…Мы поднялись на холм, высота распахнула даль, окутанную дымкой. Слева был косогор, сбегающий к реке плавно, тот самый косогор, где я, кажется, много лет назад, спасал от неминучей смерти брата моего Скалу, облитого соком Белого Цветка. Я вспомнил, как несся к реке с дурацким мешком, который вытянулся и бил по пяткам, как потом купал спасенного в реке и был счастлив своей удачей и думал о том, что я теперь не один, что рядом со мной человек, умеющий говорить. Со стыдом подумалось еще о тех предстартовых часах на корабле, когда я ощущал себя старым, уставшим от жизни и жаждущим одиночества.

Я остановился на холме, чтобы подождать Го. Она не умела много ходить, и ботинки, подобранные в гондоле специально для нее, сильно натирали ей ноги. Страдала она истово, молча и отказывалась от помощи. Скала и Червяк Нгу неутомимо бежали впереди, они то сходились вместе, то отдалялись друг от друга, рыская по саванне, как охотничьи псы. Эти были в своей стихии, они почуяли волю и гордились ролью первопроходцев.

— Почему остановились, Хозяин? — Скала вернулся издали, дышал запалисто, круглое его лицо лоснилось.

— Разве ты хорошо чувствуешь себя без оружия? Где твое копье, где лук и стрелы?

— Ты не помнишь, Хозяин? Я все потерял в пещере, я хотел вернуться за оружием, но ты сказал; «Кому нужны твои палки!» Тебе было некогда, Хозяин.

— Видишь? — я показал рукой на рощу кривых деревцев.

— Вижу.

— Сейчас разожжем огонь и займемся делом.

— Хорошо. Но огонь добывать долго. И у меня есть нож, подаренный тобой, Хозяин…

— Тебе, вижу, не терпится идти?

— Не терпится, Хозяин!

— Сделаем оружие на всякий случай: места незнакомые начинаются, всякое может случиться.

— Ты хочешь, чтобы отдохнула эта ведьма? — Скала указал кулаком назад, туда, где старушечьим шагом плелась Го.

— Отчасти ты прав.

— Зачем ты ее взял. Хозяин?

Я пожал плечами: она, мол, никого не спрашивала, она вообще никого и ни о чем не спрашивает.

— Женщина приносит беду. Хозяин!

— Не болтай глупостей!

…Огонь я развел сам, и мы принялись за мужскую работу.

Червяк Нгу был в восторге, он запускал стрелы беспрестанно, бегал за ними, как олень, и к концу дня выматывался начисто, он исхудал и высох, будто старик. И еще Нгу, выяснилось, не любит купаться и мыть голову с мылом. Скала был уязвлен и не мог понять, как может не нравиться нормальному человеку чудеснейший запах земляничного мыла, как можно не чувствовать нежную легкость чистого тела. После купания, полагал Скала, однажды вполне заслуженно и по праву — стоит попроситься на небо, и чистого возьмут туда с охотой и без формальностей. А поганый Нгу смеет еще говорить, что мыло ест глаза и стягивает губы, что вода в речке холодная и ноги кусает рыба. И вообще, жил же он без мыла, предки его без этого прекрасно обходились, и он, Червяк Нгу, воин, вполне может дышать без всякого там мытья.

— Ты дурак! — говорил Скала с оттенком родительского снисхождения. — Кожа твоя покрыта грязью, на ней слоем лежит земля, ты покроешься травой с ног до макушки, и вместо волос у тебя будет трава, а оттуда, — Скала указал прутиком на ягодицы Нгу, — выскочит Белый Цветок, и тебя расхватают по- кусочкам все кому не лень.

Нгу слушал эти мрачные предсказания с искренним ужасом, хлопал себя по сухим ляжкам руками и тащился к речке по первому зову, после мытья придирчиво оглядывал тело — нет ли на нем земли, не взошла уже где-нибудь в укромном месте трава или, не дай бог, Белый Цветок не взошел ли? Постепенно, однако, Нгу озарялся здравым смыслом и прилипал ко мне с расспросами: бывает ли такое, Хозяин, насчет травы и прочего? Наверно, не бывает, потому что никто из воинов племени не плескается в речке с мылом и никто еще не оброс кустарником. Я отвечал в том духе, что Скала, наверно, наблюдал такие случаи…

— Почему же я не наблюдал?

