— Вы определенно не особенно много знаете обо мне.

«Да я вообще о тебе ничего не слышала до прошлой недели», — подумала Элинор.

Но сказать это вслух было слишком трудно. Она покачала головой:

— Нет, не особенно.

— Дедушка Бонфорд оставил мне ферму. Хорошую. Я берегу ее. Выращиваю свиней, немного рогатого скота, сею зерновые. А теперь я оказался между молотом и наковальней, потому что правительство штата намерено заложить искусственное озеро для отдыха, и в результате большая часть моей территории будет затоплена.

— О, Господи! Вы будете продавать?

— Нет. Не сейчас. Но я стараюсь смотреть на вещи шире. Все-таки мне почти шестьдесят лет, и мне некому оставить все это.

Бентон щедро отхлебнул кофе, и по его лицу Элинор определила, что и в его чашке он холодный. Он пробормотал:

— Проклятье! — и снова потянулся к кофеварке. — Еще хотите? — Элинор покачала головой, и тогда он налил себе, поставил кофеварку и устало улыбнулся ей. — Хотите услышать окончание моей истории?

— Почему нет? Ведь мою вы слышали.

— Я отправился в Россию вместе с группой других свиноводов на то, что они называли консультацией. Там такой бардак, что чувствуешь себя больным, особенно страдает желудок. И, когда я вернулся домой, оказалось, что моя женушку удрала, а моя единственная тетка умерла. Теперь я — преуспевающий фермер, который может признать, что не испытывает почти никакой зависимости от банка. А еще я должен признать, что, когда мне сказали, что магазин тети Джулии принадлежит мне, я даже заподозрил какую-то ошибку. Я, — закончил он спокойно, — никогда ничего не слышал об Элинор Райт. Я лишь однажды виделся с теткой, и она была в магазине одна. Кажется, это было сто лет назад.

Он пытался быть честным. Элинор тоже пыталась.

— У магазина есть хорошие возможности, — сказала она уныло. — Или могли бы быть. Он может приносить хороший доход. Или можно выручить хорошие деньги от его продажи. А покупатели найдутся — Джулия хорошо знала свое дело. — Элинор вздохнула при мысли о Марвине Коулсе и его сальной физиономии и об Энтони Мондейне — красавце-мужчине.

— А вы?

— Нет. Мне это не по карману. По крайней мере, одна я не справлюсь.

— А вы бы хотели? Может быть, мы заключим сделку?

Элинор поразмыслила, прежде всего вспомнив о своих финансовых мучениях, и вынуждена была признать, что ее кредит в банке, скорее всего, сведен к нулю.

— Я… я не знаю.

Он смотрел на нее из-под полуопущенных век.

— Как давно вы работаете на мою тетку?

— Почти тридцать лет.

«И она почти заменила мне мать. Но следует ли ему говорить об этом? Поверит ли он? И, учитывая ужасные вещи, которые говорят вокруг, почему он должен ей верить?»

Он почувствовал ее нерешительность. И молчаливо подался вперед, положив на стол свои натруженные руки.

— Проклятье, леди, я не собираюсь съесть вас! Я просто пытаюсь составить полную картину. Вдобавок у меня осталась лишь неделя до того, как я брошу свои кости назад домой и заведу комбайн, чтобы заняться бобовыми. И, между прочим, это один из пунктов, по которому я должен банку, поскольку мой старый в прошлом голу приказал долго жить.

— Это вы о бобах?

— О комбайне. Почти сто тысяч долларов стоят все эти косилки, молотилки. Правда большую часть я уже внес. За счет урожая я смогу внести остаток.

— Или за счет продажи антикварного магазина, — сказала Элинор, ведь он определенно думал об этом.

Он пожал своими массивными плечами:

— Но я сказал, что мы можем что-нибудь придумать.

Элинор кивнула, но на самом деле она не верила ему. Разве сверкающие сокровища антикварного магазина могут иметь такую же важность, как комбайн, для человека, сидящего перед ней? Разве он вообще в состоянии понять? Да и к чему ему понимать?

У нее снова разболелась голова, она коснулась ее кончиками пальцев.

Он взглянул на нее: пряди серебристо-пепельных волос с двумя смешными розовыми бигуди, укрепленными заколками, и под ними — округлость бледного и очень усталого лица. Он сказал неожиданно и осторожно:

— Бедная девочка! Ведь вам действительно это не по карману, да?

