Он, бывало, говорил, что мог бы справиться гораздо лучше, и разражался целой лекцией на тему «Как быть богом и любить свою профессию». Это, естественно, вызывало у нас гомерический смех, так как невозможно было представить себе никого менее божественного, чем Дурхам.

— Это я знаю, — сказала Алиса. — Из писем сестры. Она говорила, что именно это особенно раздражало Поливиносела. Он не понимал, что профессор просто проецирует на аудиторию мир своей мечты. Он, видно, все хотел придумать место, где бы его жена не изводила. Бедняга!

— Хорош бедняга! — фыркнул я. — Что он хотел, то и получил, не так ли? Кто другой может похвастаться тем же, да еще в подобном масштабе?

— Никто, — призналась Алиса. — Но скажите, что пропагандировал Дурхам в своем «Золотом Веке»?

— Он утверждал, что вся история человечества свидетельствует о том, что так называемый простой человек, Человек Обыкновенный — это парень, которому больше всего хочется, чтобы его никто не трогал и жизнь его протекала тихо и гладко. Его идеал — жизнь без болезней, уйма еды, развлечений, секса и любви, никаких счетов, подлежащих оплате, ровно столько работы, чтобы не сдохнуть от скуки в избытке развлечений, а главное — чтобы кто-то другой думал и решал за него. Большинство людей мечтают о том, чтобы все заботы о них взяло на себя какое-нибудь божество, а сами бы они занимались чем в голову взбредет.

— Ну-ну! — воскликнула Алиса. — Да чем он лучше Гитлера или Сталина?!

— Многим, — возразил я. — Ему удалось устроить рай земной, в чем мы можем удостовериться, оглянувшись вокруг. И он не верил ни в какую-то одну идеологию, ни в применение насилия. Он… — Я запнулся, поняв, что защищаю профессора.

Алиса хихикнула:

— Передумали?

— Нет! — вскрикнул я. — Совсем нет. Ибо профессор, как и любой диктатор, изменил свои первоначальные взгляды. Он таки прибегнул к насилию. Вспомните Поливиносела.

— Это не пример. Тот как был ослом, так ослом и остался. И откуда нам знать — может, ему так больше нравится.

Ответить я не успел. Небо на востоке внезапно озарила ослепительная вспышка. Через пару секунд до нас докатился грохот взрыва.

Мы были просто ошеломлены, поскольку уже свыклись с мыслью, что в этой долине подобные химические реакции просто невозможны.

— Неужели атака началась раньше, чем было запланировано? — прошептала Алиса, вцепившись в мою руку. — Или нам просто забыли о ней сообщить?

— Не думаю. С чего бы начинать атаку именно здесь? Пойдем посмотрим, в чем дело.

— Знаете, мне показалось, будто сверкнула молния, только… это была молния наоборот…

— Вы имеете в виду — негативная? — переспросил я.

— Вот именно, — кивнула Алиса. — Черная.

— Мне доводилось видеть ветвистые молнии, вроде деревьев, — пробормотал я. — Но это первое дерево… — Голос мой прервался. — Нет, это уже бред. Сначала доберемся туда, а потом будем судить.

Мы свернули с проселка на пересекающее его шоссе. Это была государственная автотрасса, проходящая мимо аэропорта и в полутора милях отсюда упиравшаяся в Мелтонвилль. Восточная часть неба снова озарилась вспышкой, и мы поняли, что взрыв произошел гораздо ближе, чем нам поначалу померещилось.

Мы поспешили вперед, готовые в любую секунду кинуться к лесу в случае угрозы. Пройдя полмили, я внезапно остановился как вкопанный.

— Что случилось? — шепотом спросила Алиса, налетев на меня.

— Что-то я не припоминаю здесь ручья, — медленно ответил я. — Совершенно точно — раньше его здесь не было. Я тут часто бродил в бойскаутские годы.

Однако сейчас ручей был. Он тек с востока, со стороны Наспина, и сворачивал на юго-запад, в сторону от реки. Русло перерезало автотрассу, образовывая в дорожном полотне пролом шириной в добрых тридцать футов. Кто-то притащил два длинных древесных ствола, перебросил их через ручей и перекрыл досками, соорудив некое подобие моста.

