Рик недолго заведовал западноевропейским отделением отдела СВЕ. Поскольку в Европе происходили большие перемены, Милтон Берден решил провести в отделе реорганизацию. Рика назначили ответственным за операции в Чехословакии. Для «крота» КГБ это было крайне неудачное назначение, и через некоторое время Рик начал суетиться. Когда до него дошли слухи о том, что скоро освободится место заместителя резидента в Москве, Рик предложил Бердену свою кандидатуру. Служба в Москве была бы «достойным завершением» его карьеры, сказал он. Но Берден выбрал кого-то другого, и вскоре Рик пришел к нему с ещё одним предложением. Он попросил Бердена создать спецгруппу, которая бы занималась расследованием «благонадёжности» уроженцев восточной Европы, пожелавших шпионить на ЦРУ. Рик предупредил Бердена, что КГБ попытается подослать туда своих двойных агентов. Они могли смешаться с толпой потенциальных шпионов. Рик хотел оказать помощь Управлению в выявлении «ложных» источников информации. Берден завернул его предложение. Рик был всерьёз обеспокоен. Нельзя было списывать со счетов, что в любой момент мог объявиться какой-нибудь бывший офицер восточноевропейской разведки, которому удалось про него пронюхать. «Я отчаянно надеялся, что КГБ продолжает обеспечивать мне защиту».
В начале 1990 года самолюбие Рика было удовлетворено. С согласия Бердена его сделали членом комиссии, занимавшейся вопросами продвижения по службе. Теперь он помогал ЦРУ решать, кого из офицеров-оперативников можно повысить до уровня СТ-12. После ареста Эймса пресса строила много домыслов насчёт того, передавал ли он в КГБ информацию о повышениях в ЦРУ. Сам Эймс это отрицал. «Я уже сообщил КГБ, кого, с моей точки зрения, стоит попробовать завербовать, — позже заявил он. — в тех делах, что я вёл, не было ничего, что заслуживало бы внимания».
Все же работа в комиссии вызывала у него чувство приятого возбуждения. До сих пор Рик был среди тех, кто вымаливал повышение. А сейчас он сам участвовал в принятии подобных решений.
В своих интервью Розарио позже говорила, что уже не любила Рика, когда они в 1989 году вернулись из Италии в Штаты. Более того, она утверждала, что они были на грани развода. Эти заявления повергли близких друзей Эймсов в шок. Никто из них не мог припомнить, чтобы Розарио заводила в 1989 году речь о разводе, хотя кое-что и говорило о том, что дела у неё с Риком обстоят не так хорошо, как раньше. «мне все-таки казалось, что они ещё любят друг друга. Однако отношения между ними изменились, и очень сильно», — сказал Дэйвид Сэмсон, который три раза гостил у Эймсов в конце 1989 и начале 1990 года. «вы понимаете, Розарио подавляла Рика. Она заправляла всем в доме. Я смотрел на него и думал: "Боже, да он, наверное, просто мечтает о том, чтобы выбраться из дома и немножко расслабиться, пропустив стаканчик-другой пива". Но Рик никогда" бы не решился на это, потому что Розарио на следующей день оторвала бы ему голову. Она все время к нему цеплялась».
Сэмсон лишился дара речи, когда впервые увидел Новый дом Рика и Розарио. «Да как же вы за него расплатились?» — запинаясь, спросил Сэмсон. «Сесилия подбросила деньжат», — ответил Рик.
Сэмсону это показалось странным. «Я спросил себя: "Как она могла за это заплатить?" Я не думал, что в семье Розарио водятся деньги. Понимаете, ведь именно я одалживал Розарио деньги в Мехико-Сити, и я же платил ей за использование ее квартиры в качестве явочной. А затем я вспомнил, что отец Розарио был политиком. Известно множество случаев, когда латиноамериканские политики воровали миллионы. Я подумал: "может, Сесилия считает, что союз между Розарио и Риком очень крепкий и раз родился внук, то пора раскошелиться".
Сэмсон спросил: «А Служба безопасности проглотила ваши объяснения насчёт Сесилии?» «Да, — ответил Рик. — Я получил от неё дарственную. Как только я им ею предъявил, они сразу поверили, что все законно». Он лгал. Он не показывал ни одному человеку в ЦРУ дарственную, подписанную Сесилией.
Рик повёл Сэмсона посмотреть на свой «Ягуар». Он обошёлся ему почти в 50 тысяч долларов. «Рик сказал мне, что вначале хотел купить подержанный автомобиль, но продавец убедил его, что разница в цене будет незначительной, и он решился на покупку нового», — вспоминал Дэйвид.
