Едва ли. Элинор невольно взглянула на красивые розы в вазе, которые стояли на подоконнике. Они уже начали опадать, пора расцвета миновала, как и у нее, но чем теперь можно объяснить поступки Тони Мондейна?

Вот еще одна загадка, которой нужно найти объяснение по возвращении в реальный мир.

Неделя обещает быть интересной.

Тут в холле раздалось дребезжание колесиков по полу, и круглолицая маленькая санитарка появилась на пороге, держа в руках поднос.

— Здравствуйте, миссис Райт. Сегодня вам определенно лучше. Пододвинуть ваш стул к окну? И посмотрите-ка, это настоящая еда, а не какие-нибудь соки.

Элинор снова села, сознавая, что настало самое время поесть, и устроила поднос на коленях. Она не включила телевизор, чувствуя, что земля прекрасно вертится и без ее участия.

Когда Бен приехал за ней к двум часам, она сидела на стуле, уже одетая, и ждала его. Симпатичная медсестра одолжила ей кое-что из косметики, и настроение Элинор немного улучшилось после того, как она воспользовалась румянами и губной помадой. Но юбка стала ей велика и была заколота булавкой, чулки морщились, а единственной обувью, которая оказалась с ней в больнице, были старые войлочные шлепанцы. Элинор явно не собиралась участвовать в показе мод.

Поскольку на улице было холодно, Бен прихватил из магазина ее старое потертое пальто, которое она иногда надевала в машине, с пятнами лака на локте и одну из своих плотных зеленоватых шляп, которую получил от племянника, служившего в армии.

Элинор надвинула шляпу на уши, и все рассмеялись.

Нянечка, которая прикатила ей каталку, хихикая, спросила:

— Может быть, вам дать оловянную кружку, чтобы просить милостыню?

Элинор осторожно уселась в каталку и сказала:

— О, большое спасибо, Айрин. Надеюсь, что у вас имеется черный ход?

— Но вы же не выглядите настолько плохо. К тому же вас все знают. И вы рассмешите их всех. Что делать с розами?

— Оставьте их. Они не смотрятся рядом с «нищенкой». Мне надо что-нибудь подписывать?

— Все уже оформлено. Вы можете ехать. И теперь будьте осторожны. А в четверг покажитесь доктору. О’кей?

— Хорошо. Спасибо вам за все.

— Всегда пожалуйста. И если вам попадется крышка от сахарницы «Краса Америки», позвоните мне.

— Позвоню.

Бен подогнал старый фургон к боковому выходу, где он стоял тихо-мирно, поблескивая позолоченными буквами «Антиквариат Бонфорд» под лучами солнца. Из выхлопной трубы вырывался дымок.

— Машина что-то капризничает, — сказал Бен, заботливо помогая Элинор забраться внутрь. — Бент сказал, что дело в карбюраторе или еще чем-нибудь. Я еще не успел посмотреть.

Прежде чем он захлопнул дверцу, Элинор поняла по выражению его лица, что он тоже оплакивает Бентона Бонфорда. И почему-то ей не стало легче.

Старик уселся рядом с ней, включив обогреватель до отказа, и тронул машину.

— Куда, Элли? Я знаю, что Мэри Энн принесла тебе кое-какие сладости в дом Джулии. И она сказала, что вечером наведается к тебе.

— О, спасибо. Это так мило. — Помимо ее воли глаза Элинор увлажнились, и она осознала классическую истину: болезнь оставляет мало сил, чтобы сопротивляться эмоциям. Пытаясь обрести твердость, она сказала: — Отвезите меня на минутку в магазин. И потом я поеду домой.

Воздух был прозрачным и обжигающим, а небо — холодного голубого цвета. Она обратила на это внимание, когда он помогал ей выбраться из фургона. Элинор заметила, что сорная трава, растущая в трещинах бетона, похоронена под сугробиками снега, а по платформе кружат маленькие вихри, которыми играет ветер, словно морскими волнами. Сосед из скобяной лавки вышел наружу и жег картонные коробки в проволочном контейнере. Языки огня бросали оранжевые отсветы на красноватые и тускло-серые стены зданий, а дым, словно пух, поднимался к небу в ледяном воздухе. Сосед взмахнул рукой и сказал что-то неразборчивое насчет того, что он рад ее возвращению. Они кивнули и помахали в ответ. Бен отпер заднюю дверь и ввел Элинор внутрь.

