очень быстро заснули в своих кроватях на другой стороне спальни. Их кожа снова

приобретала оттенок кожи живого человека. Это нормально после такой лихорадки, как

бывает у нас. Но Юлия поправлялась не так быстро.

Воспользовавшись тем, что сестра Мирна стала молиться, я присела к подруге. Если бы

мои тёмно-русые волосы были чуточку длиннее, они бы задели её кровоточащую руку.

Мой взгляд скользнул по её руке. Я могу позволить себе прикоснуться к ней? Если я

смогу перенять боль девушки и стану хныкать от неё, сестра Мирна выставит меня сразу

же. Мне всё ещё хотелось передать ей хоть немного своей жизненной энергии. Да, я знаю, это не может сделать даже Пророк. Всё, на что способен наш дар — это переживать то, что чувствуют люди вокруг. И жить так мучительно, будто и не живёшь вовсе, а

существуешь. Получить такой дар означает служить Империи Рузанин. Придётся

тренироваться только для одной цели — защищать Империю. Когда девочки дорастали до

возраста, когда уже могут читать, но ещё не могут контролировать свои чувства, их

забирали, даже против их воли. Я уклонялась от этого семнадцать лет, что, кажется, должно было стать рекордом. Я бы продержалась дольше, но восемь месяцев назад,

охотники за головами привели меня в монастырь.

— Я принесла тебе нашего покровителя, — тихо шепнула я Юлии. Не будучи уверенной в

её состоянии, я ждала, пока её глаза откроются. Однажды, мы играли в игру, в которой мы

хотели поменяться цветами глаз: её сапфирово-голубые на мои, карие.

— Я дам тебе свои, — сказала она. Юлия была единственной, кто хотел дружить со мной.

Остальные только и знали, что шептаться о том, что меня воспитали цыгане. Эти люди

думали, что стены будут хранить их разговоры и понятия не имели, что мы с Юлией

будем заходить к ним в спальни и угадывать их сны.

Наши с ней игры приносили плодов больше, чем все эти эксперименты, на которые

решались сёстры. Они пытались научить меня отделять то, что чувствую я от того, что

чувствуют люди вокруг. Во всяком случае, Юлия в меня верила. Мы чувствовали себя

равными, одногодками. Хоть она и была старше меня на два года. Даже если бы она

пережила всех Пророков и стала одним из стражей Империи, я бы всё равно смогла на неё

положиться. Вот почему она должна была остаться в живых, вот почему я хотела

исцелить её от боли, вместо того, чтобы надеяться на какую-то деревяшку

несуществующей богини.

— Ты дрожишь, — сестра Мирна повернулась, и всё её внимание снова было приковано

ко мне, а морщины на лице углубились, застывая в выражении беспокойства. Я всего

лишь пожала плечами. Этот голод грыз меня изнутри.

— Юлии холодно.

— Юлия лихорадит, — морщины на лице сестры углубились ещё сильнее.

— Значит, тебе тоже должно быть холодно, — сказав это, я поняла, что она трогает мой

лоб.

Она не была Прорицательницей, но, казалось, она видит меня насквозь.

Под лёгким пухом волос на моей руке почувствовалось покалывание. «Мне плохо?». Я не

хотела, чтобы мой голос звучал так, будто я хочу задать вопрос. Потому что мне более

чем плохо. Что-то неизвестное приобретало форму где-то в недрах желудка, а затем

принялось царапаться в отчаянных попытках выбраться наружу. Это было хуже, чем

голод. Руки мгновенно сжались, зубы стиснулись, а на глаза, выражавшие абсолютную

беспомощность, накатили слёзы.

— Дорогая, в этой комнате жарко, как в печи, — сестра Мирна нахмурилась. — А твоя

кожа как лёд.

Вместо беспокойства, её лицо излучало страх.

— Я больна? — возможно, она была права, и мне не нужно было приходить в лазарет. Но

я переболела лихорадкой прошлой зимой, когда была в лагере с Ромска. Я думала, мне

уже ничего не грозит.

— Держи её, — скомандовала она, встав и сбавив давление на руке Юлии.

На долю секунды я замешкалась, засмотревшись на чашу с кровью, текшей по её локтю.

