- Хорошо. Подожду, пока полиция скажет, что с ней делать. Послушай. Если твой брат….

- Он мне не брат. Он это сделал.

- Если это Оскар, тогда он будет иметь дело с законом.

Я пробегаю окровавленными руками по волосам, потом растираю свое лицо. - Если только я до него раньше не доберусь.

- Доминик, - окликает меня отец, находящийся рядом с Оскаром.

Я поднимаюсь и выхожу, замечая, как отец открывает дверь четырем полицейским.

Они обводят взглядом Оскара, лежащего на полу в луже крови, потом меня. Видят мои треснутые, испачканные кровью руки. Незамедлительно один из них достает пистолет и кричит мне лечь лицом на пол, вытянуть руки в стороны, ладонями вниз.

Я выполняю их требования, и один из полицейских подходит ко мне, надевая наручники.

- Я помогу вам встать, - говорит он, подхватывая меня за руки, когда я поднимаюсь.

Другой офицер становится напротив меня.

- Я офицер Свинни. Что с ним случилось? - спрашивает он меня.

- Я выбил из него дерьмо, - отвечаю я.

- Похоже на то. Тогда зачем вы это сделали?

- Потому что он изнасиловал мою девушку. - Брови Свинни удивленно приподнимаются.

Прибывшие парамедики осматривают Оскара, стонущего от боли.

Гад. Мне стоило прикончить его.

Оскар оборачивается и слегка кивает Свинни.

- О нем не волнуйтесь, отвезите мою девушку в больницу. Она вон там. - Подбородком я указываю на гостиную. - Она потеряла сознание, и я не могу привести ее в чувство.

Один из парамедиков идет к ней, и при мысли, что теперь о Эйлин позаботятся, у меня отлегает от сердца.

- Убедись, что он в наручниках, - приказывает Свинни одному из полицейских, глядя на Оскара.

- Мам, поезжай с Эйлин. Если она проснется до того, как меня освободят, скажи, что я приеду, как только смогу.

- Разумеется, - целуя меня в щеку, говорит она.

- Ладно, давайте-ка отвезем их в отделение и там разберемся, - говорит Свинни и ведет меня к двери.

Зажатого между двумя полицейскими офицерами, меня выталкивают за дверь.

Уводя все дальше и дальше от моей красивой, храброй девочки Эйлин.

Глава 28

Доминик

- Мистер Шрайвер, с вами пришел увидеться ваш отец, - объявляет молодая женщина-офицер, за которой следует отец.

Я уже почти час сижу в этой холодной, пустой комнате. Наручники сняты, но я все равно ощущаю себя здесь как в клетке.

У меня еще не брали показаний, и я не имею ни малейшего понятия, что творится вне этой комнаты. Никто ничего не говорит мне о состоянии Эйлин или Оскара. Не то чтобы мне есть до него дело.

- Папа, - говорю я, вставая и идя к нему. - Что происходит с Эйлин?

- Спасибо. - Отец любезно благодарит офицера, и она уходит, закрывая за собой дверь.

- Пап?

- Сынок, нам нужно кое-что обсудить. - Отец садится в кресло напротив того, в котором сидел я. Поставив локти на стол, опирается подбородком на руки, как будто этот разговор ему в тягость.

Я улавливаю проблеск какой-то незнакомой эмоции в его глазах, что-то, чего я никогда не видел раньше. Неожиданно до меня доходит, что он чувствует.

Стыд.

- Что происходит? - Я сажусь и тянусь к отцу, чтобы дотронуться до его руки.

- Не надо, - говорит он, убирая свою руку. Его голос полон раскаяния и горя.

- Эйлин в порядке? С ней что-то случилось? Клянусь, если с ней что-то случилось, я клянусь, я клянусь, я прикончу его, - выплевываю я сквозь крепко сжатые зубы, поднимаясь и начиная расхаживать, просто не в состоянии усидеть на месте. - Я его убью к чертовой матери, если…если…твою мать! - Я отворачиваюсь, и от гнева и раздражения бью в стену. Блядь, до чего же больно.

- Успокойся, Доминик. Ничего подобного. Прежде чем прийти сюда, я разговаривал с ее матерью. В госпитале, мы поместили Эйлин в отдельную палату, ей там комфортно, но она еще не очнулась. Также мы с твоей матерью побеспокоились обо всех медицинских счетах.

