Хотя в школе стояла тишина, не все в дальних углах комнат услышали его слова. Кто-то переспросил:

— Что он говорит?

А Мамин вдруг ощутил, что ему доставляет радость повторить вот эти простые слова, и странно, почему он лишал себя такой радости раньше.

— Матери и сестры, — повторил он громче. — Вы сами знаете, что школа эта нам очень нужна… Как правильно сказал здесь преподаватель Воскресенский, нам нужно учить детей, чтобы было будущее, о котором мы все мечтаем… Нелегко вам будет на первых порах, мы это знаем…

Мамин стал говорить о том, какую помощь окажут выселяемым из школы. Все семьи — фронтовиков и нефронтовиков — получат строительный материал. Все!

Степанов тронул Веру за плечо: слышала?

Та лишь кивнула головой, озабоченно соображая: не минутную ли слабость проявил Мамин? Сумеет ли защитить свою позицию? Найти стройматериал в Дебрянске!

Но Мамин, словно узнав мысли Веры, повторил, чтобы подчеркнуть твердость своих слов:

— Получат все семьи — фронтовиков и нефронтовиков.

Он сказал относительно сроков: торопить не будут, но хотелось бы, чтобы жильцы управились за недельку…

Произнося это слово «недельку», Мамин имел в виду продолжить фразу: «недельку, полторы…» Но продолжить не пришлось: женщины одобрительно загудели: неделька, видимо, устраивала…

Степанов проверил список жильцов, составленный Таней, чтобы никого, не дай бог, не забыть. Узнавал исподволь, кому не под силу рыть землянку… Ничего не обещал, но что-то брал на заметку…

Уходили из школы и уносили с собой нечаянную радость и печаль. Кто бы мог предположить это, когда шли сюда?

Оказывается, кроме слов: «Мы так решили!» — есть и другие: «Матери и сестры…» — которые возвышают прежде всего того, кто их произносит.

Степанов был полон радостным сознанием: все решено по законам самой высшей справедливости. Как можно было выселить людей из школы, одним дав строительный материал, другим — нет? И Мамин понял это. Сумел перечеркнуть прежнее свое решение, взвалив на себя нелегкий труд выполнить обещание. Степанову хотелось всеми силами помочь этим людям в устройстве жизни. Выселенные из школы, несомненно, столкнутся с такими трудностями, которые не каждый выдержит.

«Помочь… Помочь…»

Немыслимо представить себе трудности сооружения простой землянки в условиях Дебрянска 1943 года, особенно для людей, не знакомых с плотницкими и землекопными работами.

Под Вязьмой, в первые недели войны, Степанов рыл землянки, окопы, склады для мин. Инструмент был случайный, земля — каменистая. Лопаты гнулись… Но там работали мужчины, а здесь…

Пообедав, Степанов пришел на площадь возле больницы. За это время солдаты сумели положить несколько венцов узкого и длинного корпуса будущей больницы. Пахло смолою, дымом цигарок… В сторонке были сгружены тес и бревна, недавно привезенные из части.

Степанов разыскивал солдата Андрея Сазонова, которого принял было за Семена Вырикова. Тот сидел на обрубке бревна и писал письмо. Другие курили, читали газеты: наступил перекур.

Солдаты с интересом смотрели на Степанова: этот человек оттуда, куда им только предстояло попасть. Был на фронте. Ходил в атаку. Где-то ранило… Прислали восстанавливать город…

Степанов присел на бревно рядом с Андреем. Старательно выводивший химическим карандашом слова, тот покосился на Степанова и продолжал писать, но, правда, уже не так сосредоточенно, как раньше.

Неподалеку от них ходила, как бы от нечего делать, Ира, которая приглядывала себе щепу и небольшие чурбачки, непригодные для строительства.

— Ты что, Ира? — догадываясь, зачем она сюда пришла, спросил Степанов.

— Дяденька, — обратилась девочка к Андрею. — Можно мне щепки взять?

— Чего? Щепки?.. Бери…

— А вот этот чурбачок?

— Бери и его…

— Только вы никому не отдавайте… Я сначала щепки снесу, а потом чурбачок… — попросила девочка. — Нет, сначала чурбачок, потом щепки… Только не отдавайте!

— Я посторожу, — сказал Степанов.

