— Вы правильно сделали, — сказал Гриша, привстал и подкинул дровишек в печку.

Вскоре печка раскалилась докрасна, и в палатке стало жарко. Инспектор блаженствовал. Он остался в нижнем белье, прогревая тело.

— Грейтесь, дров хватит. Можно даже в одних трусах остаться.

— Гриша! — перевел разговор инспектор на другую тему. Ты читаешь книги на чукотском языке? Ты же грамотный.

— Нет, что-то непонятно и трудно читать.

— А ты на каком языке начинал учиться?

— Сначала немного на чукотском, а потом нас стали учить только на русском языке и чукотских книг не читали.

— А ну-ка попробуй! — инспектор достал еще одну книгу Мамина-Сибиряка.

Гриша полистал страницы, поинтересовался рисунками и прочитал название: «Пынылтэлтэ».

— А что значит это слово?

— Как что?! — удивился инспектор, — «Рассказы». Ты не так читаешь. Слушай внимательно. — И инспектор прочитал: «Пыныльтельте». — Смотри, хотя буквы и одинаковые, такие же как в русском языке, но читаются они по-другому. В русском языке звук «л» бывает и мягким и твердым, а в чукотском языке эта «л» всегда мягкая «ль» и произносится глухо, как бы с шипением. Также чукотское «э» мы не читаем так, как в русских словах «эхо», «этот», а читаем как простое «е». Например, надо читать не «нэмэ», а «неме». Понял, в чем дело?

— А вообще интересно! — сказал Гриша.

— Вот послушай! — и инспектор прочитал первое предложение.

— Хорошо получается, и все понятно, — улыбался Гриша.

— Надо правильно произносить звуки по-чукотски, и тогда книги станут интересными.

Впервые за всю командировку инспектор спал раздетым.

Спал крепко и долго. А под утро приснился сон: он обнимал в целовал Марию.

Он не слышал, как встали и ушли ребята. Его разбудила возня у печки. Он открыл глаза и увидел Айны, клавшего стружки и дрова в печку.

— Это ты, Айны?

— Я! Проснулся?

— Ты же в стадо ушел?

— Оо, я уже давно вернулся. Стадо здесь, близко, — махнул он куда-то рукой. — Ты полежи пока. Печку растоплю, тепло станет, — и поднес спичку к стружкам. Стружки вспыхнули и охватили ярким пламенем сухие дрова.

Печка разгорелась быстро. Вскоре стало тепло. Айны поставил на печь ведро с водой, покрывшейся за ночь толстой ледяной коркой.

— Ты зачем это, Айны?

— Мыться же будешь?

— Нет, кырым! По утрам я не умываюсь. Умоешься — и потом сильно стынет лицо на морозе. А вот вечером перед сном обязательно.

— Ии, верно, — согласился Айны и снял ведро с печки. Потом размял торбаза, чижи и подал их инспектору. — Вечером я возьму их, Мария починит хорошенько и правильно просушит.

— Ты за мной как за ребенком ухаживаешь, — улыбнулся инспектор.

— Мачынан! Пусть! Мы в Магадане тоже как дети были, за нами ухаживали.

Стойбище уже жило своей жизнью. Кому нужно, были в стадах. У большой треноги сидела на корточках в керкере жена Айметгыргина и в двух огромных котлах варила еду на всю комсомольско-молодежную бригаду. Рядом с костром пристроилась бабка, привалив к себе олений мешок, из которого выглядывало глазастое довольное личико девочки.

— Амын етти! — приветствовала инспектора женщина у костра.

— Ии! — ответил он и присел рядом. — Микигыт? Кто ты? — улыбался инспектор девочке. Он пожалел, что в карманах не оказалось конфет: он уже давно раздал их чукотским ребятишкам.

— Лупа, Лупыська! — прошамкала старушка.

— Аа, Люба, Любочка! — догадался инспектор, и девочка расплылась в улыбке. — Куда же ты столько варишь? — повернулся инспектор к женщине, показав на котлы.

— Как же?! Сегодня работа большая, ребята голодные придут, да и из других бригад тоже будут, — ответила она и веточкой поправила пламя в костре.

— Тагам! Пошли! — потянул инспектора Айны.

Рэтэмы у входа в яранги были широко раскрыты, меховые пологи сняты. Несколько в сторонке женщины длинными выбивалками из оленьих рогов на чистом снегу с силой хлопали по пологам, словно это были запылившиеся ковры. За ночь на пологах нарастал иней от дыхания людей, и, чтобы пологи были сухими и не прели, женщины их каждый день тщательно выбивали и вымораживали, развешивая на деревьях. Ставили пологи только перед тем, как ложиться спать. Весь день дети и женщины проводили на улице.

