Но для Энтони Мондейна было достаточно и полуответа, он удовлетворил его самолюбие. Он сказал:

— Осторожная женщина. Вероломная. Я еще брошу вызов вашей холодности, но попозже. Не сейчас. — И в его голосе послышались смешливые нотки. Но они утихли так же быстро, как и возникли. Он спокойно продолжал: — Я хочу получить магазин. Я хочу получить вас. И поэтому, пожалуйста, пожалуйста, Элинор, я хочу, чтобы вы уяснили одну вещь, не задавая вопросов о моих чувствах. Если для того, чтобы получить все, что я хочу, мне придется соблазнить миссис Джилл Бонфорд, я сделаю это. — Он все еще не отпустил ее руку. И, почувствовав, как Элинор конвульсивно сжалась, он сказал: — Только не надо читать мне мораль, Элинор. Это жестокий мир. И я буду жестоко сражаться.

Она только и могла сказать:

— Тони, да ведь вы еще не встретились с ней.

— Но ведь она женщина.

— И этого по вашим меркам достаточно?

— Так бывало довольно часто. Только не говорите мне, что вы шокированы моими словами.

— Нет, — угрюмо ответила Элинор. — Просто мне не приходилось слышать раньше столь откровенных заявлений.

— А я раньше и не заявлял об этом столь откровенно. Меня никто не вынуждал. И я говорю с вами откровенно только потому, чтобы вы поняли, как меня волнует ваше понимание. — Теперь Энтони смотрел прямо на нее с какой-то скрытой внутренней силой. Его голос был так же нежен, как и его пальцы, сжимавшие ее руку. — Я действительно, — сказал он, — волнуюсь редко, но если уж у меня появился повод волноваться, то пусть Бог поможет тому, кто будет чинить мне препятствия.

Глаза его горели необузданной страстью. И она в первый раз поняла, как глубоки воды, в которых она старается плыть. Кто-то должен страдать. И скорее всего, пусть и случайно, пострадает именно она.

Глава 20

Часы на высокой сложенной из известняка башне церкви на углу пробили девять часов в утреннем хрустальном воздухе.

Тони отпустил руку Элинор и спокойно сказал:

— Дорогая, мне кажется, что вам нужно что-то покрепче кофе. Давайте поедем ко мне в мотель. Я взгляну, заведется ли мой «порше», и налью вам немного коньяку. Я буду хорошим мальчиком. Обещаю. Клянусь честью скаута.

Она рассмеялась, завела мотор, развернулась и направилась на запад. Мысль о том, что он пересядет в свою собственную машину, не казалась ей такой уж плохой.

Элинор остановилась возле покрытого изморозью сияющего «порше». Он протянул ей ключ от комнаты мотеля и сказал:

— Входите и располагайтесь. Так намного теплее. А я должен немного разогреть мотор.

Комната напоминала любую комнату мотеля с пятнами на потертом ковре и с чехлами на стульях, стоящих возле окна. Элинор села на один из них, снова полезла в сумочку и обнаружила благословенную щелочную таблетку, что обрадовало ее. Сунув пилюлю в рот, она выглянула в окно и увидела, что из выхлопной трубы «порше» вырывается сизый дымок.

Она уже чувствовала усталость. Кажется, она потеряла в больнице остатки энергии, а вместо этого получила потребность в таблетках.

Она оторвала усталый взгляд от картины за окном, где Тони возился с мотором своего «порше», и обратила внимание на убранство комнаты. Кровать была смята, на подушке отпечатался след головы, предположительно — его головы, хотя если и было по-другому, то ей боли не причиняло. Небольшой щегольской чемодан из кордовской кожи лежал на багажной полке нераспакованным, а еще один, но поменьше стоял на столе рядом с лампой. Она мельком увидела свое отражение в зеркале — лишь глаза, скулы и седые волосы. Каждый прожитый год отпечатан на лице.

Ну а почему бы и нет? Всего лишь через три дня наступит ее день рождения.

Она вздохнула. Что ж, может быть, как раз день рождения и есть достойный повод, чтобы избавиться от прошлого, начать все с начала, без прежних связей и воспоминаний.

