Рано утром, когда Гывагыргин собирался на охоту, Кейнеу, хлопотавшая у жирника, вдруг схватилась за живот, вскрикнула и повалилась на шкуры:

— Начинается!

Голая старуха, сидевшая в углу, поспешно натянула керкер — меховой комбинезон, сунула ноги в торбаса и выбралась наружу.

— Гость чужой к нам просится, — оповещала она соседей, обегая одну ярангу за другой.

Гывагыргин не пошел на охоту, хотя погода была благоприятная. В такой день никто из родственников не должен заниматься делом. А так как в стойбище было всего несколько яранг и в них жили родные, двоюродные братья и сестры, то все стойбище отдыхало, дожидаясь появления на свет нового человека.

Чтобы не навлечь злых духов на маленькую, слабую душу, все называли надвигающееся событие неопределенно:

— Скоро начнется…

Кейнеу готовила детское приданое тайно от людей и называла его «покрышка живота». В ее личном вещевом мешке появились мягкие пыжиковые шкурки, небольшой кусочек сплетенной оленьей жилки, меховой комбинезон с закрывающимся клапаном и отростками для рук и ног, каменный скребок. А старуха мать, с нетерпением ждавшая внука или внучку (конечно, ей больше хотелось иметь внука), усердно шила кукулек из старых оленьих шкур для прогулок малыша на улице. Она тоже не называла свою работу настоящим именем: никто не должен знать, что на свет вот-вот появится новый человек…

Все обошлось благополучно, и Гывагыргин мысленно благодарил духов за их доброту.

Пять дней все держалось в тайне. Люди стойбища говорили загадочными фразами, намеками. А Гывагыргин, возвращаясь с охоты, сначала заходил к соседям, рассказывал охотничьи новости, оставлял там злых духов, которые по пятам следуют за каждым охотником, и только после этого шел в свою ярангу. Лицо его было серьезным: нельзя открыто выражать свою радость.

Кейнеу быстро поправлялась. Как и положено здоровой, работящей женщине, стала хлопотать по хозяйству.

Как-то старуха, с любовью поглядывая на невестку, сказала:

— Надо бы снять ремень с бедер, кости-то уже на место встали.

Кейнеу улыбнулась, сделала вид, что не слышала слов старухи, но незаметным движением развязала узелок и сняла врезавшийся в тело плоский ремешок из лахтачьей кожи.

— Сегодня сон видела я, — загадочно начала она, поправляя костяной иглой фитиль в жирнике. — Будто к нам в стойбище приехал отец Гывагыргина Етылин и говорит моему отцу: «У меня есть сын, у тебя дочь… Может, станем родственниками…»

— Етылин, Етылин! — перебила старуха. — Етылин к нам вернулся!..

Это было первое упоминание о ребенке. Да и пора уже было раскрывать тайну. Малыш часто подавал голос и мог привлечь внимание злых духов.

В чоттагине послышались шаги, похлопывание выбивалки.

— Кто там? — окликнула старуха.

— Гым, Гывагыргин я.

— Етылин. К нам в гости Етылин пришел. — И старуха рассказала отцу ребенка сон, который был хорошим предзнаменованием.

На следующий день все стойбище узнало о возвращении Етылина. Душа умершего вселилась в маленького человека, и все радовались этому.

В тот год, когда родился Етылин, счастье сопутствовало людям стойбища Валькатлян. Если желудок набит вкусным мясом, а от жирника исходит приятное тепло, все горести забываются быстро.

Старый седой Гиулькут, сумевший предсказать удачу, приобрел славу сильного шамана. Ни один важный вопрос не решался без него. Не зря Гиулькут предугадал, что руководителем летней охоты должен быть его сын, хозяин байдары Имлытегин.

И действительно Имлытегин первым привез удачу, добыв двух моржей и накормив всех людей душистым, жирным мясом. Ему была оказана честь отнести голову первого моржа на скалу Равыквын. На этом священном месте их было уже более сотни. По головам можно было определить начало поселения людей в стойбище Валькатлян.

Гиулькут, потомок первых пришельцев, по праву считался «хозяином» земли.

— Всезнающий, — говорили о нем с уважением валькатлянцы.

Каждый день, если позволяла погода, длинная низкая байдара уходила в море, а к вечеру возвращалась с богатой добычей. В море встречались небольшие стада моржей, их били копьями. Были и винчестеры, но ими не пользовались, чтобы не распугать животных, да и патроны жалели.

