— Хочешь, я тебе собью немного икры? — спросил он.

Он знал, что она любит сбитую икру, приготовленную им самим.

Женщина поколебалась, но только мгновение.

— Нет, не хочу… Ты лучше приляг, отдохни…

— Из сельди! — настаивал он. — На чистом прованском масле…

— Ну, хорошо, — уступила наконец она и закрыла глаза.

Мужчина с радостью поднялся с места и, обойдя дом, спустился в погреб. С деревянных балок свисали связки умело провяленной скумбрии. Он раздвинул их, чтобы пройти. Возле высокого каменного фундамента стояли в ряд несколько бочонков, стянутых ржавыми железными обручами. В них лежали приготовленные его руками малосольная илария, сардины, копченая пеламида и консервированная рыбья печень. В нескольких больших запаянных банках из-под халвы хранились маринованные бычки и крупная кефаль, которую глушили гранатами в заливе по ту сторону Эмине.

Икра лежала в большой стеклянной банке, и он зачерпнул ее деревянной ложкой. Возвращаясь, прихватил с собою несколько скумбрий.

Сбивать икру, а тем более для жены, было истинным удовольствием. Она была на шестом месяце и не поднималась с постели. Уже три раза ей не удавалось выносить ребенка, и теперь супруги решили любой ценой сохранить четвертого.

Растирая в деревянной ступке икру, он все время прислушивался — не позовет ли его жена.

В дверь постучали, но он не сразу оторвался от дела.

— Стучат, Марин! — слабым голосом воскликнула женщина.

— Слышу, — ответил он и шагнул к двери. После полумрака кухоньки солнце на миг ослепило.

— Дядя Марин, клиентов к тебе привел, — услышал он голос моториста.

Капитан моторки стал понемногу различать гостей. Не поздоровавшись с ними, он закрыл за собой дверь и жестом показал на маленькую скамейку у стены, под скудной тенью лозы. Когда все уселись, мужчина в рабочих брюках коротко повторил то, о чем говорил мотористу. Голос его звучал негромко, но ровно и спокойно.

— Сколько вас? — хмуро спросил капитан. Клиенты по виду были небогатые, и сделка не обещала особой выгоды.

— Четверо…

— Нет расчета! — сухо сказал капитан.

— Важно, сколько мы заплатим, — заметил юноша в клетчатой рубашке.

— Сколько вы можете заплатить! — нетерпеливо возразил капитан. — Поймите, мне нет расчета!.. Мотор на бензине работает. Морской водой его не заправишь…

— Слушай, лодка твоя — ты и запрашивай цену, — сказал мужчина в рабочих брюках. — Если нам не подойдет, не поедем… Но ты назови свою цену!

Он говорил по-прежнему спокойно, уверенно и сдержанно.

Капитан внимательно посмотрел на него: с таким, пожалуй, стоит потолковать.

— Если бы вас было хоть пятеро, — сказал капитан, — и каждый дал по полтораста левов, мы бы договорились…

Пришельцы переглянулись. Было ясно, что капитан заломил едва ли не двойную цену.

— Очень дорого! — сказал, нахмурившись, человек в рабочих брюках.

— И мне не дешево обходится, — ответил капитан.

Человек в рабочих брюках опустил голову. Где-то далеко в гавани басом проревел пассажирский пароходик: гудок прозвучал так громко и отчетливо, будто с соседней улицы.

— Капитан, — с укором сказал мужчина в рабочих брюках, — ты хочешь разом заработать семьсот пятьдесят левов?

— Ни столько, ни полстолько! — возразил капитан. — Адамаки заберет львиную долю, дай нас двое…

— Какой Адамаки? — спросил юноша в клетчатой рубашке.

Капитан с удивлением посмотрел на него: не знает Адамаки!

— Лодка его, — пояснил капитан. — За это он берет долю… А наша работа сезонная… Задует северняк — и хоть заваливайся, как медведь, в берлогу до самого лета… Мы летом зарабатываем на зиму…

— Уступишь немного? — спросил мужчина в рабочих брюках.

Капитан задумался. Он был не прочь, поторговавшись, сбавить цену, но, во всяком случае, не ниже, чем до пятисот левов. Если не дадут — пусть идут ко всем чертям.

— Ладно! — сказал он. — Шестьсот пятьдесят…

Теперь задумался мужчина в рабочих брюках.

