Почти все, с кем встречался я в ЦРУ, произвели на меня самое благоприятное впечатление. Однако общий интеллектуальный уровень сотрудников этого учреждения значительно ниже, чем у их коллег в английской разведслужбе. И этому есть объяснение: Англия, нуждаясь в меньшем числе сотрудников спецслужб по сравнению с США, может позволить себе брать на работу только людей с выдающимися способностями. Впрочем, и в ЦРУ немало подлинных гениев, а если другие и уступают им в чем-то, то это вовсе не значит, что они никуда не годятся. Подавляющее большинство сотрудников ЦРУ, с которыми мне довелось встречаться, были славными парнями — общительными, доброжелательными, всегда готовыми прийти на помощь. Я обнаружил также, что американцы настроены более критично по отношению к своему начальству, чем их английские коллеги, и не прочь при случае посплетничать по их поводу. И вообще, как я заметил, в Америке значительно резче проявляется недовольство властью, чем в Англии, где мягкое, не конфронтационное отношение к руководству страны значительно облегчает связи между представителями различных социальных слоев и групп населения. Я пришел также к выводу, что предрассудки, отличающие американцев, — скорее всего, следствие невежества, чем пропаганды. К тому же их отличала поистине тевтонская приверженность ко всякого рода правилам и циркулярам. Это проявилось и в характере вопросов, с которыми они обращались ко мне. Так, например, меня то и дело спрашивали: как КГБ предписывает поступать в такой-то или в такой-то ситуации, на что я отвечал:

— Видите ли, советская, или коммунистическая, система выработала бесчисленное множество различных правил и предписаний. Однако, что действительно необходимо разведчику, так это проницательность, ум и находчивость. Из этого следует, что правил на все случаи жизни не существует. Люди просто действуют, сообразуясь с обстоятельствами, и если у них возникают какие-то проблемы, то они пытаются разрешить их привычными, традиционными способами, которые далеко не всегда прописаны в инструкциях. Инструкции же чаще всего игнорируются.

Такой ответ обычно ставил их в тупик. И тем не менее сотрудники ЦРУ являются за редким исключением профессионалами высшего класса, в чем я убедился, когда однажды проводил с ними двухчасовой семинар по поводу нелегалов. Сотрудники, ответственные за данное направление работы, проявляли глубочайшее знание предмета, о чем я мог судить по конкретным примерам из их собственной практики. Не знаю, как в других областях, но в том, что касается выявления нелегалов, мало кто смог бы сравниться с ними.

Один старший сотрудник разведслужбы, занимавшийся Советским Союзом, с сомнением отнесся к моему сообщению по поводу операции «РЯН». По его мнению, вся эта операция была всего лишь хитрым маневром советского руководства. Судя по всему, он внимательно изучал и анализировал все аспекты этой программы, и на меня, естественно, произвело глубокое впечатление такое доскональное знание этого вопроса. Хотя в конце концов мне удалось убедить его в том, что паранойя советских руководителей — не чей-то досужий вымысел, а реальная вещь, по целому ряду аспектов обсуждавшейся нами проблемы он так и остался при своем мнении. Он утверждал, например, что во время военных учений, проходивших под кодовым названием «Меткий стрелок из лука», степень боевой готовности и западных стран, и Советского Союза была значительно ниже той, которая необходима для реальной готовности к ядерной войне. В подтверждение своих слов он сказал, что когда американцы провели наблюдение за передвижениями советских войск на территории Советского Союза и проверили действие армейской службы связи, то не обнаружили ничего экстраординарного.

Это заставило меня более подробно остановиться на том, что сам я думал о «РЯН». Прежде всего, я сказал, что было бы неверно полагать, будто советское руководство думало, что Советский Союз и впрямь может подвергнуться ядерному удару. Скорее, оно пыталось создать такую систему обороны страны, которая позволила бы немедленно оказать противодействие в случае необходимости и тем самым сохранить существующий общественный строй. Я объяснил, что Москву не на шутку встревожила так называемая программа «Звездных войн», и руководство страны невольно задалось вопросом: если вся территория Соединенных Штатов будет надежно защищена от межконтинентальных ракет, то не может ли случиться так, что американская нация, уверовав в свою безопасность, решится нанести по Советскому Союзу внезапный удар?

