Поезд шел только до Минеральных Вод. До Кисловодска добирались местным поездом, который собравшаяся на вокзале толпа брала штурмом. Выжеватов порывался сбегать к коменданту, чтобы обеспечить отдельное купе, но Лев Михайлович не пустил: «Николай Данилович, не суетитесь, доедем, как все…» Втиснулись в тамбур адмирал и капитан-лейтенант с двумя чемоданами, стоят, сжатые плотно. Поезд тронулся. Какая-то старушка: «Место-то дайте генералу, небось не молоденький…» Выжеватов вспоминает, что Галлер отказывался: «Не беспокойтесь, благодарю, я постою». Все-таки народ потеснился, усадили, стали расспрашивать, какой он генерал, где воевал…
«Ничего в этом эпизоде, так сказать, удивительного нет, в этом весь Галлер», — вспоминал Н. Д. Выжеватов, ныне капитан 2 ранга в отставке. Он говорил о поразительной скромности замнаркома и замглавкома, адмирала, кавалера трех орденов Ленина и четырех Красного Знамени, двух орденов Ушакова I степени, ордена Красной Звезды и польского Креста Грюнвальда, дважды награжденного именными часами Реввоенсоветом — в 1919-м и 1930-м, что тогда было высокой наградой. «Полагались, например, большим начальникам представительские, по тем временам большие деньги — в месяц больше тысячи, кажется. Приношу, показываю, где нужно расписаться в ведомости. Лев Михайлович: „Отошлите, как всегда, в детский дом, квитанцию сохраните у себя“. И так из месяца в месяц. После назначения Галлера в Ленинград стал я адъютантом у его преемника. Приношу представительские — кладет к себе в карман, оформи, говорит, распиши как полагается, на что израсходовано». И Н. Д. Выжеватов вспоминает, как Галлер отказался от мебели, доставленной из Германии, как его сестры и он сам радушно, по-петербургски любезно принимали у себя в доме всех, кто приходил, независимо от чина и звания. Многие обращались к Галлеру за помощью, приходили на проходную здания ВМФ на Козловском. Это были старики-матросы или унтер-офицеры, с которыми Лев Михайлович служил на Балтике, в первую мировую или гражданскую, офицеры разных поколений и званий или члены их семей, просившие помощи, искавшие справедливости. Лев Михайлович, как бы ни был занят, принимал всех. По его указанию Выжеватов, случалось, наделял просителя и адмиральским кителем, и деньгами, относил или отправлял почтой написанные для большей внушительности на бланке замглавкома ВМФ ходатайства в органы власти.
Свое 63-летие Лев Михайлович отпраздновал еще в Москве — с сестрами, с приехавшим по этому случаю из Ленинграда В. А. Белли. А в начале 1947 года и он, и Николай Герасимович были уже в Ленинграде. С 17 января 1947 года в обязанности главкома ВМС вступил адмирал И. С. Юмашев. Дела замглавкома по кораблестроению и вооружению у Льва Михайловича принял вице-адмирал П. С. Абанькин, бывший заместитель главкома по кадрам. Начальником Главного морского штаба стал адмирал А. Г. Головко, впрочем, уже давно бывший им фактически. Иван Степанович Исаков остался первым заместителем главкома ВМС. Довольно скоро, в 1947 году, появилась его статья об авианосцах, как «о плавающих гробах…».
Что послужило причиной снятия Н. Г. Кузнецова с поста главкома ВМС и назначения начальником Управления военно-морских учебных заведений, а Л. М. Галлера — начальником Военно-морской академии кораблестроения и вооружения имени А. Н. Крылова в конце 1946 года? Как уже говорилось, у Сталина копилось недовольство руководителем ВМС. Ведь Кузнецов посмел сомневаться в его «мне кажется». Наконец, стоит обратить внимание на состоявшееся 1 января 1947 года разделение Тихоокеанского флота на два — на 5-й и 7-й ВМФ. Разделение в такой же мере надуманное и нецелесообразное, как и разделение КБФ. И также впоследствии отмененное. Не высказал ли вновь тут недовольство Николай Герасимович? Был ли достаточно осторожен?
