— Ну, если так, валяй! — разрешил Скотт, скрестив руки на груди и воинственно глядя на Майка.

      — Тебе давным-давно следовало жениться на ней, — продолжал Майк. — Если бы я был ее братом, а не твоим лучшим другом, я бы сделал из тебя отбивную, пытаясь вправить тебе мозги в том, что касается ее.

      — Ты говоришь как старый добрый папаша.

      — Порядочность еще не вышла из моды, — заявил Майк. — Чего, черт побери, ты ждешь?

      — Ты знаешь мое отношение к браку. Майк медленно покачал головой.

      — Ну ты и фрукт! Для гения ты ведешь себя как откровенный идиот. Ты еще долго собираешься наказывать Дори за то недоразумение, в которое твои родители превратили свои жизни?

      — Ты говоришь не по существу. И ты не прав.

      — Не прав? Скажи мне, какие браки ты наблюдал вблизи, которые не были бы катастрофой?

      — Твой.

      — Да. Мой. И ты не можешь примириться с тем, что я счастлив в браке.

      Скотт взглянул Майку прямо в лицо.

      — Ты мой лучший друг. Я счастлив, что ты и Сьюзен...

      — Тебе не нравится, что Сьюзен и я счастливы, потому что мы начисто опровергаем твою теорию — «нет такой вещи, как счастливый брак». —

      Голос Майка звучал обвиняюще.

      — Мы нервируем тебя.

      — Нервируете?

     — Да. Потому что, если это случилось с нами, это может случиться с тобой и Дори. И это чертовски тебя пугает. Почему ты так отчаянно сопротивляешься? Почему бы тебе не признать, что ты хочешь жениться на ней?

     — Потому... — Скотт запнулся, потом в отчаянии начал снова: — Я не...

     — Не любишь ее? — бросил вызов Майк.

     — Ты знаешь, я люблю Дори!

      — Тогда тебе не нравится быть с ней?

      — Я люблю быть с Дори. Я просто не хочу, чтобы каждый вечер в шесть начиналось представление по королевскому указу.

      — Что это значит, Скотт? У тебя есть более важные дела? Что может быть важнее Дори, Скотт? Вечеринки? Просмотр футбольных матчей на большом экране в баре? У тебя есть подружка-студентка, с которой ты где-нибудь прячешься?

      — Что это? Допрос? Ты знаешь, что у меня с Дори все серьезно. Я ни разу не изменил ей.

      — Ты ее любишь. Тебя не интересуют другие женщины. В чем твое главное возражение против того, чтобы жениться, как нормальные люди?

      — Я боюсь все разрушить! — воскликнул Скотт. — Сейчас мы вместе, потому что мы так решили.

      Майк медленно покачал головой.

      — Ты самый упрямый и самый эгоистичный пень, какого мне довелось иметь в качестве друга. И самый слепой.

      На скуле  Скотта,  пытающегося скрыть свой гнев, задергался мускул.

      — Спасибо, приятель.

      — Мне обидно видеть, как ты разрушаешь все, приятель. Ты по уши влюблен в Дори и можешь потерять ее из-за простого упрямства.

      Сердитое выражение лица Скотта постепенно смягчилось.

      — Может, ты и не думаешь, что брак столь же важен, как и свобода. Может быть, клочок бумаги, называемый свидетельством о браке, ничего не значит для тебя. Возможно, до недавнего времени он ничего не значил и для Дори. Но позволь мне кое-что сказать тебе, друг. Сейчас его отсутствие будет значить все для Дори и ребенка, которого она носит. Тебе следует подумать об этом, приятель.

      Наступила тяжелая, гнетущая тишина.

      — Ты думаешь об этом, не правда ли? — настаивал Майк. — Ты думал об этом, и это разрывает тебя на части, потому что твоя гордость мешает тебе.

      — Да, — горько заметил Скотт, вспоминая спор, который был у них с Дори по поводу его мужского самолюбия. — Моя дурацкая гордость.

     — Подумай вот о чем: новорожденному ничего не нужно, лишь бы его следующая бутылочка была дана ему вовремя. Но новорожденный вырастет в ребенка, и ребенок будет смотреть на Дори и спрашивать: «Мама, почему папа не живет с нами, как другие папы?» И Дори начнет думать, что малышу нужен отец, и может начать поиски папы для своего ребенка.

