почувствовала, что острый край – это путь освобождения. Моё тело тряслось от этой

тоски. Моя голова раскалывалась от боли, а пульс гремел в висках. Эмоции Айзеа были

настолько сильными, что грозились заползти в самые дальние уголки моего разума. Как

человек, имея так много боли в душе, может жить с ней?

- Ваш отец покончил с собой? – спросила я, пытаясь открыть ладонь, чтобы разорвать эту

связь, причинявшую лишь страдания.

- Очень наблюдательно, - аура Валко, казалось, стала спокойнее. Она будто направлялась

ко мне через пол, охватывала мои ноги, а затем и живот. – Ребёнок бы такое предугадать

не смог.

Позади него были видны звёзды и дым, исходивший от факелов. Крики людей

превращались в хор воплей. Их надежда была слишком сильной, и я чувствовал её,

несмотря на тот ужас и тоску, которые я чувствовала. Слёзы сжигали мои глаза.

- Вы потеряли отца и это – ваша самая большая трагедия, - сказала я. От такого смелого

Откровения, мои колени пошатнулись, а лезвие будто превратилось в лёд. – Вы хотите

править с тем же величием, которое было и у него, но пока вы ещё не страдали от того, от

чего страдал ваш отец. В последние минуты, он чувствовал, будто его перворождение

стало для него проклятьем. Он умер, но эта смерть не была удостоена настоящей чести.

Он резко переменился. Отвращение сменило печаль. Император выдернул из руки

кинжал, оставляя на ней ярко-красную царапину. Я закричала, чувствуя, как сжимаются

пальцы, а между ними просачивались капли крови.

- Ты не права! – сказал он, вздымая кинжал к небесам. – Мой отец был избран Богами!

По мере того, как лезвие скользило вниз, я закрыла лицо руками. Кинжал рассёк рукав

моего платья, немного повредив и кожу.

- Стойте! – закричала я, отшатнувшись от боли.

- Мой отец понял кое-что, - император подошёл ближе. Он был угрожающе спокойным. –

Мой отец понял, что, для того, чтобы Рузанин процветал, его правитель должен быть

сильным и безупречным. Поэтому он покончил с тем бесполезным куском глины,

которым стало его тело. Он знал, что на престол должен взойти я, я должен быть таким же

сильным, каким был он. Он знал, что кровь нашей династии течёт по моим венам.

Валко поднёс кинжал к моей шее, и моё сердце стало биться сильнее. Я едва дышала, ведь

нож был так близко к горлу, что любая набухшая вена могла оборвать мою жизнь.

- Да, ваш отец доверил будущее Рузанина вам, - шептала я, подтверждая его слова. Во мне

всё ещё был страх. Моя жизнь зависела от того, подчинюсь ли я чувствам Валко. Я

должна была использовать всю энергию, которая у меня есть. Мне нужно было отыскать в

себе силы для идеального сопереживания. Мне нужно было пропустить сквозь себя то,

что он всю жизнь рос под давлением. Потому что постоянно он жил в тени своего отца.

- Теперь ты понимаешь, почему я должен тебя ранить, - серые глаза императора блестели, и мне было сложно определить, что в них, кроме раскаянья. – Ты – будто колючка на

коже. Соня, ты хуже, чем Чёрный мор. Ты делаешь меня слабым, а я терпеть не могу

слабость.

Сквозь его суровых слов, последних слов в моей жизни, я чувствовала, что его любовь всё

ещё теплится в моей груди. Несмотря на то, что он заботился обо мне, у него не было

выбора, кроме как убить меня. Я была слишком активной и теперь люди умирали.

Умирали так же, как и тогда, когда я освободила сои самые тёмные эмоции.

- Я понимаю вас, - сказала я. Потому что теперь на самом деле понимала. Моя аура будто

отражалась в зеркале.

Я видела его ауру в своей. Я видела свою ауру в его ауре.

Моя смерть была единственным способом добиться мира. Если бы я осталась в живых, я

бы разрушила ещё больше. Империи будет лучше без меня. Этот мир был в руинах. И

этому миру нужен идеальный лидер. Лидер, у которого нет слабостей. Ничто не должно

мешать его царствованию.