Она знала горькую правду. И гнев она еще могла перенести, но не проявление симпатии.

— Уходите, Бентон Бонфорд, — наверх, прочь, куда хотите. Только, пожалуйста, уходите.

Он вытянул свою огромную ногу, что-то вытаскивая из кармана джинсов. Затем она обнаружила в своей руке, подпирающей голову, большой белый льняной носовой платок. А он продолжал тем же тихим голосом:

— Ну давайте. Поплачьте. Наверное, это нужно вам больше всего. А я не буду обращать внимание.

А она в ответ сказала тягостную, приводящую в отчаяние правду:

— Я сегодня только этим и занимаюсь.

— Но это только цветочки. А я имел в виду хороший, громкий плач навзрыд. Вот что вам нужно. А соседям я скажу, что побил вас.

И он протянул руку и легонько похлопал ее по плечу.

Они оба почувствовали что-то еще — обжигающий туман проник в кухню через заднюю дверь.

И голос Энтони Мондейна, такой же ледяной, как и ветер за стенами, произнес:

— Надеюсь, я ничему не помешал.

Глава 8

Он намеревался сказать это шутливо. Но всякий, кто знал Энтони Мондейна, незамедлительно понял бы, что это не так. Элинор мгновенно поняла его, и странное предчувствие всерьез растревожило ее.

Она не принадлежала Энтони Мондейну ни сейчас, ни когда-либо. Но Элинор знала, что Тони не очень понравилось, что у нее с Бентоном Бонфордом возникло что-то вроде сообщничества. В это время Бентон с удивлением взглянул на Тони, затем на Элинор. Его серо-карие глаза ничего не выражали. Он ждал.

В течение всего дня нервы Элинор были страшно напряжены. Настоящий момент имел двусмысленную окраску. Элинор почувствовала, что ей не нужно быть дурой и не давать волю своему гневу. Она нуждалась в Тони Мондейне, и она нуждалась в Бентоне Бонфорде, поэтому ей следовало постараться сохранить на своей стороне обоих.

Но как сделать, чтобы мужчины повернулись лицом друг к другу и не стали бы агрессивны по отношению к ней?

Конечно, досадно, если Бентон может подумать, что она позволяет мужчинам переступать ее порог в любое время дня или ночи, но подозрительность Тони возмущала ее.

Да пошли они оба к черту! Ей эти сложности ни к чему.

Элинор почувствовала вдруг такое сильное отчаяние, что у нее даже свело желудок. Но она спокойно сказала:

— Ну конечно, вы помешали. Мистер Бонфорд и я как раз планировали полететь в Рио, чтобы провести там бурный уик-энд и предаться неприкрытому разврату. Бентон, это Энтони Мондейн. Владелец страшно элегантного антикварного магазина в Сент-Луисе, а также бесценный друг как Джулии, так и мой.

Мужчины пожали друг другу руки, произнося собственные имена, и это приветствие вполне могло бы показаться соревнованием в силе, — и почти так оно и было, — но тут оба опомнились.

Элинор сказала:

— Садитесь, Тони, хоть я и должна предупредить вас насчет кофе. И вообще, что вы здесь делаете, к тому же в три часа утра?

Тони сел рядом с ней, закинул ногу на ногу, не помяв безупречно отглаженных брюк, и отказался от кофе. Затем он произнес своим звучным, спокойным и притворно беспечным голосом:

— Я никак не мог заснуть и решил покататься. Увидев, что в доме горит свет, я подумал, что, может быть, у вас те же проблемы.

Естественно, он подразумевал, что ему предоставлена свобода явиться к ней в любое время дня и ночи. Элинор очень старалась сдержать себя, но, по правде говоря, ей очень хотелось лягнуть его. Вдруг сенбернар поднялся, как будто ожил ковер на полу, подошел и с любопытством обнюхал брюки Тони.

— Господи, Боже мой, ну и зверюга у вас! — сказал Тони.

Он явно не испытывал горячей любви к животным. Бентон небрежно сказал:

— Его зовут Чарли.

— Чарли?

— В честь короля Карла[24], в оные времена он спрятался на дереве, после того как битва была проиграна. Не слишком замечательный тип героя.