(Круговорот, как ни пляшите)
И там палит, и там слепит!
ДАЛЬНИЙ РЕЙС
Мы без этих колёс — словно птицы без крыл.
Пуще зелья нас приворожила
Пара сот лошадиных сил
И, наверно, нечистая сила.
Говорят, все конечные пункты Земли
Нам маячат большими деньгами,
Километры длиною в рубли,
Говорят, остаются за нами.
Хлестнёт по душам
наш конечный пункт, —
Моторы глушим,
и — плашмя на грунт.
Пусть говорят — мы за рулём
За длинным гонимся рублём,
Да, это — тоже, но суть не в том.
Нам — то тракты прямые, то петли шоссе…
Эх, ещё бы чуток шоферов нам!
Не надеюсь, что выдержат все —
Не сойдут на участке неровном.
Но я скатом клянусь — тех, кого мы возьмём
На два рейса на нашу галеру, —
Живо в божеский вид приведём
И, понятно, в шофёрскую веру,
И нам, трёхосным,
тяжёлым на подъём
И в переносном
смысле и в прямом,
Обычно надо позарез,
И вечно — времени в обрез!
Оно понятно — далёкий рейс.
В дальнем рейсе сиденье — то стол, то лежак,
А напарник считается братом.
Просыпаемся на виражах,
На том свете почти правым скатом.
На колёсах наш дом, стол и кров за рулём —
Это надо учитывать в сметах.
Мы друг с другом расчёты ведём
Общим сном в придорожных кюветах.
Земля нам пухом,
когда на ней лежим, —
Полдня под брюхом
что-то ворожим.
Мы не шагаем по росе —
Все наши оси, тонны все
В дугу сгибают мокрое шоссе.
Обгоняет нас вся мелкота, и слегка
Нам обгоны, конечно, обидны.
Но мы смотрим на них свысока, —
А иначе нельзя из кабины.
Чехарда дней, ночей, то лучей, то теней…
Но в ночные часы перехода —
Перед нами стоит без сигнальных огней
Шоферская лихая свобода.
Сиди и грейся —
болтает, как в седле,
Без дальних рейсов —
нет жизни на Земле.
Кто на себе поставил крест,
Кто сел за руль, как под арест,
Тот не способен на дальний рейс,
КРУГОМ ПЯТЬСОТ
Я вышел ростом и лицом —
Спасибо матери с отцом,
С людьми в ладу — не понукал, не помыкал,
Спины не гнул — прямым ходил,
И в ус не дул, и жил, как жил,
И голове своей руками помогал…
Бродяжил — и пришёл домой
Уже с годами за спиной.
Висят года на мне — ни бросить, ни продать.
Но на начальника попал,
Который бойко вербовал, —
И за Урал машины стал перегонять.
Дорога, а в дороге — МАЗ,
Который по уши увяз.
В кабине тьма, напарник третий час молчит.
Хоть бы кричал, аж зло берёт —
Назад пятьсот, пятьсот вперёд, —
А он зубами «танец с саблями» стучит.
Мы оба знали про маршрут,
Что этот МАЗ на стройках ждут.
А наше дело — сел, поехал — ночь, полночь!
Ну надо ж так — под Новый год
Назад пятьсот, пятьсот вперёд,
Сигналим зря — пурга, и некому помочь!
— Глуши мотор, — он говорит, —
Пусть этот МАЗ огнём горит.
Мол, видишь сам, — тут больше нечего ловить,
Мол, видишь сам — кругом пятьсот,
И к ночи точно — занесёт,
Так заровняет, что не надо хоронить!
Я отвечаю: «Не канючь» —
А он — за гаечный за ключ
И волком смотрит (он вообще бывает крут).
А что ему — кругом пятьсот,
И кто кого переживёт,
Тот и докажет, кто был прав, когда припрут.
Он был мне больше, чем родня, —
Он ел с ладони у меня.
А тут глядит в глаза — и холодно спине.
И понял я — кругом пятьсот,
И кто там после разберёт,
Что он забыл, кто я ему и кто он мне!
И он ушёл куда-то вбок.
Я отпустил, а сам прилёг,
Мне снился сон про наш весёлый наворот:
Что будто вновь кругом пятьсот,
Ищу я выход из ворот.
Но нет его, есть только вход — и то не тот.
Конец простой: пришёл тягач,
И там был трос, и там был врач,
И МАЗ попал — куда положено ему,
И он пришёл — трясётся весь…
А там опять далёкий рейс…
Я зла не помню — я опять его возьму.
ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ В МОРЕ
Морякам теплохода «Шота Руставели»
Когда я спотыкаюсь на стихах,
Когда не до размеров, не до рифм,
Тогда друзьям пою о моряках,
До белых пальцев стискивая гриф.
Всем делам моим на суше вопреки
И назло моим заботам на земле
Вы возьмите меня в море, моряки,
Поднесите рюмку водки на весле.
Любая тварь по морю — знай плывёт,
Под винт попасть не каждый норовит,
А здесь, на суше, встречный пешеход
Наступит, оттолкнёт и убежит.
Всем делам моим на суше вопреки
И назло моим заботам на земле
Вы возьмите меня в море, моряки,
Я все вахты отстою на корабле!
Известно вам — мир не на трёх китах,
А мне известно — он не на троих.
Вам вольничать нельзя в чужих портах,
А я забыл, как вольничать в своих.
Всем делам моим на суше вопреки
И назло моим заботам на земле
Вы возьмите меня в море, моряки,
Поднесите кружку рома на весле!
Штормит весь вечер, и пока …
Штормит весь вечер, и пока
Заплаты пенные латают
Разорванные швы песка,
Я наблюдаю свысока,
Как волны головы ломают.
И я сочувствую — слегка —
Погибшим, но издалека.
Я слышу хрип, и смертный стон,
И ярость, что не уцелели.
Ещё бы! Взять такой разгон,
Набраться сил, пробить заслон —
И голову сломать у цели!
И я сочувствую — слегка —
Погибшим, но издалека.
Ах, гривы белые судьбы!
Пред смертью, словно хорошея,
По зову боевой трубы
Взлетают волны на дыбы,
Ломают выгнутые шеи.
И мы сочувствуем — слегка —
Погибшим, им, издалека.
А ветер снова в гребни бьёт
И гривы пенные ерошит.
Волна барьера не возьмёт,
Ей кто-то ноги подсечёт —
И рухнет взмыленная лошадь.
И посочувствуют — слегка —
Погибшей, ей, издалека.
Придёт и мой черёд вослед.
Мне дуют в спину, гонят к краю.
В душе предчувствие, как бред,
Что надломлю себе хребет
И тоже голову сломаю.
Мне посочувствуют — слегка —
Погибшему — издалека.
Так многие сидят в веках
На берегах и наблюдают,
Внимательно и зорко, как
Другие рядом на камнях
Хребты и головы ломают.
Они сочувствуют — слегка —