За углом ската, который служил выходом на крышу, что–то шевельнулось на плоской и грязной поверхности. Я осторожно выглянула, осознавая, что могу легко получить удар в глаз кулаком, или что еще хуже – чем–нибудь острым и заточенным. Но вопреки моим опасениям там было пусто. Никого. Только бумажный конверт средних размеров, чья незаклееная верхняя часть шевелилась от ветра и как раз привлекала моё внимание.

Оглядевшись вокруг на всякий случай, я наклонилась и подняла его. Конверт оказался достаточно массивным, и в нем явно лежала не просто одна–единственная бумажка. Содержимым его являлось несколько фотографий и простой телефон, одна из моделей, которые способны только принимать звонки и отправлять сообщения. В тот момент, когда я подняла сверток с крыши, телефон издал мелодичный свист. Было поздно спохватываться и думать о том, что это может быть какая–нибудь взрывающаяся вещица. Я осторожно вытащила телефон, снова издавший звуки, и обнаружила, что это не что иное, как оповещение входящего сообщения. Второй раз решить, что это адресовано не мне, было бы уже не просто, и я нажала кнопку.

"Когда понадобится помощь, позвони".

После того, как я дважды перечитала это послание, телефон неожиданно пискнул, и экран погас. Как я не старалась включить аппарат, он не подавал больше признаков жизни, словно его предназначение было одноразовым. Фотографии, вложенные в конверт, были сделаны на хороший фотоаппарат с высоким разрешением. Каждая деталь, каждый штрих вырисовывался очень четко и объемно. Я рассматривала мужчину в спецовке, открывающего дверь моего дома. Камера поймала его в тот момент, когда он повернул голову, оглядываясь. Дата на снимке указывала, что всё это было снято накануне пожара. Вторая фотография демонстрировала во всех деталях и подробностях обнимающуюся пару в окне здания, которое находилось напротив фотографа. Я слишком хорошо знала каждого, настолько хорошо, что могла сказать – где у Габриила небольшой, но заметный шрам от ожога на руке, и что за татуировка на лопатке Нины. Ветер бил мне в лицо, а я разглядывала, как мой бывший муж и моя сестра обнимаются перед тем, как нырнуть в постель.

Я не могла сказать спасибо неизвестному доброхоту за его любезно подброшенные мне откровения. Половину меня раскатало в лепешку, вторую половину трясло от тихой ненависти. Я размахнулась и забросила уже ненужный, по всей видимости, телефон ввысь. Он взмыл в небо, затем описал дугу и камнем полетел вниз, между зданиями, чтобы разбиться на мелкие осколки. Фотографии я, подумав, засунула в карман. Они были похожи на опасную ядовитую змею, но при этом стащили с моих глаз последние розовые очки.

Глава 18

Потрясение, как любой шок, делится на фазы. В одну ты разбит, язык не слушается, мысли разбегаются. В другую фазу ты готов голыми руками разбивать камни и извергать огненные струи как дракон. А потом ты просто задаешь куда–то в пустоту вопросы, на которые не получишь ответа, и под конец смиряешься, принимая всё таким, каким оно свалилось на тебя. Это даже лучше, ведь от фейерверка эмоций или отупелого, коматозного состояния нет никакого проку. Я не могла решить сейчас ни одной проблемы, ни одно движение не казалось мне верным. И, несмотря на то, что судорожно хотелось куда–то идти, что–то делать, я знала, что надо противостоять этому желанию.

Ватные, тяжелые облака угрожали новой порцией снегопада, и я торопилась домой, запоздало понимая, что еще пару часов назад должна была позвонить и договориться о встрече с клиентами, ожидающими свой план интерьера. Людей на улице становилось все меньше и меньше, а погода была откровенно недоброжелательна к тем, кто рискнул выйти из дома. Еще несколько недель назад улица казалась приветливой, и деревья, которых было достаточно возле домов, шелестели листвой, создавая уютное ощущение защищенности и безмятежности. Теперь же они тянули вверх, к тяжелому, стальному небу свои черные ветки, словно пытались позвать на помощь или же отодвинуть наступающий холодный ветер.