— Поищем еще двоих попутчиков, — промолвил он. — Иначе дорого выходит…

— Мне все равно, сколько народу везти, — сказал капитан. — Шестьсот пятьдесят за лодку — и сажайте в нее хоть десять человек… Мне все равно… Я вожу за деньги, меня деньги интересуют…

— Хорошо! — решительно сказал мужчина в рабочих брюках и протянул капитану свою загрубелую руку. — Мы люди рабочие, торговаться не любим… Сумел нас прижать — значит сорвешь больше…

Теперь, когда торг закончился, лица у всех прояснились. Капитан уселся поудобнее и, прислонившись к стене, с любопытством взглянул на юношу в клетчатой рубашке.

— Этот парень тоже кирпичник? — спросил он, с усмешкой глядя на белые тонкие руки юноши.

— Его мы взяли для фасона, — ответил в тон капитану мужчина в рабочих брюках. — Зубы заговаривать девушкам…

— Я студент, — спокойно заметил юноша. — Если не поработаю летом, то зимой придется глодать подметки…

По грубому лицу капитана пробежала добрая, дружелюбная улыбка. «Если так, — подумал он, — то это неплохо… Человек должен сам пробивать себе дорогу».

Капитан своими силами выбился в люди и гордился этим.

— Кем будешь? — спросил он. — Адвокатом?

— Нет, моя наука немного особенная! — сказал, тепло улыбнувшись, студент. — Я изучаю философию…

— О! Философия! — без тени насмешки воскликнул капитан. — Знаю, знаю… Как-то читал книгу одного философа…

— Серьезно? — спросил, искренне обрадовавшись, студент. — Что за книга?

— Геккеля…

— А не Гегеля? — спросил мужчина в рабочих брюках.

— Может быть, не помню… Там рассказывалось, как произошла жизнь на земле…

— Ах да, Геккель! — снова улыбнулся молодой человек и, взглянув на своего товарища, добавил вполголоса: — Эрнст Геккель, натурфилософ…

Мужчина в рабочих брюках ничего не ответил, будто не расслышал. Капитан поднял голову и посмотрел на него.

— Ты, мне кажется, тоже не из простых! — сказал он.

— Простых среди нас нет! — добродушно согласился мужчина в рабочих брюках. — По профессии я печатник… Но для нас сейчас нет работы в Софии, вот и приходится выкручиваться…

Капитан призадумался. На мгновение наступила неприятная тишина: казалось, люди настороженно изучают друг друга.

Тень перед скамейкой удлинилась и слилась с пятнистой тенью от смоковницы. Под ногами сидевших тянулась узкая грядка, засаженная помидорами. Она была огорожена растянутой на колышках старой рыбачьей сетью, чтобы куры не клевали сочные, налившиеся плоды.

— Давай задаток и пойдем, — сказал студент.

Печатник кивнул и сунул руку в задний карман. Но он не сразу вынул деньги, а долго рылся в кармане, стараясь не обращать на себя внимания. Наконец он достал тоненькую пачку гладких, плотно сложенных вместе банкнот, словно их только что отделили от большой пачки.

— Пока мы даем тебе двести левов, — сказал молодой человек. — Остальное на месте…

— Ладно, — кивнул капитан. — Выходим немедленно?

— Нет, вечером, — ответил печатник. — Часов в восемь…

— Поздно, — заметил капитан.

— Почему поздно? — поспешно возразил печатник. — Как раз прохладней будет…

— Поздно, — повторил капитан. — Завтра рано утром нам со Ставросом выходить на работу… До Созополя и обратно путь немалый. Рассвет застанет нас в море…

— Ничего подобного! — возразил, покачав головой, мужчина в рабочих брюках. — Самое позднее в три будете здесь…

— И это, по-вашему, удобно?

— Раньше мы не можем! — решительно отрезал печатник. — Один из наших вернется из Каблешково только к вечеру.

Капитан задумался.

— Ладно, — с неохотой пробормотал он. — Пусть будет по-вашему…

— В восемь! — повторил печатник.

Он встал. За ним поднялся и его товарищ. Но капитан смутно догадывался, что сказано еще не все. И он не обманулся. Мужчина в рабочих брюках спросил небрежно:

— Ты сам возьмешь пропуск?

Капитан еле заметно усмехнулся, одними глазами.

— Нет, — спокойно ответил он. — Вы сами его получите…