Царь дарует вам шубу с плеча

Из естественной выхухоли.

Сей указ без обману-коварства,

За печатью, по форме, точь-в-точь:

В бой — за восемь шестнадцатых царства

И за целую царскую дочь!

Подходи, народ, смелее…

Подходи, народ, смелее!

Слушай, переспрашивай!

Мы споём про Евстигнея —

Государя нашего.

Вы себе представьте сцену,

Как папаша Евстигней

Дочь — царевну Аграфену —

Хочет сплавить поскорей.

Но не получается,

Царевна не сплавляется!

Как-то ехал царь из леса

Весело, спокойненько,

Вдруг услышал свист балбеса,

Соловья-Разбойника.

С той поры царя корёжит,

Словно кость застряла в нём.

Пальцы в рот себе заложит —

Хочет свистнуть соловьём.

Надо с этим бой начать,

А то начнёт разбойничать.

СВАДЕБНАЯ

Ты, звонарь-пономарь, не кемарь!

Звонкий колокол раскочегаривай.

Ты очнись, встрепенись, гармонист,

Переливами щедро одаривай!

Мы беду навек спровадили,

В грудь её вбили кол осиновый.

Перебор сегодня — свадебный,

Звон над городом — малиновый.

Эй, гармошечка, — дразни,

Не спеши, подманивай…

Главный колокол, звони!

Маленький — подзванивай!

Крикуны, певуны, плясуны!

Оглашенные, неугомонные!

Нынче пир, буйный пир на весь мир,

Все — желанные, все приглашённые!

Как на ярмарочной площади

Вы веселие обрящете,

Там и горло прополощете,

Там споёте да попляшете!

Не серчай, а получай

Чашу полновесную!

Подходи да привечай

Жениха с невестою!

Топочи, хлопочи, хохочи!

Хороводы води развесёлые.

По бокам, по углам, к старикам

Разойдись, недоёные, квёлые!

Поздравляй, да с пониманием,

За застольною беседою —

Со счастливым сочетанием,

Да с законною победою.

Наша свадьба — не конец

Дельцу пустяковому,

Делу доброму — венец,

Да начало — новому.

Как во городе во главном…

Как во городе во главном,

Как известно — златоглавом,

В белокаменных палатах,

Знаменитых на весь свет,

Выразители эпохи

Лицедеи-скоморохи, —

У кого дела неплохи, —

Собирались на банкет.

Для веселья есть причина:

Ну, во-первых — дармовщина,

Во-вторых — любой мужчина

Может даму пригласить

И, потискав даму эту,

По паркету весть к буфету,

И без денег, по билету,

Накормить и напоить.

И стоят в дверном проеме

На великом том приёме

На дежурстве, как на стрёме,

Тридцать три богатыря.

Им потеха — где шумиха,

Там ребята эти лихо

Крутят рученьки, но — тихо,

Ничего не говоря.

Но ханыга, прощелыга,

Забулдыга и сквалыга

От монгольского от ига

К нам в наследство перешли,

И они входящим — в спину,

Хором, враз: — Даёшь Мазину!

Дармовую лососину!

И Мишеля Пиколи!

…В кабаке старинном «Каме»

Парень кушал с мужиками.

Все ворочали мозгами —

Кто хорош, а кто и плох.

А когда кабак закрыли,

Все решили: недопили.

И кого-то снарядили,

Чтоб чего-то приволок.

Парень этот для начала

Чуть пошастал у вокзала, —

Там милиция терзала

Сердобольных шоферов.

Он рванул тогда накатом

К белокаменным палатам

Прямо в лапы к тем ребятам —

По мосту, что через ров.

Под дверьми всё непролазней

(Как у Лобного на казни,

Но толпа побезобразней —

Вся колышется, гудёт…)

Не прорвёшься, хоть ты тресни!

Но узнал один ровесник:

— Это тот, который песни…

Пропустите, пусть идёт!

«Не толкайте — не подвинусь! —

Думал он. — А вдруг на вынос

Не дадут? Вот будет минус…»

Ах — красотка на пути!

Но парнишке не до крали, —

Лишь бы только торговали,

Лишь бы дали, лишь бы дали!

Время — два без десяти.

У буфета всё нехитро:

— Пять «четвёрок», два поллитра!

Эй, мамаша, что сердита?

Сдачи можешь не давать!..

Повернулся — а средь зала

Краля эта танцевала!

Вся блистала, вся сияла,

Как звезда — ни дать ни взять!

И — упали из подмышек

Две больших и пять малышек

(Жалко, жалко ребятишек, —

Тех, что бросил он в беде),

И осколки, как из улья,

Разлетелись — и под стулья.

…А пред ним мелькала тулья

Золотая на звезде.

Он за воздухом к балконам —

Поздно! Вырвались со звоном

И из сердца до салонам

Покатились клапана…

И, назло другим принцессам,

Та — взглянула с интересом,

Хоть она, писала пресса,

Хороша, но холодна.

Одуревшие от рвенья,

Рвались к месту преступленья

Люди плотного сложенья,

Засучивши рукава.

Но — не сделалось скандала.

Всё вокруг затанцевало, —

Знать, скандала не желала

Предрассветная Москва.

И заморские ехидны

Говорили: — Ах, как стыдно!

Это просто несолидно,

Глупо так себя держать!..

Только негр на эту новость

Укусил себя за ноготь, —

В Конго принято, должно быть,

Так восторги выражать.

Оказал ему услугу

И оркестр с перепугу,

И толкнуло их друг к другу —

Говорят, что сквозняком.

И ушли они, не тронув

Любопытных микрофонов,

Так как не было талонов

Вспрыснуть встречу коньяком.

Говорят, живут же люди

В этом самом Голливуде!

И в Париже!.. Но — не будем,

Пусть болтают куркули!

Кстати, те, с кем был я в «Каме»

Оказались мужиками —

Не махали кулаками,

Улыбнулись и ушли.

И пошли летать в столице

Нежилые небылицы:

Молодицы — не девицы —

Разговоры говорят.

Словно деньгами сорят.

В подворотнях, где потише,

И в мансардах, возле крыши,

И в местах ещё повыше

1973–1974

ЕНГИБАРОВУ-КЛОУНУ ОТ ЗРИТЕЛЕЙ

Шут был вор, он воровал минуты,

Грустные минуты тут и там.

Грим, парик, другие атрибуты

Этот шут дарил другим шутам.

В светлом цирке, между номерами,

Незаметно, тихо, налегке

Появлялся клоун между нами

В шутовском дурацком колпаке.

Зритель наш шутами избалован.