— Я не знаю, мне нужно посоветоваться с моим руководством, — сухо заявил консул.

Вот гондон! Прошу прощения, но именно это слово пришло мне в голову. Сейчас по телефону начнет рассказывать послу или кому там, что японцы устраивают идеологическую диверсию, пытаясь купить советских футболистов за какие-то несчастные часы. Ладно, пусть идет, кляузничает, мы уж как-нибудь это переживем.

Но похоже, что в посольстве сидели более адекватные люди. Во всяком случае, минут через десять консул вернулся немного пунцовый, и попросил меня, как самого молодого, собрать команду в холле гостиницы. Я же с гордым видом прошествовал на ресепшн и предложил портье обзвонить все номера с советскими футболистами, пригласив их спуститься вниз. Тут уж Петрушин пошел пятнами, но устраивать скандал в присутствии иностранных граждан поостерегся, тогда как Яшин откровенно улыбался моей выходке.

Спустя четверть часа все динамовцы, включая тренера и его помощника, собрались в холле. У одного из японцев тут же в руках появился фотоаппарат "Nikon F" — мечта любого нынешнего фотоколлекционера. Это был первый однообъективный зеркальный фотоаппарат в истории, целых два десятилетия практически не имевший себе равных в данном классе. Неубиваемая камера, что доказала война во Вьетнаме, где американские репортеры использовали только этот фотоаппарат. Разве что "Leica M3" могла соперничать с японским аппаратом. В свое время мне довелось плотно поработать на этой теме, я всерьез увлекался фотоделом еще в доцифровую эпоху, и именно эта модель вызывала у многих повышенное слюноотделение. И теперь, увидев камеру, я тоже сглотнул ком зависти, который упорно не желал протискиваться через пищевод.

— А это зачем? — спросил все еще раздосадованный консул, кивая на фотографа.

— Это корреспондент ежедневной газеты "Майнити симбун". И кстати, он хотел взять еще интервью у вашего полузащитника Егора Мальцева. Если вы, конечно, не против.

Ого, у меня хотят взять интервью! Чем же я удостоился такой чести? Не иначе своей блестящей игрой, вряд ли японский журналюга в курсе моих музыкальных достижений.

Еще одного удара под дых консул, казалось, не выдержит. Я словно бы услышал скрежет его зубов, но все-таки выдержка, свойственная советским дипломатам, взяла верх.

— Конечно, мы только рады, что интервью с нашим футболистом появится на страницах столь уважаемого издания, — растянул губы в улыбке Дмитрий Васильевич и даже вроде бы обозначил поклон.

Между тем динамовцы один за другим становились обладателями эксклюзивных хронометров. Дошла очередь и до меня. Вручая мне коробочку, представитель компании через переводчика сказал, что он присутствовал на нашей последней игре, и восхищен моими действиями. Если дословно, то он сравнил мои движения на поле с ураганом, срывающим белые одежды с распустившейся сакуры. Вот, блин, поэт, ввернул так ввернул.

А затем я попал в руки журналиста, который более-менее владел русским языком, и мы обошлись без участия переводчика. Оказалось, Масара Асагава до войны был молодым, начинающим журналистом. Потом был отправлен в Манчжурию, и с 1945 по 1949 годы находился в советском плену под Хабаровском, где ему и довелось познакомиться с великим и могучим. Работал на стройках коммунизма, а учитывая, что японцы в плену вели себя дисциплинированно, им даже разрешали зимой обогреваться в частных домах. Благо что местное население относилось к пленным японцам доброжелательно. У одной такой доброхотной хозяйки по имени Ольга, которая после гибели мужа на войне одна растила троих детей, он так обжился, что, когда отношения между СССР и Японией нормализовались, и японцев стали отправлять домой, мой собеседник прощался с русской подругой чуть ли не со слезами. Но пришлось-таки расстаться с пышнотелой русской женщиной, и вот уже двенадцать лет, почти сразу после выхода на свободу, Масара Асагава работает в "Майнити симбун", где ведет колонки светских и спортивных новостей.

Мы расположились в ресторане отеля, куда привел меня японец, заранее попросив не беспокоиться относительно оплаты счета, и мы под чашечку кофе начали беседу.