Возможно, сыграла свою роль и конфликтная ситуация в отношениях ВМС и Минсудпрома, обращения «наверх» министра И. И. Носенко с жалобами на неуступчивость главкома Н. Г. Кузнецова и его заместителя Л. М. Галлера в вопросах кораблестроения. После снятия их с должности во многом все пошло так, как хотел Минсудпром — по пути наименьшего сопротивления. В 1951 году, снова став министром ВМФ, Н. Г. Кузнецов направил доклад правительству: «В нем я писал, какие крупные недостатки у нас существуют в судостроении, на что расходуются миллиарды. Все это было похоронено в кулуарах Булганина».[296]
Итак, Лев Михайлович Галлер в Ленинграде. Его последний адрес — Петроградская сторона, улица Скороходова, дом 30, квартира 25. Квартира невелика, кабинет у него маловат; все книжные шкафы не расставить.
Но это не беда, часть библиотеки, решает Лев Михайлович, он со временем передаст в Центральную военно-морскую библиотеку, часть в академию. Себе же оставит самое необходимое. Наконец, работать большей частью все равно придется в академии.
Переезд из Москвы в семье Галлеров воспринимают по-разному. Сестры довольны, даже в восторге от возвращения в Ленинград. Правда, Петроградская сторона им внове, вся жизнь прошла поблизости от Невского, но, в конце концов, это не беда. А вот у Льва Михайловича на душе смутно. Нет, он понимает, конечно, что нельзя вечно быть заместителем главкома, рано или поздно придется уходить па покой. Но жаль, что его сменил П. С. Абанькин, человек недалекий…
Руководить недавно образованной академией не тек-то просто, предстоит много работы: проверить программы кафедр, поговорить со слушателями — то ли и так ли читают, самому побывать на лекциях и практических занятиях, убедиться в том, что научные исследования идут должным образом и в правильном, нужном флоту направлении.
Лев Михайлович все больше втягивался в дела своей академии. Появились планы существенной перестройки ее работы, установления более тесных связей и кафедр и слушателей с научно-исследовательскими институтами ВМС и системы Академии наук, конструкторскими организациями. Иногда он встречался с В. А. Алафузовым, второй год командовавшим Военно-морской академией имени К. Е. Ворошилова. Владимир Антонович своей академией руководил умело, писал интересную военно-историческую работу о германском флоте: Лев Михайлович питал ее фрагменты. Начальники академий обсуждали ход строительства кораблей, жалели, что, находясь в Москве, на ходовом мостике ВМФ, многое не успели, не сумели… Реже Лев Михайлович видел Н. Г. Кузнецова. Он много работал, реформировал учебные программы училищных кафедр, пробивал у главкома «добро» на дальние заграничные походы учебных кораблей с курсантами — в океан, на Север, в Средиземное море.
Лев Михайлович и Владимир Александрович Белли виделись теперь часто. Вместе прогуливались по Петроградской и Васильевскому острову, много говорили. Как-то дошли до Ботанического сада. Ходили по аллеям, любовались удивительными растениями в оранжереях. И вдруг перед ними предстал весь в бело-розовых цветах тот самый красавец-олеандр, памятный обоим еще с Мессины! Не чудо ли — столько лет прошло — и война, и блокада, а он красуется на радость людям. Великой силой обладает жизнь! Порадовались, пошутили по поводу нахлынувших сентиментальных воспоминаний о былом… Но затем вернулись на грешную землю.
«Поймите, Лев Михайлович, — говорил Белли, — замена вас и Кузнецова — знамение времени. Удобнее люди, не высовывающиеся со всякими идеями и предложениями, не причиняющие начальству беспокойства. Талантливым дают ход, если без них уж совсем зарез — не обойтись. Да и то, что с ними бывает, когда отпадает в них надобность?»
В октябрьские праздники Льву Михайловичу позвонили в академию от главкома: утром 10 ноября быть в Москве. Выяснилось, что одновременно вызваны Н. Г. Кузнецов, В. А. Алафузов и Г. А. Степанов, заместитель Кузнецова. Выехали вместе на «Красной стреле». Н. Г. Кузнецов вспоминает: «9 ноября 1947 года мы вместе с ним (с Галлером. — С. З.) ехали в одном поезде по вызову главкома в Москву. „Что бы такое могло быть?“ — спрашивал он меня, нервно причесывая по привычке свои усики. А я сам ничего не знал. Только из намеков по телефону мы знали, что дело касается каких-то передач Главным штабом то ли чертежей, то ли описаний наших торпед англичанам во время войны»[297].