Как Рик и опасался, все уставились на студентку, как только девушка вошла, но это, казалось, ее не смутило, и он жестом руки пригласил ее к столику. Рик не чувствовал себя свободно рядом с привлекательными женщинами, и эта черта характера сохранилась в нем даже после женитьбы. Он по-прежнему носил очки с толстыми темными стёклами, длинные непокорные волосы и с трудом поддерживал светские беседы. "Я думаю, что у нас одинаковые устремления", — сказал он девушке в начале монолога, который репетировал несколько дней. Рик заверил ее, что Соединённые Штаты хотят продвижения реформ в Турции, однако его стране приходится это делать негласно, учитывая ее отношения с существующим правительством. Его основная задача, сказал Рик, — избежать кровопролития. Он не хотел бы, чтобы ее друзей сажали в тюрьмы, пытали и убивали, но он не сможет помочь им, пока не будет знать больше о "Девгенге" и его планах. Конечно же, Рик лгал. Он не планировал помогать ей или "Девгенгу". Позднее Эймс вспомнит, что говорил серьёзно и убедительно в тот день в ресторане, и девушка "проглотила наживку".
"Ключом к вербовке кого-либо всегда было умение предложить человеку именно то, что он хочет от вас, причем так, чтобы тот был уверен, что за этим ничего не кроется", — впоследствии объяснял Эймс. После того как Рик закончил говорить, он незаметно протянул через стол конверт с 75 долларами. "мы понимаем, что вы делаете это не ради денег, но для того, о чём я прошу, понадобится время, и я хотел бы тоже что-то сделать для вас, скажем, помочь покрывать вам ежемесячные расходы". Рик знал, что 75 долларов в месяц были для студентки большой суммой. Вместо борьбы за выживание это позволяло ей жить комфортно. Она засунула конверт в карман. Рик понял, что она в его распоряжении.
Несколько дней спустя он встретился с ней в своей машине неподалёку от университета. Пока они ехали по улицам Анкары, девушка сообщила ему имена других студентов из "Девгенга", а также дату предстоящей встречи группы. Он передал эту информацию своему резиденту, который связался с турецкой разведкой. К большому удивлению сотрудников ЦРУ, турки не проявили интереса к этой информации.
Оказывается, у них уже было несколько источников в "Девгенге". Рик еще дважды встречался со своим агентом, но не узнал ничего полезного и получил указание прекратить встречи со студенткой.
Они встретились в том же кафе, где Эймс завербовал ее. Девушка опоздала и казалась расстроенной. Он не спросил почему, а незаметно передал ей конверт, в котором было 200 долларов. "моя страна благодарна вам за помощь, но я не думаю, чтобы было что-то ещё, над чем мы могли бы работать вместе, — вспоминал он впоследствии свои слова.
Мы хотим, чтобы вы знали: то, что вы сделали, очень помогло". Если она когда-либо захочет связаться с ним вновь, ей нужно лишь пойти в американское посольство и попросить поговорить с офицером разведки. "Просто назовите своё имя", — сказал Рик. Она, казалось, была шокирована. Он не был до конца уверен, но подозревал, что девушка только сейчас поняла, что имеет дело с ЦРУ, что ее имя занесено в какое-то досье и о ней могут вспомнить, если она понадобится.
Девушка спросила, разговаривал ли Рик с их общим знакомым, профессором колледжа, и Рик ответил, что не разговаривал. "вы знаете, что он перестал встречаться со мной? — спросила она. И прежде, чем он смог ответить, продолжила: — Он нашёл себе новую девушку, моложе меня". Они молча допили кофе, и она ушла. Рик не знал, как студентка будет реагировать. Его предупреждали, что некоторые агенты паникуют, когда им сообщают, что выплата пособия подходит к концу. "Но все оказалось гораздо проще, чем я думал, — вспоминал Эймс впоследствии. — Это была моя первая вербовка".
