День, наставший после бессонной ночи, был не лучше, и все печальные эмоции этого дня распространились на последующую неделю.

Обязательства, связанные с похоронами Мэтта, оказались бесконечными. Тони выразил свои соболезнования и прислал массу цветов, но сам не приехал.

Бентон не позвонил.

Уже прошло пять дней, а от него не было ни слуху ни духу.

На десятый день, когда она уныло похоронила всякую надежду и еле-еле справлялась с каждодневными делами, пришло письмо-жалоба: «Где вас черти носят? Я звонил уже четыре раза, и нигде никто не отвечал, а с проклятыми автоответчиками я разговаривать не хочу! Охота назначена на следующий уик-энд, так что я скоро приеду, и тогда берегитесь. Можете быть уверены, что я вас крепко отшлепаю, если к моему появлению вас не окажется дома».

По необъяснимой причине вдруг засияло солнце и светило, не переставая, пока не настал Понедельник. В этот день, что-то про себя напевая, налив свежий кофе в свою высокую чашку и усевшись у стола в бледном мареве холодного ноябрьского утра, Элинор развернула газету, сделала глоток, оперлась на локти, чтобы лучше видеть, поскольку очки снова были потеряны, и всмотрелась в заголовки.

В горах разыгралась неожиданная метель. Самолет потерпел катастрофу. Среди пассажиров были представители сельскохозяйственной делегации из России и двое американцев. Характер катастрофы указывает на то, что все погибли.

Одним из американцев был Бентон Бонфорд.

Глава 17

Элинор смутно помнила, как соскользнула на пол, потому что сквозь ватный туман подумала: «О, мои таблетки от давления! Где я их оставила? У меня, наверное, удар!»

Это было ее последней мыслью. Она не почувствовала, как от порыва ветра распахнулась кухонная дверь, как ледяной воздух овеивал ее, принося с собой крохотные, похожие на соль, снежинки, и они таяли на потрескавшемся кафеле, как спустя несколько часов пришел Бен и в ужасе сказал:

— О, Господи, и вы тоже!

Элинор очнулась, с большим удивлением обнаружив, что лежит внутри кислородной палатки. Почти бессознательно она попыталась ощупать то, что находилось вокруг нее, решила, что на самом деле это ее не волнует, и погрузилась назад — в прекрасное, бесчувственное забытье.

В течение всей долгой недели она смутно осознавала присутствие Бена и Мэри Энн, которые на цыпочках ходили взад-вперед по палате с озабоченными лицами, да еще она припоминала, как над ней склонился Тони Мондейн поверх букета розовых роз. А еще были сны. Ей снился Бобби, который улыбался ей, говоря, как часто бывало при его жизни: «Держись, мама». Ей снилась Джулия, которая ворчала, насупив брови: «Сама я так не делала, но тебе велю. Держи при себе свои проклятые таблетки, детка». А еще ей снился Бентон Бонфорд, говоривший своим звучным голосом: «Темны деревья прекрасного сада, но выполнить мне обещания надо…»

Так хорошо было слушать их всех, завернуться в одеяла, закрыть глаза и забыть об окружающем мире.

К счастью, современная медицина творит чудеса: инфекция сдалась, воспалительный процесс в легких остановился, и сильная боль в груди исчезла. Силы постепенно возвращались к ней. А вместе с ними вернулось утомительное чувство ответственности за то, что находится вокруг нее.

Элинор противилась этому чувству. Она совершенно не желала его испытывать и, пока было возможно, цеплялась за своих призраков, как ребенок, пряталась от опасности под спасительное шерстяное одеяло.

Но, в конце концов, чувство долга возобладало над страхами. Она открыла свои утомленные глаза навстречу снежному ноябрьскому дню, увидела старое обеспокоенное лицо Бена, вздохнула и шагнула навстречу неизбежному.

Джулия, Мэтт и Бентон были мертвы. А она нет. И неважно, как она будет себя чувствовать, она жива.

В субботу она уже сидела на стуле и старалась выслушать, что расскажет ей Бен о Бентоне. На самом деле он знал не намного больше, чем сама она вычитала из газет.

