Когда мы прошли четвёртую по счёту деревушку, и небо стало совсем светлым, Анъях неожиданно завертел головой, словно что-то высматривая. Наконец он разглядел между двумя заборами, отделяющими один сад от другого, узенькую тропинку, на нескольких деревьях вдоль которой были развешены цветные лоскутки – красные, синие, жёлтые, пурпурные… Некоторые лоскутки выглядели новенькими, некоторые – белёсыми, выгоревшими на солнце и потерявшими цвет.

- Пошли! – дёрнул меня Анъях за рукав. – Нам сюда.

- Куда? – удивился я. – Там что, постоялый двор? А это не опасно?

- В некотором роде там действительно постоялый двор… который уже не покинут постояльцы, – хихикнул Анъях, – и нет, это не опасно.

До меня, шибко умного, иносказание Анъяха дошло не сразу, и я спокойно повернул на узкую тропинку. А минуты через три высказался:

- Постой! Так мы что, на кладбище идём?

- А куда же? – хмыкнул мохнатик. – На постоялый двор у нас денег не хватит, да и подозрительные мы, в деревню – тоже опасно, крестьяне Жрецов боятся, как огня, в садах переночевать мы не сможем, остаётся только этот вариант. Да и искать нас здесь будут не сразу – успеем отдохнуть и удрать.

- Но там же покойники… – слабо посопротивлялся я, уже понимая, что мохнатик прав.

- И что? – искренне удивился Анъях. – Они себе лежат спокойно в своих могилках, никого не трогают. Тем более, днём.

Этой последней фразой он меня убил напрочь, и я дрожащим голосом поинтересовался:

- А что, ночью нападают?

Анъях звонко расхохотался:

- Да ты что, Сайм, с Ледяного Зуба упал? Это же покойники. Они умерли и лежат себе спокойно и днём, и ночью, пока не поднимет всех праведных Рог Справедливости и не отправит всех неправедных в непроглядную тьму без возврата Секира Вечности!

Опять какие-то местные заморочки. Однако я действительно начал уставать, расспрошу об этом мохнатика завтра. Только вот об одном ещё хотел спросить:

- Ладно, Ан, проехали. Кладбище, так кладбище. Только вот ты мне так и не сказал – кто такие Цветы Любви, и почему ты принял меня за одного из них?

Анъях нахмурился:

- Понимаешь, раз в три года Жрецы отправляются по всему Казашшану и забирают из крестьянских семей или семей ремесленников – в общем, у небогатых людей, приглянувшихся им мальчиков двенадцати-четырнадцати лет. А ещё некоторым помладше оставляют метки, говоря, что заберут позже. Таких мальчиков привозят в Храм, несколько лет обучают… искусству любви… а когда им исполняется шестнадцать лет – отдают на утеху богатым паломникам. Ну, и сами Жрецы с ними развлечься не промах.

- То есть их просто в шлюх превращают? – зло спросил я. – Я что, похож на шлюху?

- Нет, – извиняющимся тоном ответил мохнатик. – Просто ты был без одежды, вот я и подумал, что это кто-то из новеньких. Прости, если обидел тебя.

И Анъях умоляюще посмотрел мне в глаза, забежав вперёд. Вот как на него злиться? Тем более, что он-то в таком не виноват…

- Ладно, я не сержусь, ты и вправду мог перепутать, – кивнул я. – Только я не настолько хорош собой, чтобы сгодиться для такой роли.

- Зря ты так говоришь, – ответил повеселевший мохнатик. – Ты хорошо сложён, у тебя необычный цвет глаз, да и лицо симпатичное. Если бы тебя продавали на рынке рабов – точно купили бы для постельных утех. Многие богатые казашшанцы собирают в гаремы необычных юношей. Вот и моих соотечественников…

Мохнатик повесил голову и всхлипнул. А до меня стало медленно доходить…

- Так тебя в Храм отправили именно за такой наукой?

- Ну да, – кивнул Анъях, – но я наловчился убегать и прятаться. Меня ловили и пороли, но когда я чувствовал себя лучше – я прятался снова. Мне Цветы Любви помогали и не выдали ни разу. Они хорошие ребята… просто несчастные все.

- Да уж, – вырвалось у меня, и невольно стало дико жаль этих бедных парнишек, которых так жестоко отрывали от родных, – вот бедняги.