Несколько недель спустя Рик предпринял ещё одну попытку вербовки. "все было устроено классически. Нэн и я пригласили этого мужчину и его жену на обед. Он работал в турецком министерстве иностранных дел и мне пришлось потратить немало времени на налаживание с ним дружеских отношений. Мы ходили на рыбалку, выезжали вместе с женами на пикники, ходили под парусом и все такое прочее, и когда я почувствовал себя достаточно уверенно, то решил склонить его к сотрудничеству". Рик стал жаловаться на свою работу и говорить, как ему трудно получать надёжную информацию, которая была необходима для специальных докладов. Он действительно испытывает затруднения в связи с подготовкой доклада, говорил Рик. От этого зависит его продвижение по службе. За обедом гость спросил, какого рода информацию он пытается достать. "Это должно иметь отношение к разведывательным оценкам советского военного потенциала", — небрежно ответил Рик. Он дал понять, что доклад пишется для НАТО, и ловко напомнил своему другу, что как США, так и Турция являются членами НАТО. "Я хотел, чтобы он думал, что мы в одной команде", — рассказывал Эймс. В конце концов Рик спросил своего приятеля, не может ли он достать для него информацию из турецкой службы разведки. Тот сильно мучился, терзался в сомнениях, но в конечном счёте через несколько дней дал Рику некоторые материалы и получил определённую сумму наличными. В резидентуре Эймс удостоился похвалы за ещё одну вербовку.
"Вы быстро узнаете, что каждый человек, которого встречаете, является потенциальной "целью". Имея такой образ мыслей при установлении личных отношений с людьми, — а они могут быть настоящими и укрепляться — вы всегда руководствуетесь прежде всего своим первоначальным и главным намерением — оценивать их, использовать тех, кого можно использовать. Что удивительно: я обнаружил, что мне довольно хорошо удаётся обрабатывать людей, но никогда не получалось так же хорошо использовать свои способности для продвижения по службе в Управлении. Я никогда не старался поддерживать дружеские отношения с начальством, приглашать на обед. Делать подобного рода вещи было мне неприятно, и у меня всегда были проблемы с начальством. Я никогда не чувствовал себя непринуждённо с вышестоящими сотрудниками".
Когда закончилась двухгодичная командировка, Рик был готов возвратиться домой, однако в резидентуре ЦРУ в Анкаре не хватало сотрудников. Несмотря на его протесты, Рику сказали, что придётся продлить командировку на шесть месяцев. Он стал мрачным и ещё больше погрузился в депрессию, когда во время приезда к нему родителей узнал, что у Карлтона неоперабельный рак и жить ему осталось немного. Отец и мать Рика вновь жили вместе после окончания командировки Рашель в Пакистан, где она работала преподавателем. Алисон прошла курс лечения, выписалась из больницы, и дела у нее пошли лучше. Казалось, что семья вновь объединяется.
В июле 1971 года в Анкару прибыл Новый заместитель резидента Дьюи Клэрридж, горящий желанием устроить сотрудникам хорошую встряску. "Дьюи приказал мне не сидеть в офисе, а вербовать советских граждан. У нас действительно было не так уж много советских агентов. Он сказал: "Организуй несколько вечеринок, больше вращайся в обществе турок", но мне это было не по душе, да и я просто ленился заниматься этим. Дьюи прямо-таки выходил из себя, когда я игнорировал его указания". До появления Клэрриджа начальники Рика отлично оценивали его работу, и он дважды получал повышение по службе. Клэрридж дал его работе негативную оценку. Хуже того, он записал в характеристике, что не верит, что Рик когда-либо будет хорошим оперативником. "Эймс испытывает затруднения в работе "лицом к лицу" с незнакомыми людьми, которых нужно вербовать", — отмечал Клэрридж. Он также писал, что Рик — натура слишком замкнутая, чтобы добиваться успеха, работая вербовщиком. Оценка Клэрриджа была сокрушительной в особенности потому, что работа Рика заключалась в вербовке советских граждан. «мы с Нэн обсуждали, не следует ли мне переключиться на работу в Информационно-аналитическом директорате или попытаться перейти на службу в Госдепартамент. Нэн не хотела возвращаться на свою прежнюю работу в Управлении. Она была сыта по горло ЦРУ, и я также был не против уйти из Управления, но вместо этого продолжал служить в ЦРУ и вернулся в штаб-квартиру, не зная точно, что будет дальше. Это было на меня похоже. Но когда я возвратился, то узнал, что я направляюсь на год в школу иностранных языков для изучения русского, а это означало, что меня готовили к продвижению по службе. Я думал: "вот это да! выходит, эта паршивая оценка Клэрриджа не причинила мне никакого вреда".