«Безумный жрец шел много дней…»
Безумный жрец шел много дней
без отдыха и сна.
Мои мечты — миры теней.
Любовь, любовь — одна.
И в дальний храм, с жезлом в руках,
вошел он как пророк.
Мои мечты — священный прах.
Любовь моя — мой рок.
Молился долго он один
и слез унять не мог.
Мечты мои — снега вершин.
Моя любовь — поток.
И к жертве приготовил он
святыню алтаря.
Мои мечты — рассветный сон.
Любовь, любовь — заря.
И нож он в грудь себе вонзил,
обряды сотворя.
Мои мечты — как блеск светил.
Как ночь — любовь моя.
И на алтарь упал он ниц,
навек закрыв глаза.
Мечты мои — лучи зарниц.
Моя любовь — гроза.
И на алтарь текли струи,
лилась из раны кровь.
Как бред жреца — мечты мои.
Как смерть — моя любовь.
ВЕЧЕРНЕЕ
«Сумрак нежный, словно нити…»
Abend ward es: vergebt
Mir das es Abend ward…
Nietzsche
Сумрак нежный, словно нити,
струны пронизали.
Тихий час моей печали,
час наитий!
В нежном сумраке касаясь
струн неуловимых,
внемлю песнь миров незримых,
улыбаясь.
Звон далекий, звон забвений
внемлю, вспоминая.
Вечер! Арфа золотая
сновидений…
«Есть много истин неоткрытых…»
Есть много истин не открытых
и не измеренных глубин,
надежд и мук не пережитых,
и не достигнутых вершин.
Есть много бурь, еще не спевших
своих таинственных угроз,
великих слов не прогремевших,
не пролитых великих слез.
И мыслей много, дерзновенных,
бесстрашных мыслей — чуждых всем,
и песен, песен вдохновенных,
не слышанных никем!
«Безмолвный край, угрюмый край, холодный край…»
Безмолвный край, угрюмый край, холодный край!
Везде — покой унылого простора,
везде — туман и серые озера…
Моих осенних дум, певец, не нарушай!
Вокруг меня — печаль великой тишины,
больных небес усталое сиянье,
громады скал, и сосен колыханье,
и однозвучный плеск береговой волны.
Моих осенних дум, певец, не нарушай!
Кругом — овеянный мечтой невнятной,
печалью призрачной и необъятной —
безмолвный край, угрюмый край, холодный край!
Эхо («Душа, поведай мне, зачем…»)
Душа, поведай мне, зачем
стучится ночь в мое окно,
и ветер плачет, и темно,
и неразгаданный никем,
небесный мрак так слеп и нем?
Зачем…
Скажи мне, ночь, куда, куда
в какие бездны вечной тьмы,
которых здесь не знаем мы,
скользят мгновенья и года
и тонут, тонут навсегда?
Куда…
Слепое небо! Отчего
с самим собой наедине
мне страшно слушать в тишине,
когда не слышно ничего,
удары сердца моего?..
Два странника («Кто он? Поведай мне, о странник! Много раз…»)
Кто он? Поведай мне, о странник! Много раз
у этих вод, на берегу далеком,
молился он в раздумии глубоком
и ночь благословлял, не замечая нас.
Слова его мольбы — необычайны.
Печаль нездешняя в напеве их звучит.
Его усталый взор ласкает и грозит,
исполненный любви, греха и тайны.
Кто он? Какие сны он чует в тишине?
В какую даль стремится и откуда?
Я спрашивал людей… И отвечали мне:
«Избранник он, дитя небес и чуда.
Его устами Бог незримый говорит.
Иди к нему. Молись его виденьям.
Тебя утешит он отрадным пеньем,
страдания твои мечтой заворожит».
«Он мученик — другие отвечали —
гонимый завистью и злобою людской.
Иди к нему. Пойми его печали.
Утешь его отзывною тоской».
И я хотел идти к нему смиренно,
чтоб сердце перед ним доверчиво раскрыть,
и я хотел всю скорбь души его испить
как жгучий яд из чаши драгоценной…
Но чьи-то голоса мне прошептали: «Нет!
Не верь ему. Волшебник он лукавый
и лжец»…
О странник! Суд людей был правый!
Я узнаю его. Избранник тот — поэт.
Иди к тебе. Он жизнь свою дарует
неясным призракам, витающим над ним,
он тот, кого с мольбой бесшумный серафим
в уста, как друг таинственный, целует.
Иди к нему. Молись его виденьям.
И если ты, как он чужой земным страстям,
томишься на земле по дальним небесам —
то, может быть, насытив грудь мученьем,
в мученьи ты найдешь отдохновенный храм.
Но если ты томим великой жаждой
борьбы и подвигов, волнений и страстей,
но если мрак и трепет жизни каждой
сливаются с душой отзывчивой твоей,
и если можешь ты без сожаленья,
без ужаса сказать — для жизни жизнь дана,
и улыбаться ей, и пить ее до дна,
до глубины последнего мгновенья —
тогда живи без грез; отдайся весь борьбе
за счастье и за жизнь. Твоей земной судьбе
не нужен рай, поэта рай чудесный.
Поэта манит призрак бестелесный,
обрывы мертвые влекут его к себе.
О странник, знай, когда он воспевает
словами страстными любви могучий бред,
когда земную скорбь от низменных сует
он к жалости и жертве призывает —
быть может, дальше он от жизни и людей,
чем Богом и людьми отверженный злодей.
Ни жалости, ни гнева он не знает.
И кто бы ни был он, безумец иль герой,
от первых, чистых дум и до могилы
поэт — бессильный раб великой силы,
владеющей его смятенною душой.
О странник! В небесах непостижимых
есть звезды дальние, чужие для земли.
Глубокие моря волнуются вдали,
у берегов, земным очам незримых.
Поэт — дрожащий луч тех призрачных миров,
упавший к нам слезой любви и горя.
Поэт — волна таинственного моря,
забытая Творцом у наших берегов.
И оттого, в тиши своих страданий,
внимая голосам неслышным никому,
он вызывает мир воспоминаний
из смутной глубины, неведомой ему.
И оттого, блуждая думой пленной
в холодном царстве снов, он вечно одинок.
И оттого в час скорби вдохновенной
Он плачет, как и дитя и грезит, как пророк…