На смену сезону года, беспечному и занимающемуся незамысловатыми делами, такими же яркими и поверхностными, как игривые летние облачка, пришел его холодный, бесстрастный брат, и погружающий всё в безысходный, почти мертвый сон. Возможно, когда–то придет весна, возможно, когда–то всё изменится. Но не сейчас.

Я опустила озябшие руки под теплую, почти горячую воду, и долго держала их под струей, ощущая, как кожа медленно наливается кровью от оживших сосудов. Затем несколько секунд вытирала пальцы махровым полотенцем, массируя их и ругая себя за то, что накануне забыла дома перчатки. Надо было приготовить что–нибудь поесть, ведь я не ела ничего со вчерашнего вечера, и живот мой явно прилип к позвоночнику.

Мысленно ворча, что превращаюсь в закоренелую холостячку, я не стала доставать тарелки, и принялась уплетать приготовленный на скорую руку обед прямо из посуды, в которой его сделала. Для того, чтобы было совсем уж весело, включила ноутбук, заменивший мне телевизор, немного пострадавший при пожаре. Обычно я выбирала новости, и они шли звуковым фоном к моему пребыванию на кухне.

Раньше я считала себя более–менее привыкшей к жутким кадрам очередных происшествий, но сейчас мне даже перехотелось есть. Сначала я просто смотрела видеоряд новостей, потом переключилась на прямую трансляцию в сети. Там было то же самое событие дня, привлекающее зрителей и повышающее рейтинги. И это событие выглядело как подвешенный на железной цепи к фонарному столбу, обгоревший труп. Он находился на перекрестке аллей парка, и убийце было легко остаться незамеченным. Обнаружил раскачивающееся черное тело прохожий, выгуливавший своего добермана. И вид у мужчины, стоящего возле полиции и скорой помощи, был такой, словно его снова начнет мучительно и долго тошнить, пока он не выплюнет собственные потроха. Глаза бедняги так и не принимали нормального выражения, оставаясь потрясенно–остановившимися. Тело, тем временем, пытались снять с железной цепи, которая была закреплена на убитом, по всей видимости, ещё тогда, когда он был жив.

Ничего особенного, черт возьми, ничего необычного. Очевидно, что этот проклятый город захлестнул безумный карнавал Смерти, разгулявшийся не на шутку.

Потеряв аппетит, я выключила новости и отставила подальше еду. Мне действительно становилось не по себе в городе, словно он душил меня тем, что в нем обитало. Но для того, чтобы куда–то убежать, у меня не было денег и не было уверенности в том, что это нечто темное не живет на самом деле внутри самой меня. В противном случае ни один город или континент не принесут облегчения и освобождения.

Часом позже я вышла из душа и сидела на краю кровати, вытирая волосы полотенцем. Можно было высушить их феном, но они были достаточно короткими, да и я сама стала относиться с подозрением ко всем электрическим приборам. За окном было совсем темно, зимние ночи становились всё длиннее, но до дня равноденствия было уже недалеко. Вчера мне повезло выспаться, и я не ощущала желания лечь, забравшись на кровать скорее по привычке.

Я настолько ушла в чтение подвернувшейся под руку книги, что не сразу поняла, что грохот, раздающийся где–то на улице, на самом деле является абсолютно невежливым стуком в мою входную дверь. Складывалось впечатление, что колотили руками и ногами, и дверь явно содрогалась от такого натиска.

Уже привычно пожалев, что в доме нет ружья, я спустилась и осторожно подошла к двери, оставив свет не включенным, чтобы меня нельзя было увидеть снаружи. Там находился человек, встрече с которым я была не рада, но и опасаться которого лично могла немного меньше, чем остальных. В мою дверь ломилась Нина. И когда я ее открыла, то вид у сестры был такой, что мне пришлось пожалеть о своем решении. Этот очаровательный ухоженный вид придавал ее выражению еще большую ненависть, которую Нина не скрывала. Она окинула меня с головы до ног, словно облила ведром кислоты, и затем сразу задала вопрос, очевидно думая, что на церемонии больше времени нет: