— Да я что, — торопливо заговорил Тренев, — у меня и в уме ничего такого не было, чтобы, так сказать… Наоборот, я со всем уважением, можно даже сказать, с почтением. Я всегда уважал закон и власть и особенно вас, господин Громов, как полномочного и, я бы сказал, мудрого представителя его высокопревосходительства верховного правителя адмирала Колчака.

— Будем считать, что с недоразумениями покончено, — оборвал Громов разошедшегося Тренева. — Скажите-ка, господин Тренев, сколько времени вы проживаете в Ново-Мариинске?

— Около десяти лет, — с готовностью сообщил Тренев.

— И, думаю, неплохо нажились за эти годы?

— Да что вы, господин Громов, какая тут пожива среди нищих и диких чукчей? — махнул рукой Тренев, но спохватился и доверительно добавил: — Конечно, торгуем не совсем в убыток себе, но больших прибылей нет… Кстати, я одним из первых внес требуемый налог на нужды правительства…

— Это я знаю, — прервал снова своего собеседника Громов. — А скажите-ка, где вы держите свои деньги?

— А-а позвольте, — заикаясь, спросил Тренев, — какие деньги?

— Я имею в виду не наличную кассу, а то, что накопили за десять лет.

— Э-э, господин Громов, так сказать, коммерческая тайна… и вообще только, так сказать, крайний случай…

— В русском коммерческом банке Владивостока вашего счета нет! — резко заметил Громов, глянув в какую-то бумагу.

— Так ведь и денег-то…

— Ваши деньги небось лежат в каком-нибудь американском банке? — продолжал Громов, не обращая внимания на попытки Тренева вставить слово.

— Я все это понимаю, но для удобства расчетов с поставщиками, с компанией «Гудзон бей»…

— С этим «бей» мы тоже разберемся после окончательной победы, — заявил Громов. — Больно они тут власть забрали. Куда ни кинься — кругом «Гудзон бей»… Теперь скажите, господин Тренев, вы хорошо знаете всех жителей Ново-Мариинска?

— Затрудняюсь твердо сказать, знаете, мало общаюсь по причине своего слабого здоровья…

— Вы бросьте это! — брезгливо произнес Громов, начиная терять первоначально взятый тон. — Здоровье… Я знаю, вы купаетесь в ледяной проруби на Казачке после бани. Да еще, говорят, наложницу держите…

— Господин Громов! — с выражением крайнего оскорбления произнес Тренев. — Моя честь…

— Ладно, ладно, — Громов поднял руку, призывая утихомириться Тренева. — Это я так, к слову… Хотя, сказать откровенно, никак не поверю, чтобы такую бабу вы могли пропустить мимо себя…

Милюнэ скребла что-то в коридоре у печки.

— Машка! — услышала она громкий голос начальника.

Она вошла в комнату и остановилась у двери. Встретилась глазами с бывшим хозяином и заметила, что у того взор, как у загнанного волками оленя.

— Вот скажи, Машка, твой бывший хозяин хорошо обращался с тобой? Не обижал?

— Не обижал, — быстро ответила Милюнэ. — Он хороший.

Милюнэ ушла.

— Господин Громов, я должен заявить, — дрожащим голосом начал Тренев. — Я человек семейный, религиозный.

— Дойдем еще до вашей религиозности, — успокаивающе произнес Громов. — Так, значит, вы многих жителей Ново-Мариинска знаете хорошо?

— Да не так чтобы…

— Вот такого, как Аренс Волтер, вы знаете?

— Этого американца?

— Господин Тренев! — укоризненно произнес Громов. — Аренс Волтер по национальности норвежец.

— Да, это верно, но мне казалось — он американский подданный, — торопливо ответил Тренев. — Личность, конечно, подозрительная. Не хочет уезжать, занялся тут починкой всяких металлических изделий. Мастер, одним словом, но вроде живет тихо, одиноко…

— А про такого Мандрикова вы слышали что-нибудь?

Тренев наморщил лоб.