— Не знаю, дорогой Нгу, не знаю…

— Ты считаешь правильным, Пришелец, что у нас в племени все врут? Кто лучше врет, того больше и слушают. Я не умею врать, потому на меня не смотрят девственницы и на сборищах оттирают назад. И вот ведь Скала врет постоянно, но зачем врет? Я запихаю ему кусок мыла в рот, чтобы не болтал!

Этот парень привлекал меня все больше. Из таких, я полагаю, в древности вырастали мученики и фанатичные вожди, отстаивающие свою правду и свою веру до последнего дыхания. Такие и под пытками, на дыбе будучи, плевали врагам своим в лицо. Нгу и взаправду попытался накормить Скалу мылом; все-таки затолкал высокомерному брату моему кусок «особого земляничного» в рот. Дело происходило ночью. Скала орал, потрясал копьем, и между его губ обильно пузырилась пена. Нгу же исчез, убежал от греха подальше и наедине пережил торжество мести. И правильно поступил. Я едва успокоил Скалу и собирался улечься снова в палатку, но не уснул, растревоженный чем-то. Я вышел на воздух. Было ветрено, качались деревья, шуршал песок, стекающий с бугра, как поземка, песок бежал вниз кривыми струйками мимо моих ног, в темноту. Я послушал перегуд ветра и, сдерживая дыхание, открыл дверцу палатки, где спала Го. Палатка была пуста.

До утра я не сомкнул глаз, утром же, свернув лагерь, мы со Скалой неуверенно двинулись дальше. Я оглядывался, неотвязно размышляя о том, почему эта молчунья исчезла и насовсем она покинула нас или на время? По собственному желанию ушла или кто позвал ее? Она за дорогу не сказала ни слова, даже ела отдельно. Аборигенов Го не замечала, причем не замечала, она их без всякого напряжения, естественно, и лишь однажды, когда Скала из желания пошутить вздумал показать, как она хромает, эта фурия с быстротой, вроде ей не свойственной, схватила брата моего за запястье и отбросила его в кусты, точно куклу, и долго не могла успокоиться — грудь ее вздымалась, раздувались ноздри и в глазах сверкал недобрый огонь. Я укоризненно покачал головой и сказал ей;

— Так не принято, Го, обращаться с друзьями.

Она не ответила, лишь пристально и зло поглядела на меня и отвернулась.

«Может, я обидел ее?»

…Мы все шли по саванне. Высокая трава цеплялась за ноги и шелестела, кружила возле лица мошкара, вспугнутая нами. Небо было тусклое.

— Где Нгу?

— Он сзади, Хозяин. И ведьма сзади.

— Разве? — Я обернулся и сразу нашел над травой черную голову Нгу, потом нашел глазами и женщину — она шла быстро, во всяком случае, старалась идти быстро и хотела, видимо, нагнать меня.

— Постой, друг. Не торопись.

До моря оставалось, по подсчетам Головы, километров триста с гаком, значит, дней десять пути. Задерживала нас Го — она научилась ходить, но никак не хотела торопиться, то и дело останавливалась, садилась или падала на колени возле каждого цветка и рассматривала его своими недвижными глазами подолгу, нюхала, растирала в ладонях. С такой же докучливой медлительностью она изучала все живое, что попадалось ей в руки, будь то букарашка или мелкий грызун. Эта женщина существовала в своем измерении. Скала сердился на Го и все глядел на тучи, чувствуя приближение сезона дождей. Червяк Нгу держался рядом со мной и изводил вопросами; что, почему, как и по какой причине? Я растолковывал ему, что сразу все познать нельзя и разом на все вопросы не ответишь. Потом — мне пришло в голову: «А почему бы и не учить парня? Почему не начать с самых азов?» Мысль понравилась Нгу, когда я изложил ему свое намерение- он запрыгал, как дитя, и впал в натуральный экстаз.

«С чего же начать?»

Начал я с описания небесной сферы. Я говорил о том, что небо бесконечно, звезд на нем без счета и что оно вечно, оно способно умирать и рождаться. Нас не будет, но небо будет всегда. Скала тоже слушал мою пространную и выспренную речь. Слушал он недолго, а потом сказал:

— Этого нам не понять. Хозяин. Начни с самого начала.

— А где начало, брат?

— Начни с того, с чего начинали люди твоего племени.

«С чего же они начинали?»

— Хорошо. Научу вас счету. Вот сколько нас? Кого мы имеем на данный момент? Нгу мы имеем. Нгу — это раз. — Я загнул палец. — Скала — это два. — В ход пошел второй палец. Я постучал себя кулаком в грудь. — Три. Еще, значит, один палец. Девушка Го — будет четыре. Че-ты-ре. Ясно?