В яранге Айны полог еще не был убран. Хозяин потопал в чоттагине ногами — знак того, что пришли люди, и сказал:

— Пришли мы!

— Заходите! — донесся из полога голос Марии.

— Там будем есть, — показал на полог Айны. — Там тепло. Снимай кухлянку.

Инспектор, оставшись в одной рубашке и меховых брюках, на коленках втиснулся в полог, оставив ноги снаружи. Он был удивлен. Ярко горели два жирника, посреди полога стоял низенький столик, накрытый новой, еще ядовито пахнущей клеенкой, лежали ложки, вилки, расставлены были эмалированные миски. В левом углу в нарядных рубашке и платьице сидели пухлощекие ребятишки Айны. Мария тоже принарядилась. Она была в новом голубом платье, видимо, надетом впервые, так как еще были заметны складки фабричной упаковки. Платье очень шло ей и плотно облегало тело. Через вырез проглядывал белый лифчик. Когда она садилась на корточки, то стыдливо прикрывала платьем обнажавшиеся колени. В ушах поблескивали клипсы. Ей все же хотелось понравиться инспектору.

— Как приехал из Магадана, то просто замучил меня, — улыбалась Мария, показывая на мужа. — Все требует, чтобы я варила мясо с луком, лавровым листом и перцем. Почему-то это ему очень нравится.

— Как же? Мясо вкуснее становится, — заметил Айны.

— Все же не напрасно в город ездил, видишь, культурным стал, — кивнул инспектор на Айны и спросил Марию: — Где ты всему этому научилась? — показал он на столик. — По-русски хорошо разговариваешь, а мужа не учишь.

— Пока дети были совсем маленькие, я жила в Анюйске, работала санитаркой в больнице. Когда подросли, ушла в тундру. Здесь мне больше нравится, — говорила Мария, раскладывая мясо. Наклонившись, она пододвинула к инспектору миску с языком и сердцем, обдав его запахом духов. — А по-русски говорить как-то не получается у нас, кругом чукчи…

— Зачем ты это?! — перебил ее инспектор, показав на миску. — Это же детское лакомство! Отдай ребятам! — и передвинул миску к ребятишкам.

Но Айны решительно двинул ее обратно.

— Ешь! И не обижай нас!

Инспектору пришлось уступить хозяевам. Еда была вкусной, хотя мясо приелось за два месяца, но с обильными специями и солью оно показалось другим, к тому же он любил оленьи языки и ел с аппетитом. Не отставали от него и хозяева и дети. Айны ножом резал мясо на мелкие кусочки, накалывал на вилку, давал ребятишкам и клал в рот себе. Он ел аккуратно.

День был жарким. На просторной поляне в бешеном беге кружилось стадо оленей. Пастухи, высматривая, выхватывали чаатами то одного, то другого. Айметгыргин, коренастый и решительный, подходил твердым шагом, придирчиво осматривал оленя и, посоветовавшись с Келевги, давал команду: отпустить обратно или же отогнать в чащу, где собирали животных для нагульного стада. В этот раз обрабатывали стадо Келевги: вылавливали яловых важенок, быков-кастратов и слабых годовалых телят.

Морозно, а пот с пастухов лил градом. Непокрытые головы заиндевели, брови оледенели. Они на ходу смахивали с бровей сосульки и снова устремлялись к стаду. Как и каким образом успевали выследить оленя, указанного Келевги, в мечущемся стаде, инспектору было непонятно. А когда ошибались, Айметгыргин сердито кричал, взмахивал чаатом и прогонял оленя обратно. Чаще всех доставалось мордастому пастуху, не раз показавшему свою неловкость. Красивы пастухи в своем деле! Особенно нравились инспектору бригадир Айметгыргин и Гриша Ринтын. Один тяжеловатый, другой легкий и быстрый, как олень, они успевали везде и всюду.

В разбивке стада участвовало все население стойбища от мала до велика. Даже старушка, которая приволокла с собой мешок с Любочкой, была в общей цепи блокады. Люди расселись на снегу метров на двести, образовав полукольцо. И если какой-либо шустрый олень устремлялся в сторону, а за ним и остальная лавина, человек вставал, махал руками и заворачивал животных обратно. Рядом с инспектором расположились в снегу ребятишки Айны. Мальчишка пристально следил за оленями и каким-то образом угадывал их намерения, заранее вставал, махал своим детским чаатом или же просто чуть приподымался, и олени разворачивались в нужном направлении. Ему подражала сестренка.