— Извините меня великодушно, но впервые слышу такое имя, — ответил он.

— Это правда?

— Ну с чего мне перед вами таиться, господин Громов? — с вымученной улыбкой проговорил Тренев.

Он еще раз попытался было закинуть ногу на ногу, но дрожь не унималась, и он снова уперся обеими ступнями в пол.

— А тот, кого вы ищете, давно проживает в Ново-Мариинске?

— В этой комнате я спрашиваю! — рявкнул Громов так, что даже Струков вздрогнул. — Скажите, кто бы мог быть Мандриковым?

— Трудно ответить определенно, — мотнул головой Тренев. — Если он приехал в последнюю навигацию, то его следует искать среди тех, кто прибыл именно в это время. Некоторые люди поплыли вверх по реке Анадырь, в Марково. Может быть, он там?

— А ведь это дельно, — с похвалой произнес уездный начальник, когда Тренев замолк.

Иван Архипович почувствовал себя настолько уверенно, что теперь уже мог водрузить ногу на ногу.

— Осмелюсь еще вам заметить, что для авторитета власти и уважительного отношения к ней простого народа необходимо вести правильно избранную политику, — почти вызывающе произнес Тренев.

— Что вы имеете в виду? — прищурившись, спросил Громов.

— Осмелюсь заметить, что некоторые ваши действия вызвали у населения превратное отношение к вам, некоторое, так сказать, охлаждение. — Тренев чувствовал в глубине души, что не следовало бы ему говорить такое, но его уже понесло, и он не был волен над собой. — Эти бесплодные обыски вызвали некоторый, так сказать, юмор по отношению к действиям…

— Какой такой юмор? — наливаясь краской, грозно спросил Громов. — Вы что, собираетесь осуждать действия моей военной разведки? Да вы знаете, господин Тренев, кто такой Струков? Пинкертон по сравнению с ним дикий и невежественный эскимос!

И тут Громова прорвало. Все, что он накопил в течение целого часа вежливого разговора с Треневым, все, что сдерживалось, вырвалось наружу мутным потоком ругательств.

— Вон отсюда, лиса вонючая! Вон отсюда, двоеженец несчастный!

Тренев встал. Он понимал, что, если не выйдет, с ним сделают что-то ужасное.

Он выскочил в коридор, промчался мимо изумленной Милюнэ, выбежал на улицу и, не останавливаясь, не помня себя, на глазах у удивленных редких прохожих добежал до своего дома и так прямо как был в шубе рухнул на кровать.

Декабрь 1919 года в Ново-Мариинске был удивительно тих. Легкий ветерок слегка обжигал лицо морозцем, а на северной стороне неба полыхало сказочное северное сияние.

Безруков с Хвааном остановились на полпути и невольно сошли с тропы на лиман.

— Это что-то фантастическое, — прошептал Безруков. — Я много слышал о северном сиянии, но чтобы так… Прямо занавеси, бахрома из радуги…

— А вон совсем красный цвет, будто флаг, — показал Хваан на другой край небосклона.

Они двинулись к домику Булатова, поминутно оглядываясь на сияющее, полыхающее небо.

— У меня такое ощущение, словно вокруг нас сжимается кольцо, — медленно проговорил Безруков. — По-моему, Струков начал настоящую работу и потихоньку подбирается к нам.

— Я тоже так думаю, — ответил Хваан. — В один прекрасный день он явится к нам и предъявит ордер на арест…

— Ну, — усмехнулся Безруков, — допустим, никакого ордера он предъявлять не будет… Вот только одно интересно мне: знает он что-то или только подозрения?

— Если бы знали, — ответил Хваан, — они не стали бы медлить.

— Это тоже верно, — вздохнул Безруков. — Маловато еще у нас сил. Сюда бы десятка два путиловцев! Я ведь свою рабочую жизнь начинал в Петрограде на Путиловском, прежде чем попал на флот. Вот там сила! Порох! Только поднеси спичку — и взрыв!

— Придется обходиться теми силами, какие есть, — заметил Хваан. — Время приближается.