Где-то в феврале — позже Эймс не сможет вспомнить точную дату — его вместе с несколькими коллегами по ЦРУ послали в командировку в Лондон. Однажды вечером, когда они пили в баре отеля, одна из женщин-сотрудниц вдруг заявила, что она ведьма. "Я научилась вычислять предателей с помощью своих колдовских сил", — сообщила она. Рик начал ее поддразнивать, но она оставалась серьёзной. «Я посмотрел на нее и чуть не расхохотался ей в лицо, — вспоминал Эймс позже. — Кому она все это говорит? Человеку, который в этот момент обдумывает, как бы предать свою страну. Я сказал ей: "Ну что ж, может быть, когда-нибудь тебе представится возможность продемонстрировать свои силы"».
Каждый раз, когда у Эймса спрашивали, как он стал шпионом, он рассказывал одну и ту же историю: "Один из наших источников в СССР сообщил, что Советы собираются подослать нам двух или трёх двойных агентов в качестве шпонов добровольцев. И действительно — вот чудеса! — на горизонте появились эти двойные агенты. Помнится, один из них обратился к нашему сотруднику военного атташата во время его поездки по Украине. Этот факт имеет большое значение, так как он навёл меня на одну мысль. Я давно подумывал о том, каким образом мне лучше связаться с Советами, но вреда никому причинять не хотел. Меня осенило: "Ба, да я же могу рассказать КГБ, что мы знаем про этих трёх агентов, а взамен потребовать 50 тысяч долларов. КГБ придётся мне заплатить, потому что если они мне не заплатят, то тем самым признают, что эти люди — двойные агенты. Так что я получу свои деньги, никого, не подставляя: ведь они же не настоящие предатели. Это был идеальный выход из положения".
Рик позвонил Чувахину и всеми правдами и неправдами уговорил его позавтракать с ним 16 апреля в отеле "Мэйфлауэр", который находился всего в нескольких кварталах от советского посольства. За час до встречи Рик напечатал записку, в которой требовал у КГБ 50 тысяч долларов. «Я написал: "Я, Олдрич Х. Эймс, работаю начальником контрразведывательного подразделения в отделе СВЕ ЦРУ. Я служил в Нью-Йорке под псевдонимом Энди Робинсон. Мне нужно 50 тысяч долларов в обмен на следующую информацию о трёх агентах, которых мы в настоящее время вербуем в Советском Союзе". Затем я прикрепил к записке страницу из внутреннего телефонного справочника отдела СВЕ ЦРУ.
Своё имя в нем я подчеркнул».
Эймс адресовал свою записку одному из сотрудников посольства, а именно генералу КГБ Станиславу Андросову, который являлся резидентом КГБ в Вашингтоне. Однако он указал не настоящее имя Андросова, а его псевдоним в КГБ — Кронин. Как и в ЦРУ, в служебной переписке КГБ никогда не упоминались настоящие имена сотрудников из опасений, что эти послания будут перехвачены противником. Сам Эймс во всех письменных сообщениях ЦРУ проходил под именем Уинфильд Леггэйт. "Я использовал его псевдоним в КГБ, так как хотел дать понять, что мне многое о нем известно". Управление узнало кодовое имя Андросова от Джентила. Эймс сунул свою записку в конверт и написал на нем: "Ген. Андросову. Резиденту КГБ". Этот конверт он вложил в другой, оставив его неподписанным. Во время ленча Эймс планировал вручить чистый конверт Чувахину. Он предполагал, что дипломат вскроет его, увидит имя Андросова и передаст письмо последнему, не распечатав второй конверт и не ознакомившись с его содержимым.
Рик прибыл в "Мэйфлауэр" на полчаса раньше. "Я выпил две или три двойные порции водки, чтобы расслабиться". Чувахин должен был присоединиться к нему в час дня. В два часа Рик все ещё ждал его. В половине третьего до него дошло, что его обманули. Все это время Рик непрерывно пил водку, успокаивая нервы. «Я пытался понять, что мне делать. Я подумал: "Ладно, передавать ему письмо было бы безумием. Брошу-ка я эту затею". Но на тот момент я уже все для себя решил, поняв, что это единственный способ разобраться с моими финансовыми проблемами. Я сказал себе: "Боже мой, я могу оборвать телефон этому парню, но неизвестно, придёт он когда-нибудь на ленч или нет". Поэтому я решил действовать экспромтом — посетить советское посольство. Мне было известно, что за посольством следит ФБР, но позже я мог все объяснить, так как они знали, что я пытаюсь завербовать этого парня. Я осушил ещё один бокал с крепким коктейлем и вышел из бара».