Оживление и жизнерадостность царили в стойбище. Мясные ямы — уверат, обложенные дерном, круглыми валунами и прикрытые китовыми лопатками, наполнялись кусками моржового мяса. По берегу бродили ожиревшие собаки и лениво обгрызали кости, которые в беспорядке валялись на гальке.

На стойках из челюстей кита, вкопанных в гальку, были растянуты для просушки ремни, вырезанные из шкур молодых моржей, передергивались и дрожали от легкого ветерка прозрачные моржовые кишки, которые пойдут на шитье непромокаемых легких дождевиков. На зеленой травке сушились растянутые колышками моржовые шкуры. Некоторые из них прямо сырыми пошли на покрытие яранг и, словно заплаты, выделялись своей желтизной среди старых шкур.

Желтела такая заплата и на яранге Гывагыргина. Гывагыргин целыми днями пропадал в море, а Кейнеу хватало домашних забот: вместе со всеми она расщепляла моржовую шкуру, чистила и развешивала кишки, растягивала шкуры для просушки. Маленький Етылин целыми днями сидел на плечах у старухи, для которой тоже находилось дело: гонять собак, чтобы не обгрызали шкур и ремней. Когда Етылин начинал плакать, она совала ему в рот соску из моржовой кишки, набитой салом и вареным мясом.

Иногда задувал северо-западный ветер, сбивал в кучу лед и, прижимал его к берегу, закрывая выход в море. Мужчины поневоле оставались в стойбище. Но они не теряли времени даром.

— Ок! Ок! Ок! — громко призывал Имлытегин, направляясь в конец стойбища. — Нельзя давать мускулам застаиваться! Сильным нужно быть! — Он спускался к косе у подножья скалы, выбегал на утоптанную тропинку гечеватына — площадку для веселья.

Сбегались охотники, дети, спешили старики и старухи. Мужчины хватали камни лежавшие у края тропинки, и выжимали, показывая свою силу.

— То-о-ок! — вскрикнул Гывагыргин, легко поднимая тяжелый круглый камень.

— Какой сильный! Какой сильный! — восхищались в толпе.

Но скоро внимание болельщиков было отвлечено более интересным зрелищем.

— Гок! Кто первый? — Гывагыргин, голый по пояс, стоял в середине круга и вызывал на борьбу, похлопывая себя по груди, разминая мускулы.

— Ну-ка, я! — вышел молодой охотник.

Два тела слились воедино. Гывагыргин обхватил противника и незаметным ловким ударом сбил с ног.

— Ка-а-комэй! — вскрикнули в толпе.

Боролись взрослые. Не отставали и мальчишки. Все мужское население занялось борьбой.

Слышались шлепки по голому телу, возгласы «Ок! Ок!», восторженное цоканье женщин. Они сидели на корточках около камней и не спускали глаз с борющихся.

Кейнеу с маленьким Етылином на руках с гордостью следила за своим Гывагыргином. Гывагыргин уже положил на лопатки третьего. Но вот вышел на середину круга Имлытегин, самый ловкий и сильный человек стойбища — эрмечин.

Гывагыргин устал. Тело заблестело от пота. Имлытегин легко положил Гывагыргина на землю. Он выжидал, когда Гывагыргин выдохнется. Да и Гывагыргин не хотел еще побеждать Имлытегина, рано ему выходить в эрмечины: молод.

— Ок! Ок! — снова призвал Имлытегин и легко, словно он и не боролся, побежал по кругу.

За ним устремились все мужчины. Начался заключительный бег по кругу — на выносливость. По самому большому кругу бежали молодые охотники, рядом с ними, по меньшему кругу — пожилые, а в центре с визгом и хохотом мчались подростки и малыши. Бег будет продолжаться, пока хватит сил. Победителем останется тот, кто последним сойдет с круга.

— Смотрите-ка, еще молод Имлытегин, — говорили в толпе.

— А как бежит Гывагыргин! Как молодой олень!

— А Каанто от жиру еле ноги волочит.

— Ок! Ок! Ок! — Имлытегин ускорил бег, резко вырвался вперед и сошел с круга, уступая первенство молодым.

Кончилось веселье, женщины разошлись. Только ребятишки продолжали возню. Мужчины столпились у яранги Имлытегина, обсуждая достоинства борцов и поглядывая на море.