Ну разве Алька придумает дельный разговор? Еще на станции спрашивал о воробьях.

Сидевший на коленях у Альки Тобик взвизгнул и начал выкусывать блоху. Алька стал помогать ему ловить злодейку. Все засмеялись.

Саша хорошо понимал: дядя Андрей и Нюра хотят отвлечь его от грустных мыслей. А разве просто было ему проезжать все эти места, где каждая скала, каждая поляна были овеяны славой погибшего отца? Отец его был героем, лучшим пограничником, а он, Сашка, настоящей винтовки в руках не держал и вообще ничего героического еще не совершил, в пограничных делах ничего не смыслил. Да и отца он знает только по фотографии и по рассказам дяди Андрея, а так совсем почти и не помнит…

Саша задумался, глядя на бегущие у самого борта пыльные заросли малины.

А вот мать он помнит. Он помнит, как она под бомбежкой бежала с ним через улицу, упала возле горевшего дома, схватила его, закрыла собой. Он долго кричал, задыхаясь от дыма, вздрагивал от близких разрывов, обнимал ее, уговаривал встать. Подбежали какие-то люди, подхватили его, он отбивался; ему сказали, что мать умерла. Тогда он не знал, что это значит и все ждал, что вот-вот придет она и возьмет его к себе. Но она все не приходила.

Спустя год в детский сад, где он жил, пришла Нюра и громко спросила ребят, кто из них Саша Панкратов.

Саша вбежал в комнату, где любил прыгать на пружинном диване, бросился к Нюре, думая, что наконец-то пришла мама; с тех пор они с Нюрой не разлучались.

…Машина выехала на пригорок. Впереди, за прозрачными кронами сосен, синим огнем блеснуло озеро. Набирая скорость, машина помчалась под уклон, поднялась на гору, снова спустилась в низину. Озеро исчезло так же быстро, как и появилось, и теперь справа от дороги, зеленея мхами и осокой, раскинулась болотистая равнина с выстроившимися рядами и уходящими вдаль гранитными противотанковыми надолбами.

Перед врытыми в землю каменными столбами кое-где еще остались полусгнившие крестовины кольев с обрывками колючей проволоки. А слева, на гранитном косогоре, покрытом пятнами лишайников и сухими иголками хвои, поднимался высокий, напитанный смолистым ароматом и насквозь пронизанный солнцем сосновый лес.

Но вот лес поредел, потянулись горелые пустоши. Земля между обугленными деревьями была изрыта окопами, землянками и траншеями. Медленно проплыл огромный артиллерийский окоп — земляной вал, обложенный снаружи дерном, изнутри укрепленный бревнами. Два средних бревна были расщеплены и выворочены, в песчаной стенке окопа среди чахлых стеблей сорняков чернели отверстия мышиных норок.

Это были настоящие окопы, настоящий фронтовой лес — изрытая снарядами земля, сожженные деревья. Во все глаза смотрел Саша на места, где когда-то насмерть стояли пограничники, где воевал его отец.

Замелькали вдоль дороги метелки конского щавеля, высунулся огромный сук, похожий на рога лося-великана, из-за поворота выскочил восклицательный знак на столбе: «Опасность!» На пригорке стальной бронеколпак ощерил темную пасть развороченной снарядом амбразуры.

Саша ничего больше не говорил, он только смотрел и смотрел, схватывая все на лету, все запоминая.

Дорога выгнулась дугой, пошла по берегу озера. Запахло водорослями, тиной, прелым камышом. Легкий туман скользил по озеру, поднимался, рассеивался в солнечных лучах, и от этого казалось: каменистый, поросший зеленью остров как будто плывет в голубоватой дымке.

— Вот наш остров! — протянув руку вперед, сказал Лузгин.

Саша вскочил и стал пробираться вперед, к дяде Андрею, который стоял уже рядом с Нюрой, приготовившись стучать по кабинке, чтоб остановить машину.

На острове, среди камней и кустов, росла высокая темная ель с бородатым, утыканным сучьями сизым от старости стволом, с сильными ветвями-лапами, окаймленными молодой светло-зеленой хвоей.

А на берегу против острова, где дорога взбегала на бугор, поднимался из озера серый гранитный кряж. Как будто тысячи лет назад огромный и свирепый мастодонт, ломая лес страшными бивнями, пришел сюда на водопой и топтался у воды, и трубно ревел, подняв кверху хобот, вызывая на бой противника, а потом ткнулся головой в озеро да так и застыл, превратившись в камень.