В помещении было тепло и пахло плесенью. Он включил свет, и привычные тени заиграли на знакомых предметах. Откидная крышка письменного стола была поднята, а исцарапанная поверхность — завалена почтой. Томасин, который, свернувшись клубком, дремал на кресле Джулии, вскочил, лениво потянулся всеми четырьмя лапками и задрал хвост. Вместо приветствия он издал требовательное: «Мяу-мяу!» — что означало: «Хочу есть»!

Элинор было трудно поверить, что она так долго отсутствовала.

Бен, глядя на ее бледное печальное лицо, вспомнил о великолепном Пикассо, который спрятан Джулией в ожидании дня рождения Элинор, и у него возникло сильное искушение отдать его прямо сейчас, а не ждать праздника. Но он поборол соблазн.

«Ко дню рождения», — сказала Джулия, и так оно и будет. Естественно, некоторые вещи в этом проклятом мире остаются неизменными, в частности, его обещание.

Бен наполнил едой коробку из-под маргарина. Томасин, который прыгнул на руки к Элинор, чтобы поведать ей душераздирающую историю об умирающем от голода коте, незамедлительно соскочил на пол, наклонился к миске и начал обед, мотая хвостом от удовольствия.

Элинор присела на виндзорский стул и расстегнула свое старое пальто. Бен прислонился к дверному косяку, стоя на пороге, и скрестил руки на груди.

— Эта толстая дамочка, которая приходила насчет стульев времен королевы Анны и увидела белтеровский диван, так и не возвращалась. Пока что.

— Хорошо.

— В Квинси будет семинар по прессованному стеклу. Они хотят, чтобы вы приехали. Письмо в стопке.

— Я поеду. Когда будет семинар?

— Я точно не помню. Перед днем Благодарения. Так мне кажется. А еще мы уже можем продать это бюро. С фермы Крейнов. Джону Джиаметти. Если хотите.

— Вот как?

— Вот так. Он нашел покупателя и хочет взять бюро для него. Конечно, такая сделка принесла бы нам небольшую прибыль. Совсем небольшую. Но ведь мы знаем Джона давно, и он хороший человек.

Будет только на пользу, если она пойдет на сделку с ним. Если она будет работать на него. Если… Слишком много «если». Тут ее словно током ударило:

— Господи, Бен! А зарплату вы и остальные получили? Я же ничего не подписала.

— Не беспокойтесь. Все сделал партнер Мэтта, это касается и оплаты больничных расходов по вашей страховке. С деньгами все в порядке. Кажется, он хороший парень. Элли…

Она взглянула на него. Бен взволнованно моргал и нервно ерошил рукой остатки шевелюры вокруг лысины. Скорчив гримасу, он начал:

— Что же будет с этим местом теперь? И с нами?

Элинор медленно ответила:

— Не знаю. Думаю, что все должно перейти к ближайшим родственникам Бентона, кто бы они ни были.

— А что если никого из родственников нет?

— О, кто-нибудь должен быть. — Она механически теребила шов на своем свитере, даже не сознавая, что делает. — Если придется, будем искать родственников по линии прапрадедов или каких-нибудь кузенов, уехавших куда-то тридцать лет назад. Кто-нибудь да объявится. Полагаю, что нам остается только ждать. Снова.

— Но ведь они могут продать все?

— Только законно оформив сделку.

— А мы, значит, пока будем вести дела как и прежде?

— Пока кто-нибудь не велит нам остановиться. Или не возьмет все в свои руки.

— Это может длиться несколько лет.

— Непохоже.

— Может быть, если никто не объявится, нам позволят и дальше вести дела. Для меня это было бы лучшим вариантом. С вами очень хорошо работать, Элли.

Лучшего комплимента Бен сделать не мог. Адресовав ему туманную улыбку, Элинор сказала:

— А вы здесь незаменимы. Джулия всегда это говорила.

Бен шаркнул носами своих неуклюжих рабочих ботинок и улыбнулся:

— Как бы то ни было, я думаю, что мы хорошо ладим.

«Но все изменится, если я перейду к Джону Джиаметти».

Ей следовало бы сказать о своих намерениях. Но не сейчас. Всему свое время.

Он помялся и продолжал:

— Но, скорее всего, кто бы ни приехал, этот человек решит все продать. Как вы думаете?