Солдаты смотрели, как девочка собрала щепу, аккуратно сложила пирамидкой… Когда она ушла, унося драгоценный чурбачок, Степанов сказал:

— А я к тебе по делу, Андрей, — и рассказал вкратце: не все выселенцы из школы могут построить землянки сами. Нельзя ли помочь?

Они не заметили, как на строительной площадке появился лейтенант, который прислушивался к их разговору.

— Почему, товарищ фронтовик, обращаетесь с просьбой не ко мне, а к моему подчиненному? Забыли устав? — обратился он к Степанову.

Андрей встал. Поднялся и побагровевший Степанов. Подумал: «Вот такие, как этот молоденький, во всем новеньком и старательно пригнанном обмундировании, больше всего и говорят об уставах! Больше всего и придираются! А я с товарищами учил уставы на ходу, направляясь на фронт. Вот так! И пилотку получил такую, что она налезала на глаза. Не было другой. И не было кому жаловаться. Слава богу, что попался кусок алюминиевой проволоки, которой защемил край пилотки, таким образом укоротив ее. Только потом выпал случай сменить головной убор. А этот весь в новеньком, с иголочки!»

— Что же вы молчите, товарищ фронтовик? — уже мягче спросил лейтенант.

Степанов смирил себя и как можно спокойнее проговорил:

— Я не думал, что вы придете, товарищ лейтенант.

— Понимаю… — Лейтенант разглядывал Степанова. — Где воевали? Кем?

Степанов заметил: взявшиеся за топоры солдаты оставили их, прислушиваются. Он ответил, как всегда, кратко, и это, наверное, понравилось лейтенанту.

— Давайте знакомиться. Лейтенант Борисов. — Лейтенант протянул руку.

— Бывший солдат, а теперь учитель Степанов. — Он пожал широкую и холодную ладонь лейтенанта.

Тот удивился:

— Хм… В городе будет школа? Вот теперь-то?..

— Должна быть. Обязательно должна быть! Но не хватает рабочей силы. — И Степанов рассказал о затруднениях с переселенцами.

— Действительно… — задумался Борисов. — Говорите, есть больные?.. Семьи фронтовиков?.. Да-а… Надо помочь. — Теперь он уже обращался к своим подчиненным: — Буду давать увольнительную желающим помочь переселенцам.

— Спасибо, лейтенант! — И Степанов стал объяснять, где находится школа, кого нужно спросить — лучше всего Таню с косами, которая по справедливости рассудит, кому пособить в первую очередь.

Как будто все. Можно быть уверенным: помощь будет оказана. Но чего-то еще не хватало… Пожалуй, того, чего в какой-то степени не хватало в общем хорошему человеку и самоотверженному работнику. Галкиной… Эти ребята должны увидеть в малом великое, и для них эта поруганная земля должна стать не просто клочком отвоеванной у врага территории, а землей со своей историей и лицом.

Степанов обратился к Борисову:

— Товарищ лейтенант, разрешите два слова о Дебрянске…

— Что, политбеседа?..

— Если хотите — да.

— Пожалуйста, товарищ Степанов. — И приказал солдатам: — Слушать всем!

Степанов как мог короче изложил историю города, то, что знал сам и что услышал от Владимира Николаевича, который яростно хотел накрепко связать прошедшее с настоящим и будущим.

Солдаты с удивлением оглядывались вокруг: вот по этой земле ходил сам Петр Первый? Ходил автор «Недоросля» Фонвизин? Сам Иван Сергеевич Тургенев? В городе существовал Совет Народных Комиссаров? А вот там до сих пор можно увидеть остатки кремля? В этом городе когда-то стоял настоящий кремль?

Вот теперь, пожалуй, все. Только совершенно глухой к зову предков, зову самой земли, матерей и вдов солдат не возьмется за лопату или топор.

Борисов прохаживался меж сложенных бревен, невольно раздумывая над силой слова, над тем, как мало еще он умеет использовать ее и другой раз применяет власть тогда, когда можно было бы обойтись убеждением, сделай он это вовремя.

— Ну-у, Степанов, — наконец протянул лейтенант. — Боюсь, что моя казарма с завтрашнего дня опустеет!

— Допустим, — принял комплимент как должное Степанов. — А как же тогда больница? Не получился бы тришкин кафтан…