- Это позор. Ты не смогла сделать меня сильным, - Валко вздохнул и покачал головой.

Остриё кинжала прочертило тонкую линию около ключицы. Он наклонился ближе. Его

губы были прямо у меня над ухом. – Я буду скучать по тебе.

Я понимаю.

Кинжал коснулся кожи чуть выше сердца.

Я понимаю.

Три ружья выстрелили одно за другим. Внутри меня вновь чувствовался порыв боли.

Император уже покончил со мной?

- Закрой глаза, Соня. Не могу вытерпеть твоего взгляда.

Я понимаю.

Лезвие углубилось. Небольшая струйка тепла скользнула по груди. Почему я до сих пор

дышу?

Я чувствовала запах пороха. Где-то далеко раздавались крики и плач. Откуда они? Я уже

не могла понять, что происходит.

- Прощай, любовь моя, - Валко сжал мою руку там, где сияла царапина и, от

переполнявшей меня боли, я глубоко вдохнула.

Когда я оказалась на грани жизни и смерти, я почувствовала что-то глубокое, что я уже

почти похоронила в себе. Это нечто пульсировало во мне и заставило открыть глаза. Мои

силы крепли. Это чувство заставляло меня почувствовать себя более мужественно.

Наконец, мой разум прояснился, и я поняла, что это. Это нечто, напоминавшее светлую

ауру Антона, которая помогает мне преодолевать ту тьму, которую мне дарил Валко.

- Бровь нож, - я подняла взгляд на императора. Мне больше не казалось, что моя аура

находит в нём отражение. Я больше не испытывала к нему сочувствия.

- Слишком поздно, Соня, - лицо Валко исказилось некоторым подобием жалости.

- Нет. Не поздно, - люди всё ещё были живыми. И я открылась их аурам, каждому

бьющемуся сердцу. Я чувствовала каждый их вдох и каждый выдох. Каждая энергия для

меня была уникальной. Я не ошиблась: эмпатия была ключом, но свои силы я тратила не

на того человека. Мне нужно было дать свободу. Всем. Вне зависимости от класса,

богатства или чина. Я стала бы одной из толпы рузанинских крестьян, и император

поплатился бы за содеянное.

- Ты не убьёшь меня, потому что я и есть твоя империя, - я указала на балкон. – Крики

твоего народа – мои крики, их гнев – мой гнев. Их страдания для меня призыв к мести, -

как только я произнесла эти слова, я почувствовала, будто во мне открылись врата. Как

это было легко: позволить им войти, впустить их энергию в меня. То тихое место во мне, которое я так долго оберегала, смогло открыться само собой.

- Их ауры наполняют меня. Они тянутся ко мне, - я ахнула, чувствуя, как дрожу. – Я

ощущаю, что соединилась с землёй и проникаю под неё, где лежат кости мёртвых. Их

ауры тоже с нами, - я разжала пальцы, чувствуя, как в меня проникает и эта энергия, однако, она холодна. – Они кричат, они против тебя. Против веков угнетения.

Валко охватил ужас, но он не отпускал нож.

- Это день твоего суда. Миллионы голосов говорят моими устами. Они не будут

спокойны. Тебе не хватит пороха, стражей и выносливости, чтобы им противостоять. Они

придут снова. Они переступят через хладные тела своих жен и мужей, детей и друзей, братьев и сестёр, матерей и отцов. И они будут преследовать тебя, пока ты не падёшь.

- Хватит! – Валко опустил нож. Он упал на плитку, а сам император закрыл уши руками. –

Не говори ни слова!

- Тебе не суждено познать свой час, - свет от факелов крестьян отбросил на моё платье

яркий свет. – Ты ничтожен. Твоя кровь такая же, как и у всех смертных. Слава дана

богами и она непорочна. Слава со мной, в аурах богов, - от той энергии, которая

переполняла меня, из глаз хлынули слёзы. – Чтобы достичь абсолютной власти, ты

угнетаешь своих братьев. Это низко. И ты всегда будешь слабым. Потому что ни один

человек не может быть всемогущим.

Валко пал на колени, и, закрыв уши, принялся читать молитвы. Я стояла высоко над ним.

- Боги желают, чтобы твоя душа горела в огне ада. Ты будешь гореть там вечно, за все