Как-то вечером после ужина Сэмсон и Рик сидели на кухне. Они пили водку и спорили о политике. Сэмсон был сторонником Рейгана. Розарио сказалась усталой и удалилась наверх, но через час спустилась к ним и пожелала знать, когда Рик собирается спать. Сэмсон обратил внимание, что если разговор шёл не о ней, Розарио теряла к нему всякий интерес.
К тому времени Рик и Сэмсон уже прикончили водку и приступили к вину. Рик сказал Розарио, чтобы та ложилась спать, не дожидаясь его. Однако ещё через час она снова вошла на кухню. На этот раз она сделала Рику настоящий выговор. Рик был пьян, и ему было наплевать, что Розарио злится. Это ещё больше ее разъярило. Она объявила, что будет спать в другой комнате. «Я думаю, Рик даже не заметил, что меня нет в постели, — позже жаловалась Розарио. — На следующее утро он сказал: «Чего ты бесишься? Что я такого сделал?» Я была так зла, что не хотела с ним разговаривать».
Вечером того же дня, вернувшись домой после похода по магазинам, Розарио обнаружила дожидавшийся ее букет красных роз. К нему была прикреплена записка с извинениями. «Рик писал мне пламенные послания каждый раз, когда надирался вдрызг или мы с ним ссорились… Таким образом он давал мне понять, что ему стыдно… Именно поэтому мне и было так трудно положить конец этому безобразию… На следующий день он всегда становился самим собой, симпатягой Риком… Он писал мне: «Не бросай меня. Я не могу без тебя жить», а я, как дура, его жалела. Теперь я вижу, что он знал, как вить из меня верёвки… Как ни странно, я целиком от него зависела».
Рек предложил Розарио вновь пойти учиться. Она подозревала, что он хочет выжить ее из дома, чтобы она «отстала от него и дала ему пожить спокойной жизнью». Так это сформулировала сама Розарио. Тем не менее его идея пришлась ей по душе. Она начала собирать информацию об университетах, расположенных в пределах Вашингтона, но ни один из них ее не устроил. «может, в Вашингтоне и полно университетов, — сетовала Розарио, — но я думаю, что единственный приличный из них — Джорджтаунский». Но даже там не было тех курсов, которые ее интересовали. «ваши университеты куда хуже наших, колумбийских», — заявила Розарио. Все же она записалась на три философских курса в Джорджтаунском университете, и Рик нанял няню присматривать за Полом, пока Розарио будет учиться. Филиппинская чета, которую они привезли с собой из Рима, уволилась сразу же после получения всех необходимых документов для работы в Соединённых Штатах. Впоследствии они сказали, что им опротивели бесконечные придирки Розарио.
Пройдя уже половину курса на Ферме, Дэн Пэйн узнал, что Карла Кочера видели в Западной Европе. Кочер и его жена Хана были чешскими «нелегалами», работавшими на Управление в середине 70-х. Именно они рассказали КГБ о Тригоне. Пэйн знал, что во время работы над операцией "Скрин" Кочер предоставлял чехам информацию личного характера о своих коллегах. Большинство людей, участвовавших в "Скрин", по национальности были русскими или уроженцами стран восточной Европы. Они были наняты для того, чтобы переводить магнитофонные записи разговоров, полученных ЦРУ с помощью «жучков» и других подслушивающих устройств. После завершения "Скрин" многие участники операции получили повышение. В конце 80-х одни из них получили письма с просьбами о помощи от давно забытых родственников в СССР, другие были завербованы офицерами КГБ, знавшими интимные подробности их жизни. Было ясно, что не обошлось без Кочера, передавшего КГБ список сотрудников, которые, с его точки зрения, были уязвимы. В 80-х Пэйну было поручено допросить этих сотрудников.
«Во время допросов я пытался взглянуть на этих людей глазами Кочера, — позже вспоминал Пэйн. — мне хотелось выяснить, почему он выбрал именно их. Что в них было такого, что показалось ему уязвимым?» Пэйн всегда задавался вопросом, удалось ли Кочеру завербовать кого-нибудь в Управлении. Возможно, он шантажировал офицера-оперативника, переспавшего с его женой во время одной из буйных секс-вечеринок. «Я знал, что Кочер верен только деньгам, — сказал Пэйн, — поэтому, ещё будучи на Ферме, посоветовал Управлению предложить ему 50 тысяч долларов в обмен на серию личных интервью». Пэйн подумал, что, возможно, ему удастся выяснить у Кочера, завербовал ли КГБ «крота» в Управлении или нет. Кочер был о себе очень высокого мнения, впоследствии заметил Пэйн. Нужно было сыграть на его тщеславии. Управление связалось с Кочером, и, когда у Пэйна пошла уже последняя неделя обучения на Ферме, ему сообщили, что чешский шпион согласился встретиться с ним в Бонне.