На гребне кряжа росла высокая пирамидальная сосна. Словно орлиной лапой, схватила она скалу и встала на века, раскалывая корнями гранит, поднимая к небу вершину, обожженную молнией.

Утреннее солнце светило сквозь густую зелень острова, теплыми бликами ложилось на сильные, скрученные ветрами и бурями ветви сосны, бросало отсветы воды на гранитные бока горбатой скалы и ослепительными зеркальными блестками отражалось в легкой ряби на середине озера. Все небо было светлым и ясным. Дымка над водой расползалась, по озеру пошли круги: играла плотва.

Саша привстал, чтобы лучше видеть. Вдруг целый утиный выводок с плеском и шумом выскочил из камышей. Не отрываясь от воды, утята пробороздили поверхность озера и выстроились за уткой, отчаянно работая лапами.

— Утки, утки! — вскочив на ноги, закричал Алька.

Нюра едва успела схватить его за бушлат.

Черный с рыжими подпалинами Тобик, поставив ухо торчком, залаял, порываясь выскочить из машины.

«Кря, кря»,- тревожно и сдержанно закрякала утка, кланяясь шеей, направляя свой выводок к острову.

Машина поднялась на бугор и остановилась у подножья сосны.

Из-за крутого бока гранитного кряжа Саша отчетливо увидел на каменном уступе острова среди зеленеющих вокруг высокой ели кустов белую дощатую ограду. Это и была могила его отца — старшины Панкратова.

— Привет путешественникам! — раздался внезапно чей-то громкий голос,- из лесу вышел высокий, с прокаленным на солнце лицом, черноусый и чернобровый командир-пограничник. Был он в сером брезентовом плаще, зеленой фуражке, в сапогах, обмытых росой, с приклеившимися к голенищам розовыми лепестками иван-чая. А рядом с ним — невысокий пожилой человек с седенькой бородкой, в пиджачке, выгоревшей кепке, болотных сапогах. Уж очень он был похож на шпиона. Саша так и подумал, что это нарушитель, которого начальник задержал и ведет теперь на заставу.

— Долгонько ехали,- сказал начальник.- Что, Зябрин, опять с машиной беда?

Из кабинки вышел шофер Зябрин и отдал честь.

— Все благополучно, хорошо ехали,- спрыгнув на дорогу и здороваясь с подошедшими, ответил за шофера Лузгин.

— Капитан Рязанов,- представился начальник Нюре, помогая ей сойти с машины.- Э, да тут солдат — целый взвод!.. Здравствуй, Александр Константинович,- сказал он Саше.- Мой Славка извелся весь, ждет тебя не дождется, завтра же с сенокоса прикатит.

Саша увидел прямо перед собой загорелое лицо капитана. Его темные глаза смотрели спокойно и серьезно.

Саша молча протянул руку, капитан пожал ее коротко и энергично.

— Здравствуй и ты, казачина!

— Я не казачина,- помолчав, сказал Алька.- А я тебя не боюсь! — добавил он неожиданно.

— И я тебя не боюсь… Карп Яковлевич, подойди, познакомься,- капитан жестом пригласил к машине старичка, которого Саша принял за нарушителя.

Тот, щуря добрые глаза, казавшиеся особенно светлыми на темном, в мелких морщинах лице, неожиданно легко вскочил на, подножку и протянул всем по очереди очень жесткую, шершавую и сильную, как тиски, руку.

— Наш бригадир рыбколхоза, товарищ Тулин,- представил его капитан.

Посмеиваясь себе в бородку, Карп Яковлевич задержал Сашину руку в своей и тоже хитренько посмотрел на всех, как будто хотел сказать что-то очень веселое.

Здороваясь с Карпом Яковлевичем, Саша во все глаза смотрел на него, стараясь понять, почему он в гражданской одежде, а ходит с пограничниками.

— Чтой-то ты смотришь на меня? — прищурившись, спросил Карп Яковлевич.- Никак за нарушителя принял?

Саша даже вздрогнул, так неожиданно расхохотались капитан Рязанов и старший лейтенант.

Услыхав замечание Карпа Яковлевича, шофер Зябрин крякнул с досады и, подняв капот машины, наклонился к мотору.

— Зябрин, а Зябрин,- окликнул его Карп Яковлевич,- не меня ли в моторе ищешь?..