Если только женщине это под силу. Ведь любая женщина хранит воспоминания. Сожаления. Наверное, девочки с этим рождаются: прости, я обидела тебя, мама; прости, что я не родилась мальчиком, папа; прости, что я приехала, дядя Джек, но мне некуда больше было ехать; прости, что мы не пошли в Диснейленд, Бобби, у нас не было достаточно денег…

Нет. Женщины всегда будут цепляться за свои сожаления. И она не исключение.

Однако открылась дверь, и вместе с Тони в комнату проникли дуновения ледяного ветра и холодного воздуха. Он растирал озябшие руки, и губы его были застывшими от мороза, когда он остановился возле нее и чмокнул в щеку.

— Что нам обоим нужно, так это выпивка, — сказал он, поворачиваясь к кожаному чемоданчику возле лампы, не подозревая, о чем она думает.

«Теперь все правильно. Он замерз. А вот раньше, когда я пришла в магазин, он не был холодным. Но почему он соврал? Ведь он мог получить собственный ключ от магазина, и если это так и есть, то меня бы это не встревожило. Так почему же он не сказал о том, что у него есть ключ? Дорогой Боже, почему меня окружает одна неопределенность, когда я так сильно нуждаюсь в ясности?»

Из своего красивого чемоданчика Элинор извлек плоскую бутылку и прихватил два пузатых стакана. Разлив по стаканам янтарную жидкость, он протянул одну из них Элинор, слегка взболтав содержимое.

— Отпейте, — сказал он. — Этот напиток гораздо старше нас с вами, любовь моя, и я гарантирую, что у вас станет легче на сердце.

Он даже не заикнулся Элинор о предложении, которое получил от «Сотбис». Он пока не собирался посвящать ее в это. Если уж на то пошло, то он и Доминику ничего не сказал. Он придерживал этого сверчка для своего шестка, думая: «А я-то — Тони, который вырос на улице, наконец-то стал большим человеком».

Вот за что он поднял мысленный тост и выпил коньяк. За Мондейна, вошедшего в «Сотбис».

И помоги Господь тому, кто даже подумает о том, чтобы помешать ему!

Он склонился к женщине, с неясной улыбкой сидящей на пластиковом стуле, завладел ее свободной рукой и поцеловал ее.

Удивившись собственным мыслям, он осознал, что может даже жениться на ней. У «Сотбис» одобрялась идея брака и семьи. У Элинор был класс. И профессиональная репутация. Так что для них обоих брак был бы выгодной сделкой.

Ну ладно. Когда она повернулась к нему, он признал, что в данный момент она волнует его. Он и сам не мог объяснить причину, особенно после пяти ночей, насыщенных сексом с Мирандой, — девушкой с золотыми кудрями и роскошным телом, достойным кисти Тициана. Но Миранда укатила обратно в Даллас, а Элинор сидит здесь, рядом и не подозревает, что он воспринимает восхитительный теплый бархат ее тела, до которого можно легко дотронуться, стоит лишь расстегнуть пару пуговиц.

Она ведь уже ответила однажды на его призыв. Уж конечно, деревенщина Бонфорд не успел заполучить ее. А больничные койки едва ли похожи на полигоны для секса.

Может быть, она тоже готова. Может быть, она только и ждет, чтобы его другая рука дотронулась до нее, завладела восхитительной округлостью груди под этими пуговицами.

Элинор и сама не поняла, когда заметила в его глазах опасные огоньки, или почувствовала что-то опасное в прикосновении его пальцев. Но она была уверена, что что-то возникло. Прилив адреналина. Она встала, словно невзначай, допила остатки коньяка, придерживаясь за спинку стула, чтобы непредвиденное головокружение не довело ее до катастрофы.

Элинор даже не осознала, что двинулась вперед, когда он поднял руку и коснулся соблазнительной округлости ее груди, изящного изгиба ее шеи под теплой шерстью платья. Он почувствовал сладкую боль желания.

Но она улыбнулась и мягко сказала:

— Нет, Тони. — И, поставив стакан на стол, двинулась к двери. — Что же произошло с честью скаута?

— Вы украли ее…

— Не надо играть словами, к тому же я должна возвращаться в магазин. Наверное, Бен решил, что мы с миссис Бонфорд сцепились друг с другом, словно кошка с собакой. Давайте, пошли.

— Ну что же, сдаюсь. Дело в том, что сейчас неподходящее время, чтобы заниматься любовью.