Погода в горах окончательно испортилась: вначале не удавалось даже обнаружить самолет и извлечь погибших. И только через некоторое время, прежде чем снег окончательно покрыл землю, спасателям все-таки удалось найти безжизненные тела, которые лежали на склоне. Соединенные Штаты и Россия обменялись соболезнованиями по поводу погибшей сельскохозяйственной делегации. Затем сообщения о катастрофе отошли на вторые страницы газет, и на смену пришла информация об аварии газопровода в густонаселенном районе.

И это было все.

«Но не для меня, — горько подумала Элинор. — Не для меня. Я потеряла Бентона Бонфорда. Я не могла себе представить, что можно потерять человека, которого не имеешь. Но это возможно. Я его потеряла. И теперь я понимаю, что, наверное, любила его — сильнее, намного сильнее, чем какого-либо другого мужчину в своей жизни, и, наверное, ничего подобного в будущем не встречу. Но жизнь продолжается. Так ведь?»

Да, так. По какому-то странному предопределению решено, чтобы я жила, а он — нет. Здесь должен крыться какой-то смысл. Как мне найти его? — В ее утомленной голове ответ возник сам собой: надо выполнять обещания. Как это делал он. Но, Господи, как? Я теперь даже не знаю, кому принадлежит магазин. «Я могла бы позвонить младшему помощнику Мэтта, — подумала она, свесив ноги на холодный пол. — Кажется, его зовут Питер. Но что у нас сегодня? Сегодня воскресенье. К двум часам за мной приедет Бен и отвезет домой. — Подступили слезы, слезы жалости к себе, и она с трудом поборола их. — Ради Бога, Элинор Райт, не надо превращаться в плаксу. Сожми зубы. Живи сегодняшним днем, черт возьми! Надеюсь, твоя страховка сможет покрыть медицинские расходы и ты не вылетишь в трубу окончательно. Надеюсь, что Джон Джиаметти не передумал, и у него все еще найдется работа для тебя. Надеюсь, что кому бы теперь ни принадлежал магазин, владелец не прогонит Бена и Мэри Энн или продаст магазин еще кому-нибудь, кто оставит их. В конце концов, хватит тебе витать в облаках. Вернись назад, к проклятой реальности».

Элинор встала на ноги, схватилась за кровать, потому что перед ее глазами все поплыло, и поняла истинность выражения: «Легко сказать, да нелегко сделать».

Но головокружение прошло через несколько секунд. Все еще осторожно придерживаясь за кровать, она передвинулась к стулу, решила, что пока этого вполне достаточно, и села. Дверь в холл была открыта, и она увидела на стене яркую бумажную индюшку, которую прикрепили кнопкой.

«Как эта птица похожа на Тони Мондейна», — ехидно подумала Элинор, затем причина попадания на стену именно индюшки заняла ее воспаленный мозг.

День Благодарения? Это не может быть день Благодарения — так долго она не могла пробыть здесь.

Однако именно так дела и обстояли. Из ее жизни выпали две недели, о которых она ничего не помнила. Две недели без Бентона. Три без Мэтта. И более четырех без Джулии.

«Бену следует быть более осторожным: вероятно, он может стать следующим», — подумала она и поняла, что это вовсе не смешно.

Наполненные яростью глаза Элинор вдруг натолкнулись на ее собственное отражение в маленьком зеркальце на стене, и она сама себя не узнала. Под глазами пролегли такие глубокие морщины, что и целого галлона крема не хватило бы, чтобы их замазать. Она напоминала цветом лица восковую куклу, а губ почти не было видно. Она выглядела на все семьдесят лет. Или на все сто. На самом деле с такими сальными свалявшимися волосами, свисающими на лицо, она отлично может подойти для роли одной из ведьм в «Макбете» и варить зелье, приговаривая: «Пузыри, пузыри, горе-беду навари».

Ну ладно. Одно хорошо — клетчатая юбка теперь будет ей впору.

Надо возвращаться из больницы домой, но есть ли у нее какая-нибудь одежда? Наверное, она должна позвонить Мэри Энн и попросить, чтобы та заехала к ней и захватила что-нибудь.

Элинор снова осторожно поднялась и шаг за шагом добралась до шкафа. Она сможет выйти в этой одежде.

Какого черта теперь наряжаться? Для кого устраивать показ мод? Для Тони Мондейна?