- Конечно, – серьёзно кивнул Анъях. – Из Храма Цветы Любви могут выйти только в двух случаях. Либо в гарем богатого паломника, либо на кладбище. Всё.

- А их семьи?

- Семьи отрекаются от мальчиков сразу же, как их забирают в Храм. А в Храме… понимаешь, им такое специальное зелье дают, чтобы долго могли с мужчинами… ну сам понимаешь… а ещё, чтобы послушными были и удовольствие получали от всего… А это зелье делает их бесплодными, и умирают они рано. Лет в двадцать, иногда чуть больше.

- Ужас какой! – охнул я. – Но это же просто зверство какое-то! И как же милосердные Боги это допускают?

- Допускают как-то… – пожал плечами мохнатик. – Ладно, Сайм, давай не будем больше об этом, а то так тошно на душе становится. Тем более, что мы пришли и надо найти подходящее местечко для сна.

Кладбище представляло собой ровные ряды небольших глинобитных домиков с двускатными крышами, внутри которых на глиняных лежанках или деревянных столиках стояли плоские и длинные деревянные ящики с хорошо притёртыми крышками – как я понял, это и был местный аналог гробов. Ящики окружали вазы с засушенными или сделанными из матерчатых лоскутков цветами, засохшие и погасшие курильницы, глиняные изящные кувшины и плоские чаши – правда, абсолютно пустые. Кое-где на крышки ящиков были положены медные монетки, попадалось и серебро.

Анъях совершенно непринуждённо эти монетки заимствовал, правда, не все, а по какой-то своей странной системе, и продолжал углубляться внутрь кладбища. Сначала я не понял, почему, потом сообразил – Анъях явно уходил от погребений, которые выглядели достаточно свежими или очень ухоженными – в самом деле, а вдруг скорбящие родственники решат навестить дорогого усопшего, а тут мы… Сомневаюсь, что встреча будет радостной и весёлой. Наконец мохнатик остановился у достаточно крепкого на вид, но явно давно не посещаемого домика и мы заглянули внутрь. Ну, что я могу сказать… Ожидаемый антураж. В меру пыльно, паутина по углам болтается и полутемно. Просто идеальное убежище для двух парней, которые не хотят светиться. Поэтому мы просто забрались внутрь (я старался не приближаться к глиняным лежанкам с ящиками), освободили от пыли наиболее уютный уголок, съели по половинке лепёшки и уснули, совершенно непроизвольно обхватив друг друга руками.

К обеду бедствие в Храме удалось кое-как ликвидировать, и Мирзобиль принялся искать виновного. То есть, кто автор всех этих выдающихся мерзких пакостей, у Главного Жреца сомнений практически не было. Оставалось только найти гадкую мохнатую тварь, не понимающую доброго к себе отношения. А вот с этим вышла загвоздочка. Стражники перевернули Храм сверху донизу, Храмовая прислуга заглянула в каждую щель, вышло наружу много маленьких грязных секретов и секретиков, но проклятый юпландский выродок словно сквозь пол провалился, хотя территорию Храма он покинуть определённо не мог – ракатта была наложена надёжно и крепко.

Наконец спустя три часа безуспешных поисков дрожащий от страха прислужник принёс весть о найденной в одной из комнатушек возле Главного зала странной лужице, напоминавшей по форме ракатту. Снятую! Причём никакого применения магии Мирзобиль не нашёл, как ни старался. А это наводило на грустные размышления – либо у юпландской дряни завёлся в друзьях маг сильнее Мирзобиля, что было невозможно даже теоретически, либо мальчишка нашёл какой-то немагический способ снять ракатту. В любом случае поганца следовало вернуть, расспросить обо всём, примерно наказать, но так, чтобы он остался в живых, а потом отдать в казармы Храмовой Стражи – на потеху. Тогда, небось, шёлковый станет. Жаль, очень жаль, что на этого маленького мохнатого выродка не действует проверенное зелье – всё-таки юпландцы кое-чем отличаются от нормальных людей – тогда бы проблем с ним не было вообще. Но ничего, казармы кого угодно сделают послушным. И если Правитель Айайоль вспомнит о том, что хотел себе такую игрушку – выродок будет к его услугам.

Мирзобиль с удовлетворением потянулся и велел позвать брата расследователя. Тот явился незамедлительно и, получив приказ вернуть мальчишку, осведомился: