся не шуметь. Думаю, Храмовая Стража спит крепко, но мало ли что. Если нас поймают – то не сносить нам головы.

«А Главный Жрец получит квартальную премию за то, что нашёл меня так оперативно», – подумал я, но озвучивать эту мысль не стал. Сначала удерём, а потом уж расскажу Анъяху об очередной напасти на мою головушку. Проблемы надо решать последовательно. Поэтому я двинулся вслед за мохнатиком, стараясь ступать максимально тихо.

Анъях вёл меня по узким извилистым коридорам, он явно успел хорошо изучить этот огромный Храм и умело избегал любых встреч. Правда, кое-где в стенах встречались не только двери, но и ниши, в которых дежурила Храмовая Стража. Дежурили стражники на редкость доблестно, из большинства ниш раздавался густой храп, слышный за несколько шагов, а вот из парочки – очень недвусмысленные звуки, заставившие Анъяха покраснеть.

Шлепки, стоны и охи лично у меня ассоциировались с двумя занятиями – сексом и партией в большой теннис. Но, поскольку ниши были явно невелики по размерам, то вряд ли в них устраивались теннисные турниры. Тем не менее, так или иначе, мы сумели миновать коридоры и оказались перед высокими створчатыми дверями, у которых так же крепко спал одинокий стражник. Анъях, двигаясь, как балерина, осторожно отжал одну створку на расстояние, достаточное, чтобы проскользнуть нам обоим, и я, стараясь следовать так же бесшумно, протиснулся в дверь за ним. Мы оказались на просторном Храмовом дворе… и я еле сдержал вопль ужаса. К нам неслись на всех парах две здоровенные зверюги, более всего напоминавшие собаку Баскервилей, которая по недосмотру кого-то наверху обзавелась маленькими кожистыми крылышками и чешуйчатым хвостом, утыканным иглами. Я оглянулся в поисках ближайшего дерева, но, увы, просторный двор был пуст. Однако Анъях ничуть не испугался страшилищ, он ласково стал гладить страшенные слюнявые морды с огромными клыками, а потом скормил каждой «собачке» по куску лепёшки, да ещё и меня заставил это сделать. «Собачки» лепёшку слопали и завалились на спины, подставляя пузики, которые требовалось почесать. Пришлось чесать, куда денешься. Спустя некоторое время Анъях потрепал «собачек» по головам и сказал, что уходит совсем. Зверюшки даже головы опустили и заскулили тихо-тихо, но нашему проходу до невысокой стены, окружающей Храм, не препятствовали.

Я подсадил Анъяха на стену, потом, подпрыгнув, подтянулся на неё сам, а потом мы спрыгнули вниз, приземлившись в мягкую траву. Как выяснилось, Храм стоял за стеной города, который виднелся невдалеке, и до дороги, которая вела неизвестно куда, но подальше отсюда, было всего ничего. Небо было ясным и звёздным, хоть и незнакомым, ночь – довольно тёплой, дорога, бегущая среди садов и полей, на удивление прямой и ровной. И я перестал сомневаться в том, что поступаю абсолютно правильно.

Романтичность момента нарушил Анъях, заявивший:

- А теперь, Сайм, ноги в руки, и ходу, ходу! Нам за ночь нужно уйти как можно дальше и спрятаться поутру.

- Это тобой так в Храме дорожат? – с подозрением в голосе поинтересовался я.

- Да нет… – невинным голосом произнёс Анъях. – Я просто парочку подарков оставил. На память… Так что, возможно, за нами будет погоня, чтоб мне уши оборвать. Ну, если, конечно, все не будут слишком заняты.

Невинность в голосе и хитрый прищур мелкого пакостника явно говорили о том, что сюрпризы были… нехилые, о чём я и не преминул поинтересоваться, удаляясь всё дальше по дороге.

Анъях скромно покраснел и поведал, что на кухне он позаимствовал немного дрожжей, которые и вылил в Храмовую канализацию, а утро обещает быть весьма жарким, так что у Жрецов будет время и возможность потрудиться на благо Храма, если они, конечно, не хотят захлебнуться в том, что обычно в канализации пребывает. Я расхохотался, однако эта проделка оказалась не единственной. В большой чан с напитком Анъях подлил спёртый у брата лекаря мощный афродизиак, в одежду особо обижавшим его брату казначею, брату эконому и брату экзекутору подсыпал порошочек, который вызывал непреодолимый зуд и желание почесаться. Порошочек был позаимствован у того же брата лекаря. В большой кувшин с благовониями, которыми заправляли светильники в зале, где стояли статуи Аллира и Тальяны, мохнатик напустил жуков-вонючек, вероятно, для того, чтобы облагородить аромат этих самых благовоний. А ещё юный изобретатель пакостей разобрал один из местных музыкальных инструментов, чья внутренность наполнялась мелкими металлическими шариками для получения необходимого резонанса, и рассыпал эти шарики перед комнатами главного Жреца и казармами Храмовой Стражи. Так что пробуждение для Жрецов обещало стать весёлым и запоминающимся.

К концу его рассказа я уже откровенно ржал, оценив всю прелесть нестандартного мышления Анъяха.

- Так что, сам понимаешь, – вздохнул мохнатик, – жрецы на меня здорово злы и могут послать погоню. Но я просто не мог не поквитаться.