Иногда, чтобы придать своим лекциям большую живость, я рассказывал что-нибудь забавное. Однажды, например, я решил поразвлечь их анекдотом, в котором повествуется о нелегале, засланном Америкой в Советский Союз. Нелегал прошел отличную всестороннюю подготовку, его документы были безупречны, он бегло говорил по-русски и одевался как русские. Он без труда пересек границу и попытался осесть где-нибудь в глубинке. Однако в этом он не преуспел. И вот как-то раз, выпивая со своим дружком Ваней, он пустился в разглагольствования:

— Ваня, — сказал он, — что я делаю не так? Разве я не говорю на чистом русском?

— Твой русский, Джон, просто превосходен.

— И разве я плохо играю на балалайке?

— О такой искусной игре можно только мечтать.

— И разве не глушу я стаканами водку, как все вы, русские?

— Глушишь, Джон, глушишь. Прямо скажу, уж что- что, а пить ты умеешь.

— В чем же тогда дело?

— А дело, Джон, в том, что ты черный.

Но смеха, увы, не последовало. Возможно, мой рассказ был бы воспринят значительно лучше, если бы слушатели знали, что мой рассказ — всего лишь анекдот. Но они этого не знали и потому отреагировали молчанием.

Зато другой, типично кагэбэшный анекдот оказался значительно более доступен их восприятию. А суть его в следующем.

В принадлежащем КГБ Клубе имени Дзержинского идет торжественное собрание, посвященное очередной юбилейной дате. В зале находится более тысячи старших сотрудников вышеозначенного учреждения. Лицом к ним на сцене, за столом президиума — представители высшего руководства. Двое из них, один постарше, другой помоложе, сидя рядом, беседуют о чем-то между собой, не обращая внимания на доклад, который, как всегда, навевал смертельную скуку. Внезапно старший говорит:

— Ваня, я засек шпиона ЦРУ в наших рядах.

— Правда? И кто же это?

— А вон тот, что сидит в одиннадцатом ряду, посередине, в синем галстуке

— Но как вы узнали об этом?

— Я просто вспомнил надпись на плакате, гласившую: «Враг не дремлет».

Несомненно, работа и зарубежные поездки отвлекали меня от грустных мыслей о моей семье, но не настолько, чтобы вызволение жены и детей из цепких лап КГБ перестало быть главной моей заботой. Важным событием в моей жизни явилось получение мною первого подлинного письма от Лейлы, что произошло зимой 1989/90 года. Когда мне позвонили, и я вдруг услышал в трубке: «У нас на руках письмо для нас от вашей жены», — то тотчас подумал, что оно снова написано под диктовку и поэтому не имеет особого смысла спешить его забирать. Но как только я высказал свое предположение, что это вовсе не то, что хотелось бы мне получить, поскольку опять вместо письма я увижу лишь текст, подготовленный КГБ, звонивший сказал:

— Нет-нет, это совершенно не то, что вы думаете. Пожалуйста, приходите за ним.

На конверте значилось только: «Министерство иностранных дел Англии. Олегу Гордиевскому», и больше ничего. И лишь богатый набор финских почтовых марок ясно говорил, каким путем шло письмо. Вскрыв конверт, я увидел бесценное, написанное от чистого сердца послание — шесть страниц текста, отпечатанного на пишущей машинке через один интервал. Это было первое не продиктованное никем письмо от Лейлы, полученное мною за четыре с половиной года. Я испытывал огромное волнение, читая его. Лейла писала, чтобы я зря не волновался: у них, мол, вес в порядке. И тут же с присущей ей прямотой добавила: «Брось молоть всю эту чепуху, почему ты не можешь звонить. Звони, когда пожелаешь: тебе нечего бояться, никакой глупости я не допущу». Письмо, я решил, было тайно доставлено кем-то в Финляндию. Как выяснилось впоследствии, я оказался прав. Когда нам удалось идентифицировать человека, отважившегося сделать это, я попросил одного из сотрудников отделения английской разведслужбы в Хельсинки встретиться с ним и поблагодарить его от моего имени.