Мы пересекли ручей и двинулись было дальше по шоссе, но еще один взрыв слева подсказал нам, что мы свернули с пути. Этот взрыв прогремел совсем рядом, на дальнем краю обширного луга, где, как мне помнилось, находилась автостоянка.

Алиса принюхалась.

— Пахнет горелой зеленью.

— Точно. — Я указал на дальний берег ручья, хорошо освещенный луной. — Посмотрите.

Берег и дно ручья устилали полуобгорелые, изломанные стебли и ветви каких-то растений размером с добрую сосну, разбросанные в радиусе футов двадцати.

Что это означает? Оставалось подойти поближе и посмотреть. Поэтому когда мы внезапно достигли конца русла, окруженного толпой Человек эдак в сто, то усердно заработали локтями, чтобы выяснить, что же такое там происходит.

Мы этого так и не выяснили.

— Он опять переборщил с Хмелем! — истошно завопила вдруг какая-то женщина.

— Спасайся кто может! — взревел мужчина.

И ночь мгновенно взорвалась дикими воплями. В темноте замелькали обнаженные тела. Крича и толкаясь, люди рассыпались в стороны. Однако, несмотря на безумную спешку, все весело смеялись, словно предвкушая хорошую потеху, — странная смесь паники и пренебрежения к опасности.

Я схватил Алису за руку и потащил за ними.

— Что стряслось? — крикнул я поравнявшемуся с нами мужчине.

Тот представлял собой невероятное зрелище. Это был первый увиденный мной в Зоне человек, на котором была одежда. Голову его покрывала красная феска с кисточкой, туловище опоясывал светло-зеленый широкий пояс, за который была заткнута кривая сабля под таким непривычным углом, что скорее напоминала румпель. Иллюзия усугублялась скоростью, с которой он мчался.

Услыхав мой возглас, мужчина окинул нас диким взором, вполне соответствовавшим нелепости наряда, и что-то гаркнул.

— А?

Он снова что-то выкрикнул и помчался дальше.

— Что он сказал? — хрипло поинтересовался я у Алисы. — Готов поклясться, что он проорал: «Горацио Хорнблоуэр».

— Больше похоже на «хорасифенкорнблёс», — ответила она, и тут мы выяснили, отчего толпа бросилась бежать.

Позади нас рыкнул лев размером с гору, взрывная волна швырнула нас наземь, прокатилась волна горячего воздуха, и затем на нас посыпался град камней и комьев грязи. Я взвыл от боли, когда булыжник ударил меня по ноге. На минуту мне показалось, что лодыжка переломана.

На шее моей висела Алиса, монотонно причитая:

— Спасите меня! Спасите…

Я бы с удовольствием, но вот кто будет спасать меня?

Столь же внезапно каменный град прекратился, а с ним стихли и вопли. Еще некоторое время стояла тишина, прерываемая изредка вздохами облегчения. Затем послышался хохот, восторженные возгласы, и вокруг нас опять замелькали белые в лунном свете обнаженные тела, восставшие из густой травы, словно призраки. Эти ничем не сдерживаемые люди не могли долго испытывать страх. Они уже весело подтрунивали друг над другом по поводу бегства и начинали стягиваться к эпицентру взрыва.

Я остановил одну женщину, полногрудую красотку лет двадцати пяти — я потом обратил внимание, что все женщины, употребляющие Хмель, были красивы, превосходно сложены и молодо выглядели, — и спросил:

— Что случилось?

— Да этот придурок-болтолог налил в яму слишком много Хмеля, — с улыбкой объяснила она. — Это же и бревну ясно, что случится. Но он нас не слушал, а его приятели — слава Махруду! — такие же словоблуды, как он сам.

Произнеся имя бога, она сделала тот самый знак. Как бы легкомысленны и непочтительны ни были эти люди во всех других отношениях, выразить свое уважение Махруду они не забывали никогда.

— Кто? А? — бестолково переспросил я, совсем сбитый с толку ее словами.

— И-а, — пропела женщина, и я похолодел от мысли, что она имеет в виду Поливиносела.

Но она просто передразнила мой нелепый вопрос.

— Болтологи, конечно, лысик. — И, окинув меня с ног до головы внимательным взглядом, добавила: — Если бы не это, я бы подумала, что ты еще не отведал Хмеля.

Я не понял, что она подразумевала под «этим», и посмотрел вверх, куда она небрежно махнула рукой, но не увидел ничего, кроме чистого неба и огромной кривой луны.