Ты, наверно, пьёшь денатурат…
Слушай, чёрт, чертяка, чёртик, чёртушка,
Сядь со мной, я очень буду рад.
Неужели — чёрт возьми! — ты трус?
Слезь с плеча, а то перекрещусь!
Чёрт сказал, что он знаком с Борисовым
(Это наш запойный управдом).
Чёрт за обе щёки хлеб уписывал,
Брезговать не стал и коньяком.
Кончится коньяк — не пропадём!
Съездим к трём вокзалам и возьмём.
Я уснул — к вокзалам чёрт мой съездил сам…
Просыпаюсь — снова чёрт! Боюсь:
Или он по новой мне пригрезился,
Или это я ему кажусь.
Чёрт ругнулся матом, а потом
Целоваться лез, вилял хвостом.
Насмеялся я над пим до коликов
И спросил: — Как там у вас в аду
Отношенье к нашим алкоголикам?
Говорят, их жарят на спирту?
Чёрт опять ругнулся и сказал:
— Там не тот товарищ правит бал!
Кончилось. Светлее стало в комнате.
Чёрта я хотел опохмелять, —
Но растворился чёрт, как будто в омуте.
Я всё жду, когда придёт опять.
Я не то чтоб чокнутый какой, —
Но лучше с чёртом, чем с самим собой!
[1965–1966]
ГОЛОЛЁД
Гололёд на земле, гололёд,
Целый год напролёт, целый год,
Будто нет ни весны, ни лета.
Чем-то скользким одета планета,
Люди, падая, бьются об лёд.
Гололёд на земле, гололёд.
Целый год напролёт, целый год…
Даксе если планету в облёт,
Не касаясь планеты ногами,
Не один, так другой упадёт —
Гололёд на земле, гололёд, —
И затопчут его сапогами.
Гололёд на земле, гололёд,
Целый год напролёт, целый год,
Будто нет ни весны, ни лета.
Чем-то скользким одета планета,
Люди, падая, бьются об лёд.
Гололёд на земле, гололёд.
Целый год напролёт, целый год…
И, хотя на поверхности лёд, —
На гигантский каток не похоже.
Только зверь не упавши пройдёт
Гололёд! — и двуногий встаёт
На четыре конечности тоже.
Гололёд на земле, гололёд,
Целый год напролёт, целый год,
Будто нет ни весны, ни лета.
Чем-то скользким одета планета,
Люди, падая, бьются об лёд.
Гололёд на земле, гололёд.
Целый год напролёт гололёд…
ПАРУС. ПЕСНЯ БЕСПОКОЙСТВА
А у дельфина взрезано брюхо винтом.
Выстрела в спину не ожидает никто.
На батарее нету снарядов уже.
Надо быстрее на вираже.
Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь, каюсь!
Даже в дозоре можешь не встретить врага.
Ото не горе, если болит нога.
Петли дверные многим скрипят, многим поют.
Кто вы такие? — вас здесь но ждут.
Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь, каюсь!
Многие лета тем, кто поёт во сне.
Все части света могут лежать на дне.
Все континенты могут гореть в огне,
Только всё это — не по мне.
Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь, каюсь!
Корабли постоят — и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоды.
Не пройдёт и полгода, и я появлюсь,
Чтобы снова уйти на полгода.
Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.
Я не верю судьбе, а себе — ещё меньше.
Но мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь — весь в друзьях и в мечтах,
Я, конечно, спою — не пройдёт и полгода.
1967
День-деньской я с тобой, за тобой …
День-деньской я с тобой, за тобой, —
Будто только одна забота,
Будто выследил главное что-то —
То, что снимет тоску как рукой.
Это глупо, ведь кто я такой?
Ждать меня — никакого резона,
Тебе нужен другой и — покой,
А со мной — неспокойно, бессонно.
Сколько лет ходу нет — в чем секрет?!
Может, я невезучий? — Не знаю!
Как бродяга, гуляю по маю,
И прохода мне нет от примет.
Может быть, наложили запрет?
Я на каждом шагу спотыкаюсь, —
Видно, сколько шагов — столько бед.
Вот узнаю, в чём дело, — покаюсь.
Если я богат, как царь морской…
Марине
Если я богат, как царь морской,
Крикни только мне: «Лови блесну!» —
Мир подводный и надводный свой,
Не задумываясь, выплесну!
Дом хрустальный на горе для неё.
Сам, как пёс бы, так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
Если беден я, как пёс один,
И в дому моём шаром кати —
Ведь поможешь ты мне, Господи,
Не позволишь жизнь скомкати!
Дом хрустальный на горе для неё.
Сам, как пёс бы, так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
Не сравнил бы я любую с тобой,
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой, —
Как Мадонной Рафаэлевой!
Дом хрустальный на горе для неё.
Сам, как пёс бы, так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
НОЛЬ СЕМЬ
Людмиле Орловой
Для меня эта ночь вне закона.
Я пишу — по ночам больше тем.
Я хватаюсь за диск телефона,
Набираю вечное 07.
Девушка, здравствуйте!
Как вас звать? Тома.
«Семьдесят вторая»! Жду! Дыханье затая! Быть не может, повторите, я уверен — дома! Вот! Уже ответилп! Ну, здравствуй, — это я.
Эта ночь для меня вне закона.
Я не сплю, я прошу — поскорей!
Почему мне в кредит, по талону Предлагают любимых людей?
Девушка! Слушайте!
«Семьдесят вторая»!
Не могу дождаться, нетерпенья не тая.
К дьяволу все линии, я завтра улетаю!
Вот! Уже ответили. Ну, здравствуй, — это я.
Телефон для меня как икона,
Телефонная книга — триптих.
Стала телефонистка мадонной,
Расстоянье на миг сократив.
Девушка! Милая!
Я прошу, продлите!
Вы теперь как ангел — не сходите ж с алтаря!
Самое главное — впереди, поймите.
Вот — уже ответили! Ну, здравствуй, — это я.
Что, опять поврежденья на трассе?
Что, реле там с ячейкой шалят?
Ничего, буду ждать, я согласен
Начинать каждый вечер с нуля.
07, здравствуйте!
Снова я. — Что вам?
Нет! Уже не нужно. Нужен город Магадан.
Не даю вам слова, что звонить не буду снова.
Просто друг один — узнать, как он, бедняга, там.
Эта ночь для меня вне закона,
Ночи все у меня не для сна.