Но, собрав волю в кулак и расправив плечи, я со всей силой прижала ладонь к повязке.

В считанные мгновения мышцы свело судорогой, позвоночник выгнулся, а дыхание стало

рваным и не ритмичным. Где-то в груди появилось слабое ощущение тоски. Это была

борьба за жизнь. Природный и такой простой инстинкт.

Сестра Мирна приблизилась к окну и по её лицу тут же заплясали отражения фонарей. Я

поняла, что это огоньки от факелов — в их свете виднелось моё отражение. Лицо сестры

Мирны застыло в ужасе.

— Фейя, защити нас, — тихо шепнула она, после чего сделала особый знак, взывающий к

богине: коснулась двумя пальцами сначала лба, затем — груди, где находилось сердце. —

Они пришли.

Её страх и мой страх. Страх нас обеих. Он слился воедино.

— Кто? — я наклонилась, чтобы понять, кого она имеет в виду. — Что происходит?

Но она не ответила, а неприятное ощущение в животе стало в разы сильнее; от того, что я

дрожала, теперь стучали и зубы. Мне нужно поесть. Сейчас. Хоть что-то. Хоть что-

нибудь.

Сила, с которой я охватывала руку Юлии, ослабла, кровь стала сочиться сквозь пальцы.

Она напоминала цвет вина. Я даже поддалась искушению и подняла руку, чтобы вкусить

запах.

Бэзил ворвался в комнату. Руками старик опёрся на колени, переводя дух. Я моргнула и

вытерла кровь о ночную рубашку.

— Крестьяне… у ворот, — всё, что он успевал сказать между перерывами на вдох. На его

лысине показались большие капли пота. — Их толпа… Нет, их… целая армия.

— Чего они хотят? — я направилась к окну, но тут же вернулась, вспомнив о руке Юлии.

— Того же, что и обычно, зажигая факелы и хватая виллы — нашу еду, — губы сестры

Мирны сжались в тонкую белую линию. Она смотрела на меня, как и прежде — так, будто

её взгляд проходит сквозь меня. — Тебе сейчас не только холодно, я угадала?

Словно в ответ, мой желудок издал громкий звук.

— Что это? — её глаза сузились, а фигура приблизилась. — Ты пробовала кровь?

Я оступилась. А пробовала ли?

— Бэзил, убери её отсюда, — в одно мгновение, её лицо изменилось. — Запри её в

восточном крыле, вместе с другими девочками. Здесь столько эмоций! Для этого места

она опасна.

— Я не уйду! — я прижала компресс к руке Юлии ещё сильнее. Сестра налетела на меня

так, что мой платок, запятнанный кровью подруги, упал.

— Ты должна принять судьбу и хотя бы пытаться управлять своей силой, — она трясла

меня за плечи. — Из-за тебя рискуем мы все!

— Я никогда не причиню вреда Юлии! — я поморщилась, а где-то внутри появилась

сильная боль. Я хотела снова дотянуться до компресса, но сестра Мирна схватила меня за

руку первой.

— Да ты хоть знаешь, на что способны эти голодающие крестьяне? — она сверлила меня

взглядом. — Или тебе рассказать о трёх вдовах из моей деревни, что были так голодны, что заманили к себе незнакомцев, отравили и обглодали их кости?

— Мой караван слышал это в каждом городе. Это народная байка — не больше. Никто в

неё не верит, — голод поутих, но к горлу подступала тошнота.

— Соня, как же ты ошибаешься! Это четвёртая суровая зима в Империи Рузанин. Вы с

Ромска выжили только потому, что поехали на юг. Мы же выживали только благодаря

подаренному императором продовольствию. У крестьян же нет ничего.

— Но у нас запасов больше, чем нам нужно. Мы должны помочь им, — мне дали немного

выпить, но хищный голод внутри меня заставлял думать о переполненных кладовых

монастыря и его подвальных холодильных складах.

— Бэзил, убери её отсюда, сейчас же, — глаза сестры снова сузились. От этого взгляда, казалось, что по моим венам двигался лёд. Она толкнула меня на старика и бросила

вдогонку шарф.

Когда крестьяне продвинулись вперёд, их громкие крики стали содрогать воздух. Мои

колени тряслись, в любой момент я могла упасть.