      — Что, черт побери, это значит?

      — Это человеческая природа, Скотт. Дори достаточно умна, чтобы одной воспитать дюжину ребятишек, но это не означает, что ей этого хочется. И зачем ей это делать? Она умна, привлекательна и вызывает симпатию — зачем ей растить детей одной? Что бы ни говорили о нехватке мужчин, полно таких, которые с радостью ухватятся за возможность осесть с женщиной, обладающей достоинствами Дори.

      Скотт испытывал отвращение к себе. Он снова был маленьким мальчиком и спрашивал у матери, не умер ли его отец, удивляясь, почему папа ушел. Боль скрутила его внутренности, и у него перехватило дыхание. И по пятам этой древней боли следовал осмысленный страх человека, который любит женщину и над которым нависла угроза потерять ее.

      Майк заметил с чувством сострадания:

      — Это грустно, Скотт. Вот ты сидишь здесь, мысленно коря себя, потому что ты любишь ее и хочешь провести с ней свою жизнь. Просто ты настолько помешан на свободе выбора и так слеп, что не можешь понять, что в своем сердце ты уже давно женат на Дори.

      Удивление отразилось на лице Скотта, и Майк ответил на это приступом смеха.

      — Ты даже не понимаешь этого. Во многих отношениях, и очень важных, ты женат на ней, как я на Сьюзен. Ты сходишь по ней с ума. Ты верен ей. Единственное, чего ты не делаешь, так это не приходишь домой каждый вечер; а что в этом страшного? — Он повернулся, чтобы уйти, затем остановился в дверях и оглянулся на Скотта. — Женись на ней, Скотт. Не так уж плохо, когда тебя журят за то, что в полночь тебе захотелось съесть рыбный сэндвич.

      Скотт опустил глаза на свой стол и застенчиво произнес:

      — Дори не волнует, если в полночь я отправляюсь в «Макдоналдс», лишь бы я принес ей биг-мак и жареную картошку. — И она расстилает скатерть для пикника, подумал он. Майк громко рассмеялся.

      — Ты попробовал это! Ты действительно попробовал. Это замечательно, Скотт! Ты примерил недостатки моей жены к Дори, и это не сработало.

      — Я не пытался ничего сделать. Я просто проснулся голодным и...

      — Ты пытался запугать ее институтом брака. Ты пытался поймать ее на ее несовершенствах, но тебе это не удалось. — Веселье Майка утихло. — Женись на ней, Скотт. Ты обнаружишь ее маленькие несовершенства и будешь любить ее, несмотря на них. Приходи домой каждый вечер, и целуй ее в знак приветствия, и качай на коленях своего малыша, и пусть он знает, что у него есть папа, который любит его.

      После того как Майк ушел, Скотт уставился на пустой дверной проем и почувствовал себя очень одиноким. Он попытался работать и автоматически включил компьютер, но не видел ничего, кроме лица Дори. Дори — настолько независимая, что она не просила его ни о чем, только бы он любил их ребенка. Дори — беременная, но не цепляющаяся за него и ничего не требующая. Дори — дающая, заботящаяся, любящая. Дори — жесткий и компетентный юрист, пекший ему булочки со свежей черникой. Дори, которая смело начала освобождать место для ребенка в своей жизни без малейшей жалобы или обиды. Дори, держащая на руках ребенка, который положил свою головку ей на плечо.

      Как он мог быть так слеп? Дори исключала его из своей жизни, отгораживалась от него, но это происходило оттого, что она уважала его желания, освобождала от ответственности, которую он не мог принять на себя из-за своей слабости.

      Скотту больше не хотелось, чтобы его ограждали от ответственности. Каждой клеточкой своего тела и ума он хотел стать неотъемлемой частью жизни Дори, их ребенка. Он провел слишком большую часть своей жизни изгоем, вечным аутсайдером в двух семьях, который не принадлежал ни отцу и его новой жене, ни матери и ее новому мужу. Его единокровные братья и сестра принадлежали своим семьям, но Скотта едва терпели, он был приемышем в обоих домах.

      Сейчас его выбор явился ему так ясно, как если бы он был написан на чистом английском языке на мониторе. Он мог остаться аутсайдером или мог пойти к Дори и стать частью семьи. Его семьи. Их семьи — его, и Дори, и ребенка.