У меня и так болела рука после того, как избил Оскара, но теперь, благодаря моей несдержанности, боль усиливается. Думаю, я сломал сустав. Но меня это не волнует; меня переполняет дикая неконтролируемая потребность причинить боль человеку, навредившему Эйлин.

Затем я обдумываю слова, сказанные отцом.

- Подожди-ка. Почему ты определил ее в отдельную палату? - с любопытством спрашиваю я. Они только вчера познакомились с Эйлин. Они не более ответственны за действия Оскара, чем я. С чего бы им так волноваться о ней?

Если только…

Отцу стыдно.

Мои родители покрыли все ее медицинские расходы.

Отцу надо мне что-то рассказать.

Их реакция на то, как я избивал Оскара, рассказ о том, что он сделал Эйлин, была, за неимением лучшего слова, спокойной. Принимающей.

Я опускаюсь назад в кресло и молюсь всем известным людям Богам, чтобы мне просто показалось, и они не знали об Оскаре. О том, что он сделал женщине, которую я привез в их дом.

Потому что если они знали, они также несут ответственность за это, как и он. Хуже. Их тоже следует арестовать. Почему, если они знали, то ничего не сделали с этим?

- Папа? - тихо спрашиваю я. Не хочу, но мне необходимо знать.

Отец смотрит на меня и быстро отводит глаза, не в состоянии выдержать мой взгляд. Это мимолетное выражение вины, которое я уже видел ранее, не сходит с его лица. Больше его уже не скроешь.

Плечи отца опущены и, делая глубокий вдох, он хмурит брови.

- Пожалуйста, скажи мне, что ты и мама не знали об этом, - умоляю его я. Пожалуйста, пусть мне все это показалось.

Отец молчит.

Ни единого чертова слова.

Он прячет свое лицо, но язык его тела источает вину и стыд.

- Отец, мне необходимо знать, - говорю с нажимом, тихо надеясь, что все это неправда.

Он один раз, еле заметно, кивает головой. Нет, этого не достаточно. Мне надо услышать слова.

- Пап, скажи мне правду, - говорю я, все еще молясь, что просто неправильно все понял.

- Когда твой брат…

- Он мне не брат, - прерываю его я.

Он вздыхает.

- Когда Оскар первый год учился в старшей школе, а ты был на первом курсе колледжа, он пришел домой и сказал, что одна девушка обвинила его в изнасиловании. Он сказал, что она собиралась пойти в полицию и рассказать им об этом, если он не сдастся.

Что? Почему она сама не пошла в полицию? Зачем она предупреждала его о том, что собирается сделать? Это же не имеет никакого смысла.

- Поэтому мы договорились о встрече с той девушкой, и я ей заплатил. Вполне прилично, кстати.

- Так она что, хотела денег? - я качаю головой, сомневаясь, чтобы кто-то был настолько черствым, что торговал болью ради денег.

- Тогда казалось так.

Мой взгляд устремляется к отцу. Он все еще не смотрит на меня. Он уставился в одному ему видимую на столе точку.

- Что это значит? - у меня дрожат колени, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, пытаясь подавить невыносимое желание встать и порвать отца на мелкие кусочки.

- Оскар отрицал даже то, что вообще вступал с ней в сексуальный контакт, пока она не обнаружила, что беременна. Вот тогда она и пришла за деньгами.

- Я не верю в то, что шестнадцати-семнадцатилетняя девушка имела достаточно мозгов, чтобы придумать подобное, - говорю я. По правде говоря, в это дерьмо с трудом верится.

- Ее родители узнали о беременности. Когда она рассказала им, что случилось, отец пришел к нам в дом с намерением выдать Оскара полиции. Я купил их молчание.

- Вот так просто? - качая головой, спрашиваю я.

- Да, так просто.

- Конечно, использовать презерватив во время секса, это без сомнения, дурацкая идея. Это не доказывает, что Оскар изнасиловал ее, - говорю я, пытаясь вопреки своему собственному суждению, найти оправдание чему-то, что этого оправдание и не имеет. Должно быть, что-то убедило моих родителей, что обвинения девушки - правда, и мне необходимо знать, что это было.