Добравшись до советского посольства, Рик юркнул за железную ограду и влетел в вестибюль. Его остановил охранник, сидевший за перегородкой из пуленепробиваемого стекла. "Я спросил мистера Чувахина, объяснив, что мы с ним договаривались вместе позавтракать. Охранник. сказал: "Я позвоню ему". Поговорив по телефону, он сообщил мне, что через минуту Чувахин ко мне спустится".
Рик отодвинулся от стеклянной перегородки и укрылся в углу. Теперь или никогда, сказал он себе. Набравшись смелости, он подошёл к охраннику и вытащил конверт. "Я вскрыл его, достал второй конверт, на котором было напечатано имя Андросова, и сунул его охраннику через окошечко. Он схватил конверт и взглянул на него. Выражение его лица изменилось. Затем дежурный отложил конверт, и я сразу же отвернулся. Тут спустился Чувахин, и, подойдя к нему, я сказал, что мы договаривались встретиться на ленче. Мне хотелось бы знать, почему он не пришёл".
Чувахин заявил, что он про это забыл. Извиняться не стал. Рик сказал ему, что хочет перенести завтрак на другой день.
— Я позвоню вам через несколько недель, — прибавил он.
— Я буду занят, — буркнул Чувахин.
— Это мы ещё посмотрим, — усмехнулся Рик.
Выйдя из посольства, он отправился в бар, где выпил ещё несколько порций водки. На следующий день Эймс извинился перед руководителем резидентуры ЦРУ Джоном Мерфи за то, что не предупредил ФБР заранее о своём посещении посольства. Мерфи кипел от злости, поэтому я сказал: "Послушайте, этот парень не явился на ленч, вот я и сымпровизировал. У меня не было времени позвонить в ФБР"».
По подсчётам Рика, у КГБ должно было уйти несколько дней на проверку его личности. Русским также потребуется время на то, чтобы достать деньги. Подождав две недели, он набрал номер Чувахина. «Чувахин ответил: "Я все ещё очень занят. Позвоните мне на следующей неделе". Но по его тону я понял, что на этот раз это не простая отговорка.
Я был уверен, что ему приказали сказать мне это». Ровно через неделю Рик снова позвонил в посольство, и Чувахин согласился с ним позавтракать 17 мая в отеле "Мэйфлауэр". «Перед тем как положить трубку, Чувахин сказал: "Не могли бы вы зайти за мной в посольство?" Я ответил: "Какие проблемы!", но про себя подумал: "Что, черт возьми, происходит? Зачем они ещё раз меня туда вызывают? И что подумают в ФБР?»
Чтобы себя обезопасить, Эймс позвонил Мерфи и доложил ему о просьбе Чувахина. "Я решил, что ФБР, вероятно, прослушивало наш телефонный разговор, и притворился, что происходящее озадачивает меня не меньше, чем всех остальных. Я знал, что никто из ребят в ФБР и ЦРУ меня не заподозрит, поскольку я был старшим офицером и занимался подобными делами уже очень давно. Мы все ломали голову, пытаясь вычислить, что задумал Чувахин".
Рик готовился отметить свой день рождения. Ему исполнялось 44 года, 23 из которых он проработал в Управлении. Сожалений у него не было. "Я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что делаю, и был полон решимости довести это до конца".
На этот раз Чувахин дожидался Рика в вестибюле. Он дал Рику знак следовать за ним по коридору, который вёл в большой конференц-зал. Когда Рик шагнул в зал, оставшийся снаружи Чувахин закрыл за ним дверь. Рик оказался в одиночестве. «вошёл ещё один русский… мы обменялись рукопожатием, и он вытащил из кармана письмо, которое протянул мне. Он боялся, что зал прослушивается, и жестами показал мне, что я должен открыть письмо и прочесть его. В письме было сказано: "мы с радостью принимаем ваше предложение" — или что-то в этом духе. Следующая фраза гласила: "мистер Чувахин НЕ является офицером КГБ, но мы оцениваем его как надёжного и трезвомыслящего человека. Он сможет передавать вам деньги и завтракать с вами, если вы захотите обмениваться с нами новыми сообщениями". Я встал и нацарапал на обратной стороне записки: "Хорошо. Большое вам спасибо". Мы пожали друг друг другу руки, я вышел из зала, и Чувахин сказал мне: «Идемте завтракать».