Как я и предполагал, речь зашла о футболе. Асагаву, как и бизнесмена, удивили моя скорость и владение мячом. А также необычное празднование забитого гола. Это верно, в футболе начала 60-х бурное проявление радости в таких случаях как-то не было принято, по большей части отличившиеся футболисты подскакивали, как детишки, и размахивали руками. Глядя на это, я подумал было ввернуть что-то типа как у Криштиану Роналду с его пробежкой и поворотом в прыжке на 180 градусов с последующей стойкой как вкопанный. Либо в стиле Аршавина, прижимавшего к губам указательный палец. Главное — не праздновать голы и победы, как Евсеев в приснопамятном матче с Уэльсом. Хотя, что уж скрывать, мата в нашем футболе всегда хватало, что в это время, что в будущем. Поразмыслив, решил остановиться на проездке по траве на коленях и разведением рук в стороны. Правда, трава не всегда была подходящей, а где-то ее и вообще практически не наблюдалось, все же качество полей в это время во многом оставляло желать лучшего. Иногда приходилось бежать десятки метров до зеленого пятачка, чтобы там прокатиться на коленях. Ну или не слишком разгоняться, чтобы эти самые колени не обжечь о высохший земляной покров.

Первое время в дубле, а затем и в основной команде удивлялись столь экспрессивному проявлению эмоций, а Пономарев по осени даже выговаривал, мол, не по-советски это как-то выглядит. Однако я продолжал в том же духе, так что все в итоге привыкли. А вот для иностранных зрителей подобное было в новинку, так что вопрос Асагавы меня не особенно удивил.

Журналисту также хотелось знать, как я начал заниматься футболом, как давно оказался в "Динамо", спрашивал о моей семье, об увлечениях… Выяснив, что я являюсь популярным на Родине композитором, был очень удивлен.

— Но как вам удается сочетать занятия музыкой и футболом?

— Как… Трудно, конечно, но что делать, если музыка рождается сама по себе! Да и стихи заодно, причем, если верить специалистам, не самые плохие, — изобразил я из себя эдакого скромнягу. — И кстати, если вы подождете, то я принесу из номера диски. Это будет мой вам подарок.

Через пять минут я вручил журналисту два диска. Один — акустический "Лирика", где я изгалялся в составе трио вместе с Ивановым-Крамским и Каширским, а второй — венгерское издание альбома группы "Апогей". Этот пласт в количестве пяти экземпляров я получил в подарок от Михи буквально перед отлетом в Японию. По его словам, в Союзе тоже готовились издать альбом на виниле, и непонятно, что мешало какому-нибудь Апрелевскому заводу напечатать пластинку первым, опередив наших венгерских друзей.

Эти диски я таскал в чемодане без лишней афиши. Ребятам в команде я уже презентовал магнитоальбомы, но все равно, узнали бы — стали просить бы пластинки в подарок, а их у меня всего ничего. Дома, правда, "Лирики" с десяток — презент от Льва Борисовича — но тут и помимо футболистов нашлось бы немало кандидатов на подарок. А перед отлетом решил захватить по экземпляру, наитие подсказало, что может, найдется полезный человек, который хотя бы в Японии пропиарит мое творчество.

Асагава с огромной благодарностью принял пластинки, пообещав сегодня же их прослушать. А я, решив ковать железо, пока горячо, заявил, что прямо сейчас в моей голове крутится пара музыкальных тем, которые словно специально написаны для японского кино.

— Одна довольно-таки лирическая, а вторая вполне подойдет для какого-нибудь самурайского боевика. Могу предложить вашим режиссерам… недорого, — обворожительно улыбнулся я собеседнику.

Это меня, если честно, малость повело. Да, я этих мелодий японским режиссерам мог накидать хоть с десяток, но экспромт получился слишком уж нагловатый. Тем не менее, Асагава клюнул:

— У меня есть знакомый режиссер, его зовут Нобуо Накагава. Я могу устроить вам встречу уже завтра, у него как раз перерыв между съемками и он находится в Токио… Если, конечно, ваш начальник не будет против.